Это же пельменная, Вадик!
Бля буду, та самая,
что на углу Войцеховского
и Перельмана.
Помнишь, тут еще мажоры тусили,
а мы, наглые и дикие
пугали их своими криками,
гоняли аж до Малой Бровки,
пока с ними не начал кантоваться
тот полукровка,
то ли китаец наполовину,
то ли монгол.
Вот здоровый, сука, был.
Вадик, ну ты чего заглох, олух,
тормоз ты, ей-богу,
давай тяпнем как раньше?
Ввалимся в мокрое тепло
из мёртвой осени:
«Тётя Маша,
как обычно, два кофе
и два по два пельменей»
Вадик, ну ты представь себе,
что может быть проще:
немного горчицы из серой баночки,
интеллигент за соседним столиком
поправляет очёчки свои, уже пьяный,
сумка тряпочная под столиком на крючке.
Обыкновенное волшебство.
Вадик, ну ты чего? Зассал мажоров?
Так тут нет никого вообще,
ни их, ни этого монгола.
Стволы здесь оставим,
мы почти дома,
кого нам здесь бояться?
Вадик! Вадик?!
«Вадик-во лбу дырка»
так теперь тебя зовут?
Мухи. Мухи.
Раскисшие газоны,
и салют из винтореза
почти не слышно.
Сдохнем. Сдохнем
все в конце
бархатного сезона.
Тёть Маш, ты здесь?
Два кофе – для меня
и друга моего Вадика.
Ну и пусть мертвый,
мы с ним с детского садика
вместе. Садись здесь, Вадик,
только в зеркало не смотри,
ты теперь не очень красивый.
Закурим? Закурим.
Горчица, уксус,
лев на картинке
махнет блеклой гривой.
Снова восемьдесят девятый,
Барыкину тесно в магнитоле.
Всё как прежде, Вадик,
девятый класс
средней школы.
Мы с тобой
смеемся
и ничего,
слава богу,
ничего
пока не знаем.
Три шестьдесят
звенят в дырявом
кармане.