В период своего томительного детства, когда помыслы и желания нельзя было воплотить в предпочитаемую форму, а симпатия наталкивалось на дрейфующее чванство иль предательство со всей вытекающей отсюда обостренной несовместимостью, когда становилось холодно и одиноко, я уезжал туда к морю. Там, за розовой кромкой караловых риф, растянувшихся вдоль гладкого и мягко утопающего берега. Там, где в одночасье я оставался один на один с гигантски завораживающим ореолом свободы и чистоты естества природы Рода человеческого – я придавался наслаждению неземной красотой, взлетая, словно чайка ввысь, не замечая и не понимая пустоты и единообразия человеческих душ, созерцая сказочно-широкий раскат безудержных волн, под бременем печали и тоски. Провожая померкнувшем взглядом, скользящею в дали горизонта ладью, бурлящую волнующими воспоминаниями детства. Там я оставался среди столь разящего глаза бурного многообразия. Тогда, там, чувствовал, что нужен, знал, что не один... И мы смотрели друг на друга, и бросали взгляд на расшумевший порыв волн, в которое медленно, но верно утопало раскаленное солнце, и рыдали… И, поверь, в ту пору жизнь была милее, чем вся моя мудрость сейчас.