Они сидели на набережной и с некоторым неудовольствием наблюдали за тем, как огромные дети грузно прыгали по песку, а по небу грохотали копыта диких мустангов, волочивших свежие партии укрепленных кронштейнов в Некоторую Проколотую Окрестность.
– Знаешь, что? – сказал Артур, кашлянув. – Если это и Саутэнд, то с ним происходит что-то очень странное.
– Ты имеешь в виду, что море стоит столбом, а дома ныряют и выныривают? – спросил Форд. – Мне это тоже показалось странноватым. Я бы даже сказал, – продолжил он после того, как Саутэнд с оглушительным грохотом разлетелся на шесть равных частей, которые принялись танцевать и легкомысленно вертеться друг вокруг друга самым непристойным и безнравственным образом, – что здесь вообще происходит что-то очень странное.
Дикий писк и вой волынок и скрипок прорезал воздух, из земли выскочили пирожки с котятами за десять пенсов, страшная зубастая рыба вылетела из-за туч, и Артур с Фордом решили спасаться бегством.
Они с трудом продирались через плотные стены звука, тьму веков, теснины духовной музыки, конгрессы дырявой обуви и несущих бредятину котов, как вдруг услышали женский голос.
Голос был весьма приятным и сочным, но произнес он всего лишь “Два в степени сто тысяч против одного, падает”, – и больше ничего.
Форд скатился по лучу света и огляделся вокруг, пытаясь найти источник голоса, но не увидел ничего, чему можно было верить.
– Что это был за голос? – прокричал Артур.
– Не знаю, – крикнул в ответ Форд, – не знаю. Звучало это похоже на измерение вероятности.
– Вероятности? О чем ты?
– Вероятности. Ну, как шансы – два против одного, три против одного, пять против четырех. Она сказала, 2100000 против одного. Это, строго говоря, довольно маловероятно.
Миллионолитровая канистра с заварным кремом раскрылась над ними безо всякого предупреждения.
– А что это значит? – крикнул Артур.
– Что именно? Заварной крем?
– Нет, измерение вероятности!
– Не знаю. Не знаю я. По-моему, мы на каком-то космическом корабле.
– И нетрудно догадаться, – сказал Артур, – что это не палуба первого класса.
В ткани пространства-времени появились пузыри. Огромные безобразные пузыри.
– А-а-а-а... – заголосил Артур, почувствовав, что его тело размягчается и изгибается в непривычном месте. – Саутэнд тает!.. небо свивается в свиток!.. в пыльный вихрь!.. мои ноги утекают в заходящее солнце!.. и левая рука тоже куда-то течет!.. – Тут его поразила неприятная мысль. – Проклятье! Как я теперь буду ставить время на своих электронных часах?
Артур в отчаянии скосил глаза в сторону Форда.
– Форд! – окликнул он его, – ты превращаешься в пингвина! Перестань немедленно!
Снова раздался голос.
– 275000 против одного, падает.
Форд носился, взмахивая крылышками, вокруг проруби и крякал:
– Эй, вы кто? Вы где? Что происходит, и можно ли это как-нибудь прекратить?
– Просим сохранять спокойствие, – сказал голос, приятный, как голос стюардессы в авиалайнере, у которого осталось только одно крыло и два мотора, из которых один горит, – все в полном порядке.
– Да, конечно! – взбесился Форд. – Только я превратился в порядочного пингвина, а мой приятель вовсю лишается конечностей.
– Все в порядке, они уже вернулись, – сказал Артур.
– 250000 против одного, падает, – сказал голос.
– Следует признать, – заметил Артур, – что они длиннее, чем хотелось бы, но в целом...
– Скажите, пожалуйста, – пропищал Форд в бессильной птичьей ярости, – вам не кажется, что вы должны нам что-то объяснить?