Может, ты и в самом деле – неподвижное, собранное
и распростёртое по пространству присутствие той,
возможной, бесконечной боли,
что заключена в одной единственной мысли?
© Морис Бланшо
"Последний человек"


Я говорю о делах, казалось бы, ничтожных и оставляю в стороне события общественные. События же эти были необычайной важности и что ни день постоянно меня захватывали. Но сегодня они – перегной, мертва их история и мертвы те часы и та жизнь, которым случилось тогда быть моими. Я терзаюсь вопросом "почему?" я делаю такие вещи. Почему из-за меня? Откуда я взял? Бесконечно проблематичный порыв, осуждаемый днём как неоправданное безумие, либо как искушение чрезмерностью. Для дня сошествие в преисподнюю порыв к тщете глубин - уже излишество. Само желание счастливой жизни в прекрасной ясности дня принесены в жертву одной единственной заботе: разглядеть в ночи то, что ночью скрывается, - иную ночь, являемое сокрытие. Это даже не мода, которая нацелена на подчёркивание необычного, ибо перечёркивает её. Однако эта выработка закономерности, попытка сделать невидимое зримым не выходит за пределы текста и думать иначе было бы иллюзией. В этом противоречии кроются и сущность письма, и тяготы опыта, и прыжок вдохновения, когда читателем спокойно расшифровывается тезис Барта о сближении языка и телесных практик. Это уникальный, удивительный процесс происходит здесь и сейчас. Процесс твоего мыслительного взаимодействия вот с этим текстом. Меня как автора в этом процессе не существует. Есть только ты, как читатель и текст, как набор и структура символов. И этот текст живёт своей жизнью, а я? Я всё никак не могу понять, воспринимаю я себя всерьёз или нет. Все ощущения выплёскиваются сами из себя и стекаются разрушенными, упразднёнными к тому из них, которое меня лепит, меня создаёт и разрушает, заставляет меня при полном отсутствии ощущений до жути ощущать под формой ничто собственную реальность. Мне порой мыслится, что если я забуду эту иллюзию, эту чудесную видимость и необходимую мнимость, то буду обречён на переживание одного из самых сладострастных чувств, что мне доводилось испытать в моей жизни. Эта даль, в которой я растворён, когда я приваливаюсь к подушкам на моей кровати, спускаю свои штаны и трусики, сгибаю в коленях раздвинутые ноги и рассматриваю свои гениталии, я перебираю их, они меня приятно удивляют. Я сдвигаю кожицу крайней плоти со своего члена и наружу выползает головка, она как бы моя сокровенная внутренность, спрятанная от подглядываний. Я ворочаю, словно камешки свои скользкие яички в мошонке, они прикреплены к моему телу изнутри как на шнурочке. Я обхватываю рукой свой член и чувствую, как он твердеет, как он увеличивается, и я с любопытством вглядываюсь в него. В мои ноздри проникает резкий и незнакомый запах творожистых белых комочков у самого основания головки. Этот терпкий запах кажется мне странным. Из пещерки около уздечки я выковыриваю зёрнышко и растираю между пальцами его белую мягкую крупинку, мне приятно ощущать рукой плотность и упругость члена, обхватывать его ствол, сжимать его и поглаживать, я смотрю на головку и сжимаю член у самого основания, чувствую как мошонка обтягивает мои яички, они теперь не свисают, а прижимаются к члену, прилегают к самому основанию, я слегка провожу рукой вдоль всего ствола и снова сжимаю член у самой головки, из кончика вдруг выходит капелька прозрачной жидкости, я беру её на кончик пальца и пробую на вкус, она солёная. Эта централизованность и эксцентричность сообщает об исступлённом ощущении собственного конца, который лишь эстетически меняется, крепнет, увеличивается и пульсирует в своих психозах, в своём агрессивном экспрессионизме и который индивидуально культивируется в эротическом приятном возбуждении и в ощущении вертикальности. Или вот девушка сейчас читает мои никчемные тексты, далёкие от позиционной эротики, но, как ей кажется, с некоторой долей философской крутизны, она вникает в слова, пытаясь дешифровать скрытые в текстах смыслы и её пальцы сами собой скользят к эрогенным зонам, она трогает свою грудь, медленно засовывает в свой рот пальцы, прикасается пальцами к соскам, её розовые соски покрываются блеском, увеличиваются, твердеют, её рука скользит по телу вниз живота, она засовывает руку в трусики, её дыхание становится частым, быстро поднимается и опускается грудь, она раздвигает ноги, вытаскивает руку, её пальцы блестят, рука движется к лицу, она нюхает кончики своих пальцев и её уголки губ поднимаются вверх так, словно она почувствовала что-то знакомое и приятное, она слегка приоткрывает рот и языком слизывает этот блеск с пальцев, её горлышко двигается от глотательных движений, и она опять улыбается. Её глаза закрыты, трусики приспущены, её рука на лобке, она пальцами чуть-чуть раздвигает свои розовые складки и обнажает маленький кругленький бугорочек. Вот она слегка касается его, легонько трёт пальчиком, закрывает глаза, протяжно и шумно дышит. Она проникает пальцем в себя, приоткрывает рот. Собирает на пальцы влагу и снова трогает свой маленький бугорок под лобком, обильно смазывая его блестящими пальчиками. Её ноги сжимаются, и в этой полноте отклика записан кусок определённого кода, наслаждение от текста, ментальный оргазм, инотелесный резонанс. И вот я чувствую её запах, я вдыхаю в себя запах её розовеньких блестящих складок между ног, я с жадностью ощущаю вдруг больно терзающую жажду и удушливо изнуряющий голод, облизываю истекающие горько-пряным соком нежные, раскрасневшиеся от настойчивой и умелой работы тонких мягких пальчиков, губы её покорного, податливого, всегда открытого неожиданностям и в любое мгновение готового к удовольствию и наслаждению влагалища. Это подобно видеоклипу с небольшим разрешением, который вызывает не удивление, а специальный эффект. Я говорю о грубом, по-настоящему животном, потном, обильно залитом выделениями, слюной и слезами восторга совокуплении. В этом тексте что-то постоянно ускользает от твоего понимания. Ты пытаешься почувствовать текст, понять его структуру и смысл, но здесь что-то недосказано, как девушка, чувствующая возбуждённого мужчину, угадывает и предполагает, если не видит и не трогает его член. И для тебя это загадка. Ты не видишь и не чувствуешь члена, не осязаешь его, не знаешь какой он, как он выглядит и как он ощущается, но ты догадываешься. Это как если бы ты хотела почувствовать его, трогая руками, прикасаясь к нему грудью, ступнями своих ног или ощущая его губами, языком и ртом, чтобы почувствовать и через тактильные и визуальные ощущения узнать и понять какой он. Как и сейчас происходят попытки нащупывания смысла этого текста. Но он не дан в привычных ощущениях и привычном понимании. Также как девушка, не видя и не трогая возбуждённого члена, вдруг резко принимает его в себя и ощущает, чувствует, щупает, воспринимает стенками влагалища. Так и смысл нащупывается и чувствуется внутри, не воспринимается зрительно и не ощущается внешне. Однако секс теперь присутствует не в сексе как таковом, но за его пределами. Первоначально значение здесь заключено в знаке. Оно — как нечто, завёрнутое в другом. Больше нет никаких переходов; сладость близости и сходств, которая позволяла обитать в этом мире, - пропала. Больше нет ничего, кроме непреодолимых глубин, абсолютных дистанций и различий или, наоборот, невыносимых повторов, так похожих на в точности совпадающие отрезки. И я вижу цвета людей, цвета предметов внутренние, мало кому доступные, настоящие. Я чувствую запахи, они живут своей жизнью, они перемешиваются и создают головокружительную карусель впечатлений. Я слышу звуки, звуки в моей голове. Я прокладываю как штурман свой искусный курс через эти смысловые отрезки, мимо дверных ручек тёмного коридора сквозь жёлто-рыжие, разбегающиеся во все стороны тараканьи пятна. Я давлю тараканов ногами, они хрустят и стонут, накрываемые толстой подошвой моих ботинок. Они ещё живые, ползут, оставляя за собой следы белой кашицы. Эту выпирающую из их брюшины начинку, медленно вытекающую из умирающих, придавленных тараканов, я трогаю пальцами, прикасаюсь кончиком языка, пробую на вкус. Жидкость неизбежно испорчена, но не сама по себе, а исключительно другим полюсом, от которого она неотделима. Важно то, что она представляет активный полюс, некое состояние. Лишённая жалких покровов - ветхих, изодранных, грязных, но унаследованная от многих поколений человеческой цивилизации и пропитанная философским духом тараканья безвкусная начинка теперь отдана на произвол грубых, безжалостных стихий. Это называется интерфейс, или взаимодействие. Это вытеснило встречу лицом к лицу, поступки и получило название коммуникации. Ибо происходит сообщение: чудо состоит в том, что основание кастрюли сообщает свою температуру воде, не соприкасаясь с ней, производя что-то вроде кипячения на расстоянии, точно так же как тело сообщает другому свои флюиды, свою потенциальную эротичность за счёт своеобразной молекулярной капиллярности уже не с изнанки твоей черепной коробки и бурлящим там в данный момент серым веществом в попытках вникнуть в то, что ты сейчас читаешь, но разноцветной гирляндой запахов, цветов и звуков, к тебе несущейся. Так символы, как буквы текста в описание сексуальных сцен могут дать реальные физические ощущения, ведь как говорил Деррида: "там, где мы и находимся, - значит, внутри текста мы, по-видимому, и существуем".