Твеник, дорогой дневник, был прав – «осенняя» апатия меня настигла. «Апатия»… отстранение от страстей. Верно. Во мне не осталось страсти действовать… я теперь стою на автобусной остановке. Во мне нет страсти творить, но, и не осталось страсти пользоваться сотворенным. Меня раздражает солнце, потому что оно не настоящее в нем тоже не осталось страсти… одни кванты. Лишь пустые небеса радуют меня… нет впрочем, не радуют, нет, просто созвучны моему состоянию. Я, дорогой дневник, ненавижу подобное состояние , но ненависть – это то же страсть. Ах, если бы я мог сейчас ненавидеть, пламя ярости в миг выжгло бы эту заразу, увы, оно быстро гаснет без воздуха… я дышу уступая скорее многолетней привычке и даже не дышу скорее воздух, а впрочем, какой воздух? мешанина химических элементов проникает в меня поддерживая жизнедеятельность. Зачем? Меня можно ударить, но не будет поступка более бессмысленного, ибо боль – это страсть. Я хочу писать, хочу стучать по клавишам, но в то же время противлюсь подобному страстному желанию. Стук клавиатуры начинает казаться мне пустым, слова бессмысленными, белый лист серым… Так почему же я все-таки это делаю…?

Я сам из тех, кто спрятался за дверь,
Кто мог идти, но дальше не идет,
Кто мог сказать, но только молча ждет,
Кто духом пал и не во что не верит.
Моя душа беззвучно слезы льет.
Я песню спел, она не прозвучала.
Устал я петь, мне не начать сначала,
Не сделать первый шаг и не идти вперед.
Я тот, чей разум прошлым лишь живет.
Я тот, чей голос глух и потому
К сияющим вершинам не зовет,
Я добрый, но добра не сделал никому.
Я птица слабая, мне тяжело лететь
Я тот, кто перед смертью еле дышит.
И как ни трудно мне об этом петь,
Я все-таки пою, ведь кто-нибудь услышит.
(с) К. Никольский