Страшное слово: «МАРДО»

« Товарищ проводник, почему поезд опаздывает, а вы мер никаких не принимаете?» - этот переходящий границы идиотизма вопрос мы слышали по несколько раз в каждом рейсе. Потому реакция наша на вопрос была разной, но в целом развивалась по нарастающей, чтобы где-то там, в очень далекой точке пространственно временного континуума , струна терпения. лопнула и количество наконец-то перешло бы в качество, как учил нас товарищ Гегель. Однажды, например, после этого вопроса, мой соратник по вагонным бдениям, Гена подвел задавшего вопрос пассажира к стоп-крану и вежливо попросил дернуть.
-Так поезд же остановится, - промямлил пассажир
-Конечно, - сказал Гена, - зато перестанем опаздывать. Начнем стоять.
В другой раз Гена пустился в пространные объяснения причин столь большого времени опоздания перед довольно таки внушительной, человек в десять, пассажирской аудиторией. Причины он брал простые, почти кондовые. Только вот брал он их с низкого вагонного потолка. Он утверждал, например, что на Приволжской железной дроге, по которой мы ползем, по ночам моют рельсы с мылом. Видимо мыло не успели смыть, вот колеса и проскальзывают. Говорил Гена убедительно. Вдохновенно. Пассажиры верили, на их лицах появлялось выражение некоего благоговения и, казалось, сейчас они одарят Гену аплодисментами, переходящими в овацию, поднимут его на руки и понесут в светлую даль, дабы накормить финиками и выкупать в благовониях…
Кстати о благовониях… В тот памятный рейс мы с Геной шли, считая себя уже вполне все знающими, прожженными проводниками, коих на мякине не проведешь. Именно на волне этой нашей «крутизны», хотя и слово это в таком значении еще не существовало, мы поймались. Среди массы вагонного хлама, который выдают перед рейсом , мы впервые обнаружили флакон с пенящейся жидкостью темно-зеленого цвета. Этикетки на флаконе не было, но, в общем-то, сразу было понятно, что это какая-то химическая дрянь. Расспрашивать кадровых проводников по этому поводу было как-то не удобно. Мы ж уже сами крутые. Все же набрались смелости и спросили, дескать, знали, но забыли, с кем не бывает. Жидкость оказалась дезодорантом для , извините, туалета. И хотя дальновидный я и высказал некоторое сомнение в том, что надо разлить эту дрянь по туалетам из расчета полфлакона на туалет, Гена все же произвел разлив под девизом: «Дерьмо дезиком не испортишь».(Потом выяснилось, что флакон этой дряни был расчитан на 12 рейсов) И все. На самом глухом полустанке, самой темной ночью мы бы нашли свой вагон безо всяких проблем – по запаху. Ехали как в парикмахерской. Гена разносил чай, благоухающий морской свежестью и ворчал что-то про цирюльню господина Голохвастова на колесах. Все в вагоне пахло морем. Через некоторое время, к запаху привыкли, принюхались, так сказать, но вновь прибывших пассажиров запах валил с ног. Гена мягко поддерживал очередную жертву, пошатнувшуюся в вагонных дверях, и ласково шептал нечто парикмахерское: «височки вам прямые, ушко вам оставить?…» Так мы и ехали, неся народам Сибири неубиенный запах морской свежести невесть, на чем замешанный в дебрях Николаевского комбината с романтическим названием «Алые паруса».
Далі буде