Я был похож на неё. Причина моей странности крылась как раз в том, из-за чего я не казался ей странным. Где для неё был я? Я исчез – и чувствовал, как она собирается, чтобы броситься в моё отсутствие как в своё зеркало. Отныне там было её отражение, её точная форма, её личная бездна. Наша интимность и есть эта ночь. Между нами устранено любое расстояние, но для того, чтобы мы не могли к друг другу приблизиться. Странное состояние: сидеть здесь, смотреть на спящую обнажённую девушку и знать, что она беззащитна, отдана на произвол моих глаз. Она чувственная и чувствительная. Пахнет сытно и вызывающе. Дышит глубоко и тихо. Кожа на её спине гладкая и ровная. Мой взгляд скользит по линиям её нежных лопаток, по всему позвоночнику, вползает в падину подмышки, исследует каждый изгиб, каждую складку и упирается туда, где её тело исчезает под покрывалом. Она шевельнулась. Отбросила простыню. Повернулась на спину. Подняла обе руки вверх, уронила за голову. Ладони сплелись на подушке. И теперь она вся обнажена. Настолько обнажена, что я уже не могу спокойно видеть восхитительные линии её тела. Я смотрю как медленно поднимается и опускается её грудь и два розовеньких соска притягивают меня, в тишине этой комнаты я слышу её ровное дыхание. А кожа в углублениях у лобка немного покраснела. И тем светлее и даже чувствительней кажется её тело и чем больше я смотрю на неё, тем больше жажда прикоснуться и слиться в эту сплошную, объединяемую своим внешним обликом массу костей, мяса и внутренних органов, которую можно резать как хочешь, как пустой знак, как символ – буква, которая осуществляет эрогенный раздел того или иного места в теле согласно логике желания для обозначения пределов данной эротической ситуации. А мой неподвижный взгляд, означающий всего лишь запрет, отбрасывает зрелище на уровень какой-то репрессивной порнодрамы, галлюцинаторной формой текста, так слово теряет свой смысл - то есть свою способность собирать и выражать бестелесный эффект, отличный от действий и плавных движений тела, потому что чем медленнее движется женщина, тем она эротичнее. Ведь это как стриптиз. Суть в том, что ты, как зритель, присутствуешь как читатель и попадаешь под власть знаковой эквивалентности, здесь нагота служит всего лишь означающим природу сексуального, выступающей в качестве означаемого, вызывая желание слизывать выделения из женщины, которые уже обильно потекли из неё жирными, голенькими, сколькими червяками, кровью сопливых, облезлых, влажных голышей, длинноруких и кривоногих, с вывороченными пупками, со змеиными раздвоенными языками, синими, покрытыми серым налётом, с белыми глазами, не имеющими зрачков, так и лезут эти жирные черви, лезут из её влагалища, лижут загогулиной утолщением контурами между её ног густым коричневым размазанное кочевряжится. Тут чуть пукнешь, так они на тебя со всех сторон выпирают, карабкаются по телу щекоткой, гусиной кожей по тебе ползут, заползают тебе в уши, в нос, в рот, а когда отковырнёшь присохшую корочку от пореза на теле или ударом криво колобком твёрдую какашку из кишечника наружу выбьешь вот так и раскалывается поверхность. Между вещами и предложениями больше нет никакой границы, именно потому, что у тел больше нет поверхности.