Так, в страшных муках прошли долгие, долгие годы. Но однажды тьма преисподней рассеялась: явился Иоанн Креститель и на¬чал проповедовать Христа.10 Он был ограж¬ден Божией Благодатью, и бесы не осмели¬вались к нему приблизиться и помешать. Он говорил, что Христос-Спаситель скоро спу¬стится в ад и спасет всех, кто в Него уверует и пойдет за Ним. Но для этого надо заранее покаяться в грехах и креститься. Он объяс¬нил, что такое грех и почему он неугоден Богу, а покончившим с собой грозно объя¬вил, что самоубийство — вовсе не подвиг му¬жества, а преступление против Бога. Многие ему поверили и обрели надежду на спасение, в том числе и я. Мы горько каялись в своих грехах и получили от Иоанна Крестителя их отпущение. Потом он крестил нас, и наши слезы были вместо воды.
А мой бедный муж все стенал о недоступ¬ной Валгалле и никак не мог справиться со своим отчаянием. Но друг с другом мы не расставались.
И вот пришло назначенное Творцом вре¬мя, и в ад спустился Спаситель.11 Он разог¬нал бесов, как мошкару, и благословил всех крестившихся и даже тех, кто креститься не успел, но уверовал, увидев Его. Однако неко¬торые души упрямо отворачивались от Хри¬ста, и в том числе мой муж.
Спаситель повел всех нас к выходу из ада: и какой же это был длинный хоровод теней! Мы шли и шли, тьма отступала, и наконец впереди показались первые лучи солнца. Я тянула мужа за собой, но он вырвал свою руку из моей руки и остался в аду: он не мог сми¬риться с тем, что его, прославленного вои¬теля, хочет спасти женщина, пусть даже лю¬бимая жена. И мы расстались, и с тех пор прошло почти две тысячи лет.
Попав в Рай, я спросила у Христа Спаси¬теля, может ли еще спастись мой муж? Он велел мне ждать последнего Суда и надеять¬ся. И тогда я просила Господа позволить мне ждать моего мужа на самой границе Рая, что¬бы он, если будет помилован и придет сюда,
не прошел мимо меня, чтобы не потерялись мы еще раз. И Господь благословил меня ждать его здесь, в этой долине. Вот я и жду.
Мы были первыми насельниками Рая после изгнания Адама. Рай был прекрасен, но похож на запущенный сад. Я была рада, что здесь можно трудиться — хранить и возделы¬вать Рай, как повелел нам Господь. В работе и молитве века шли за веками, а я все ждала, вдруг сегодня случится чудо, и мой Олаф спу¬стится в Хрустальную долину и позовет меня: «Встречай меня, моя Хельга! Я вернулся, и я устал. Сними с меня сапоги!» — как он всегда говорил, возвращаясь из набега.
Прошла первая тысяча лет моего пребы¬вания здесь, и с Земли стали приходить наши первые потомки-христиане. Они уже были русскими. Все они были достойными людь¬ми, и до сих пор никому из нашего рода не приходилось уходить в глубины ада: они по¬сещали его, но только чтобы видеть, каких бед им удалось избежать, и они не встреча¬ли моего Олафа. Видно, он находится в та¬ких глубинах, куда доступ им был закрыт.
И вот теперь, через две тысячи лет, я уз¬нала, что появилась ты, и тебе предстоит отправиться отсюда в преисподнюю. Я по¬сетила Долину учеников, но не застала тебя: ты куда-то улетала. Я попросила своего по¬томка, а твоего дедушку, чтобы он передал тебе, что я хочу с тобой встретиться. Ты до¬гадываешься, зачем?
Это было жестоко — напоминать мне об аде и давать туда поручения с оказией. Но я решила, что это в характере варягов и мне тоже следует проявить мужество и верность кровным узам.
— Да, я понимаю, почему ты выбрала меня. Скажи мне, как я смогу узнать твоего мужа и что мне сказать ему, если я встречу его?
— Скажи ему, что я его люблю так же, как любила на Земле и в аду. Скажи ему, что мы непременно встретимся, хотя бы на Страш¬ном суде. Еще скажи, пусть он верит, что муж и жена одно целое, и не может одна полови¬на целого забыть другую половину.
А узнать его будет нетрудно: у него нет правого глаза, зато уцелевший глаз синее неба; на левой руке не хватает двух пальцев, мизинца и безымянного, волосы и борода косматые и рыжие, а нос перебит в двух мес¬тах. Две тысячи лет назад он все еще был одет в красный плащ с длинной прорехой на спи¬не от удара ножом. Зовут его Олаф Краснобородый. Увидишь — узнаешь сразу, он один такой!
Сказав все, что хотела, Ольга поднялась.
— Хочешь, — сказала она, — я покажу тебе цветок, который я приготовила в подарок Всецарице? Может, ты поможешь мне его закончить.
— Да что я умею! Я в жизни ничего пут¬ного не сотворила, вся она ушла, как теперь выяснилось, на пустословие и пустоделание, я даже любить не научилась... — кто это — Всецарица?
— Что за странный ребенок появился к концу нашего рода, не знает небесного чина Божией Матери!
— Ну, так бы и сказали: Божию Матерь я, конечно, знаю, но без чинов.
Подарком оказался цветок, растущий в горшке из розоватого кварца, чем-то похо¬жий на земной ландыш, но с более крупны¬ми цветами, прозрачными и слегка перламут¬ровыми — не белизна, а только тень белиз¬ны. Его изогнутый стебель чуть покачивал¬ся, бубенчики звенели.
— Как тебе нравится запах? — спросила Ольга, и в ее голосе прозвучала озабочен¬ность.
Аромат цветка был упоительно тонок, запах земных ландышей свежим майским утром в сравнении с ним показался бы гру¬бой парфюмерией.
— Ну, как по-твоему?
— По-моему, это само совершенство!
— Твой цветок прекрасен, прабушка! — поддержал меня Алеша. Ольга вздохнула:
— Ну что ж... Хотите полететь со мной во владения Царицы Небесной, чтобы вручить Ей подарок?
— Прабушка! — воскликнула я. — Да разве меня туда пустят? Я недостойная, я — отвер¬женная...
— Царица Небесная пока еще никого не отвергала. Летим! Для этого цветка я боль¬ше ничего не могу сделать.
Ольга подняла розовый горшок со своим даром, легко поднялась в воздух и полетела в сторону выхода из Хрустальной долины, а мы с Алешей — за ней.
После довольно продолжительного по¬лета мы оказались над огромным парком и опустились на поляну среди деревьев, высо¬ких и цветущих. Я сразу заметила, что здесь преобладают белые и голубые цветы. Ольга сказала, что это любимые цвета Богородицы.
По белым дорожкам парка в разных на¬правлениях двигались ангелы и люди. Мы пошли по одной из аллей, потом за поворо¬том перед нами появился великолепный дво¬рец из мраморного кружева. Такой же кру¬жевной была ограда вокруг дворца и распах¬нутые настежь высокие ворота.
Я не заметила, откуда и как это пришло, но по мере приближения к дворцу Всецарицы меня начало охватывать и наполнять не¬понятное чувство любви и печали, какой-то пронзительной тоски по чему-то неведомо прекрасному и дорогому. Я остановилась, потому что идти дальше не было никакой возможности: еще немного, еще несколько шагов, — и все мое существо разорвалось бы и растаяло от этого непонятного чувства. Вспомнилось вдруг снегурочкино «Люблю или таю...» Но это был только слабый намек на происходившее со мной. Я прижала обе руки к груди и опустилась на колени. « — Что с тобой, дитя мое? — воскликнула Ольга.
— Ты что, Аннушка? — Алеша обнял меня, стараясь поднять с колен.
— Я не могу идти дальше, мне так больно вот здесь! — я схватила Алешину руку и при¬жала ее к груди. Прабушка тоже склонилась ко мне, не выпуская из рук своего цветка. Чу¬десное растение качнулось, цветы испуганно тренькнули и вдруг отчетливо прозвенели короткую печальную мелодию. Облачко но¬вого аромата выплеснулось из дрогнувших бубенцов и окутало наши склоненные друг к другу головы — мою, Алешину и прабушкину.
— Вот оно! — воскликнула Ольга. — Вот то, чего недоставало благоуханию моего цветка! Вы слышите этот новый оттенок?
— В нем появилась легкая горечь, — ска¬зал Алеша. — Но любви все равно больше, хотя теперь это печальная любовь.
— Это то, что я искала, не не умела пра¬вильно назвать. Вот теперь мой подарок пол¬ностью готов: этот цветок будет говорить о любви Богородицы к людям.
— Это ведь чуть-чуть и мой подарок, прабабушка? — умоляюще спросила я. — Я теперь знаю, что люблю Божию Матерь, и мне так хочется, чтобы и Она об этом узнала!
— Я скажу это Ей. Ты идешь со мной? — Я покачала головой:
— Я не решусь идти во дворец. Простим¬ся здесь, милая прабушка, нам с братом пора возвращаться. Я тебя люблю и не забуду твое поручение!
— Я тоже люблю тебя, Анна, и буду мо¬литься о тебе. — Тут мы и расстались: Ольга пошла прямо в белые ворота, а мы с Алешей полетели назад, в свою Долину.
Нас уже ждала вся семья и мой Ангел. Увидев меня, он сказал Деду:
— Напрасно ты отпустил Анну без меня. Я так не хотел, чтобы она сегодня печали¬лась!
— Думаю, что знакомство это было необ¬ходимо, — сказал Дед. — Расскажи, Алеша, как прошла встреча с Ольгой?
Когда Алеша рассказал все, и про цветок для Божией Матери тоже, Ангел и Дед, а за ними и все остальные чему-то обрадовались и повеселели. Катя с Ниной принесли оче¬редной пирог со вкуснейшим вареньем не¬известного происхождения, Дед достал бо¬калы и вино, и больше мы в этот вечер не грустили.
А на следующее утро я со всеми проща¬лась. Я плакала, ведь расставались мы до са¬мого Страшного Суда. Прощай, прощай, пре¬красная Долина, прощайте, все мои родные! Только Ангел мой Хранитель взялся про¬водить меня в страшный неизвестный путь. Он подхватил меня, и мы поднялись над де¬довой церковью, над крышей нашего мило¬го дома, сделали прощальный круг над озером и Долиной и начали подниматься все выше и выше. Потом мы повернули круто на Запад и вошли в густые облака. Ангел покачивал меня на руках и тихо напевал какую-то мо¬литву, а я плакала, прижавшись к его плечу.

Глава 7

Позади остались золотистые облака Рая, и мы долгое время летели в голубой пустоте. Потом впереди заклубились грозовые тучи, и мы вошли в них, как входит самолет при посадке. Мне показалось, что под нами Зем¬ля. Справа и слева промелькнули мрачные, поросшие темным еловым лесом горы с го¬лыми серыми вершинами, и мы влетели в узкое и глубокое ущелье. В нем было сумрач¬но и холодно. Хранитель осторожно призем¬лился на камни, спустил меня с рук, сложил крылья, и дальше мы пошли пешком.
Мы шли, а каменистая почва под ногами шла под уклон и опускалась все ниже и ниже, тьма вокруг нас сгущалась. Навстречу нам поплыли клочья смрадного желтого тумана.
— Куда мы идем? — спросила я в тревоге.
— Мы спускаемся под землю. Нам придет¬ся миновать провалы, ведущие в адские без¬дны. Держись за меня крепче, чтобы тебя не увлекло в глубины преисподней. Я должен довести тебя до границы области, назначен¬ной для душ с нерешенной судьбой. Там мы с тобой и расстанемся, Аннушка.
Я покрепче ухватилась за ангельскую руку. Вскоре я увидела сквозь туман зияющий вход в огромную пещеру: из нее-то и сочил¬ся ядовитый желтый туман. У входа толпи¬лись старые знакомые — бесы. Увидев нас с Ангелом, они завопили, замахали лапами, но он грозно прикрикнул на бесов, и они отка¬тились в сторону.
Мы вошли в пещеру. Там царила непрог¬лядная темень, дорогу нам освещал только собственный свет Хранителя. Мимо нас де¬ловито шмыгали бесы, недовольно хрюкали, но близко подходить не смели. Пещера была такой длинной, что дальний ее конец терялся во тьме, ангельский свет туда не доходил. Неровный каменный свод низко нависал над нами, так что Ангел почти касался его голо¬вой. Справа и слева отходили боковые ходы, некоторые полыхали изнутри багровым све¬том, из них несло удушливой вонючей гарью. Каменистый неровный пол под ногами по¬лого опускался, иногда мы сходили по грубо высеченным в скале ступеням. Становилось все жарче, все темней, все тоскливей.
Хранитель свернул в какой-то из боко¬вых ходов, и вскоре я с облегчением замети¬ла, что пол под нашими ногами снова стал подниматься, а воздух как будто становился чище. Вскоре по серому пятну света впере¬ди я поняла, что мы приближаемся к выходу из пещеры.
— Мы скоро выйдем на поверхность?
— Да. Но это не земная поверхность, а одна из пустынь ада. Запомни: ее надо прой¬ти до конца и выйти к морю, пересечь его и там искать место, где пребывают души, ко¬торым дано поклоняться Господу и молить¬ся: там ты обретешь надежду. Но для этого тебе надо идти и идти, ни в коем случае не впадать в отчаяние и неподвижность. Поста¬райся не утратить способность мыслить и действовать.
— Так для меня действительно есть на¬дежда?
— Ты забыла Ольгу? Разве она не научила тебя надеяться?
— Я уже не знаю сейчас. Но я буду старать¬ся, я буду помнить твои слова!
— Это будет очень трудно, Анна, но ты должна сохранить память и мысль, и в пер¬вую очередь — молитву. Ты еще помнишь, как ты молилась Богородице?
— Кому-кому?
— Божией Матери. У тебя в комнате ви¬села Ее икона. Неужели ты уже не помнишь?
— Помню. Я говорила Ей: «Спокойной ночи!»
— А что перед этим?
— Ничего! — я очень удивилась ангельс¬кому вопросу, я ведь в самом деле больше ничего не говорила, когда стояла вечером перед доской, на которой была нарисована красивая Женщина. Я не знала, кто Она была такая и почему я должна была с этой доской разговаривать.
Ангел замолчал и повел меня дальше. Подземный коридор становился все шире и шире, и вскоре мы вышли из-под земли на серый сумеречный свет. Мы остановились у выхода из пещеры, и я огляделась.
Перед нами расстилалась сумрачная и го¬лая пустыня. Над головой нависали непод¬вижные тяжелые тучи, серый свет едва про¬бивался сквозь них и падал на каменистую равнину. Кое-где торчали голые черные ска¬лы, похожие на гнилые зубы. Нигде не было видно ни кустика, ни травинки, между кам¬нями почва была покрыта пеплом ржавого от¬тенка, воняло мокрой пылью, золой и кислой гарью. Негромкий унылый звук, похожий на зудение комара, плыл над этой пустыней.
Я хотела о чем-то спросить Хранителя и подняла к нему лицо: из его лучезарных глаз катились крупные слезы. Я тотчас забыла, о чем хотела спросить и спросила другое:
— Ты плачешь обо мне?
— Да, — ответил он. — Теперь я должен тебя покинуть.
— Ну что ж, иди, куда тебе надо. А куда идти мне? Туда? — я показала рукой на равни¬ну, расстилавшуюся перед нами.
Ангел снова начал говорить о необходи¬мости сохранить молитву и надежду. У меня разболелась голова. Я села на камень и жда¬ла, когда он замолчит. Его слова назойливо звенели в ушах, но говорил он невнятно, и разобрать их становилось все труднее и труднее. Я охватила голову руками и поста¬ралась его не слушать, и сама не заметила, как задремала.
Когда я очнулась, этот светящийся дыл¬да все еще стоял передо мной, держа меня за руку и чтскго бормотал. Я вспомнила, что мы, кажется, пришли сюда вместе, но он мне оп|ределенно не нравился. И чего он ко мне привязался? А он все что-то говорил и гово¬рил на своем птичьем языке, будто не видел, что я его не понимаю.
Наконец мне это надоело, я тихонько вынула свою руку из его руки и пошла от него в сторону черных скал. Он еще что-то гово¬рил мне вслед, но я не стала ни слушать, ни оглядываться. Мне хотелось уйти подальше, найти спокойное место, прилечь и уснуть. Я добрела до черной скалы, опустилась в пе¬сок и пепел у ее подножия и закрыла глаза.
Кажется, я опять уснула. Во всяком слу¬чае, когда я очнулась, мне показалось, что сумрак вокруг стал еще гуще. Надо поднять¬ся и идти куда-нибудь, поглядеть, нет ли по¬близости жилья или дороги? Тело мое отя¬желело от сна и плохо мне повиновалось, ноги едва слушались. Какая-то расслаблен¬ность охватила меня с ног до головы. Дума¬лось тоже плохо, — мешал этот зудящий мо¬нотонный звук, заполнивший все простран¬ство вокруг. Состояние было, как после тя¬желого гриппа, а в груди ныла болезненная острая тоска, как будто внутри у меня заве¬лась большая пиявка и сосет, сосет...
Я наметила вдалеке большую скалу с раз¬двоенной вершиной и пошла к ней, еле во¬лоча ноги по рыжей каменистой земле. Не знаю, сколько времени я шла к ней, но мне показалось, что очень долго: по временам я теряла ощущение времени и самой себя и шла как бы в бессознательном состоянии, потом что-то прояснялось в уме, и тогда я снова видела перед собой намеченный чер¬ный двузубец и даже пробовала ускорить шаг. Наконец я добрела до скалы и остановилась перед ней в растерянности: а что же я долж¬на делать дальше?
Когда-то в молодости я немного занима¬лась альпинизмом, видимо, что-то осталось в памяти, какие-то инстинкты скалолазки: я безотчетно наметила трещины и уступы, по которым можно вскарабкаться на вершину, постояла-постояла да и полезла наверх. Ска¬ла была вулканического происхождения, ее выветрившаяся ноздреватая поверхность только на глаз казалась удобной для лазанья: местами она осыпалась, а края пещеристых углублений были остры, как края бутылок с отбитым горлом. Несколько раз из-под ног срывались камни, но сама я не свалилась ни разу и благополучно добралась до седловин-ки между острыми зубцами. Я выпрямилась, опираясь на один из них, и огляделась.
Позади я увидела страшной высоты ка¬менную стену с разинутой пастью пещеры. Мне смутно припомнилось, что я была внут¬ри этой пещеры и со мной было некое све¬тящееся существо, суетливое и громкоголосое. Возвращаться туда мне не хотелось, и посмотрела в другую сторону. Но сколько я ни напрягала зрение, я ничего не могла раз¬глядеть, кроме бескрайней рыже-серой пус¬тыни с одиноко торчащими скалами. Я на¬метила как ориентир одну из них и, спустив¬шись со скалы, пошла к ней.
Так я брела от скалы к скале не знаю сколь¬ко дней, очень долго. Есть мне не хотелось, да и нечего было тут есть, спать я боялась, только иногда падала от устал ости, лежала не¬которое время без движения и мысли, а по¬том снова поднималась и тупо, упрямо застав¬ляла себя идти, а куда и зачем — не знала сама.
Однажды все изменилось. Мрачные ска¬лы сблизились и превратились в стену не¬приютных гор с узкими туманными ущелья¬ми между ними: из ущелий тянуло холодом. «Может быть, впереди вода?» — подумалось мне, и я пошла чуть быстрее.
Холод становился сильнее, сквозняки из ущелий пронизывали меня насквозь, я замер¬зала на ходу, но зато тоскливый зудящий звук, изводивший меня столько времени, теперь заглушался завываниями ветра в скалах. Я выбрала наугад одно из ущелий и пошла по нему.
Тропы не было, но под ногами угадыва¬лось русло пересохшего потока: острые обломки лавовых пород сменились обкатанными валунами. Идти по ним было нелег¬ко, приходилось перепрыгивать с камня на камень, а тяжелое тело меня не слушалось, и я то и дело проваливалась в щели между камнями.
По мере того, как поднималось сухое рус¬ло, ветер стихал, и наконец, затих совсем. Ущелье кончилось, выведя меня в распадок между двух темных хребтов, вершинами ухо¬дивших за тучи.
В абсолютной тишине передо мной ле¬жало застывшее горное озеро, промерзшее насквозь: даже видны были черные валуны на его дне. На поверхности льда я увидела множество темных фигур, которые сначала приняла за разбросанные по льду большие камни: подойдя к берегу, я разглядела, что это не валуны, а вмерзшие в лед неподвиж¬ные тела людей, тысячи и тысячи мертвых тел мужчин и женщин.
Я постояла в нерешительности на бере¬гу, а потом осторожно спустилась на скольз¬кий лед. Ближе всех ко мне ничком лежала молодая женщина; ее рыжие крашеные во¬лосы были откинуты на спину, виднелось белое ухо с большой пластмассовой серьгой и часть пухлой, грубо нарумяненной щеки. Я нагнулась и тронула ее за плечо, и, к моему удивлению, она повернула голову и посмотрела на меня одним глазом, вокруг которого расплылись тушь и зеленые тени.
— Тебе что, места не хватает?.. — спроси¬ла она тихим сиплым голосом. Я увидела, что шея у нее неестественно вытянута, а на шее ридна глубокая синяя борозда, — след от ве¬ревки? Я попыталась ее поднять, но тут же поняла, что это невозможно: вся нижняя часть ее тела превратилась в лед и сплави¬лась в одно целое со льдом озера.
— Не тронь меня, уйди... Отойди подаль¬ше и ложись. Места всем хватит. Ложись и ни о чем не думай. Здесь конец всему. Ложись...
Я оставила ее лежать и пошла дальше, разглядывая вмерзшие в лед фигуры. Чем дальше я отходила от берега, тем больше встречала полностью превратившихся в лед людей. Но некоторые еще были способны разговаривать. Они открывали глаза, медлен¬но поворачивали головы и следили за мной. Вокруг шелестели их слабые голоса:
— Не ходи тут, не тревожь нас... Ложись и спи... Оставайся с нами... Все кончено... Только здесь желанный покой... Некуда боль¬ше идти...
Да, здесь хорошо, здесь нет ни воющего ветра, ни противного, нагоняющего тоску зу¬дения. Но почему это мне некуда больше идти? Я знаю, что мне надо идти, и я буду идти.
С трудом отрывая примерзающие ко льду босые ноги, я повернула к берегу. Голоса вок¬руг разочаровано зашуршали:
— 3-з-ря уходиш-ш-шь... Вернис-с-сь...
Выбравшись на берег, я пошла к стене черных скал. Я не помнила, с какой сторо¬ны вышла к озеру, и мне было все равно, куда идти, но от этого озера надо было убираться подальше, это сознавал даже мой сонный заледеневший разум.
Я тащилась вдоль черной стены уродли¬вых скал, ища выхода. Мне почудилось какое-то движение на озере. Оглянувшись, я уви¬дела, что на льду появились два странных ог¬ромных валуна. Они двигались от тела к телу, а после них оставался пустой лед. Мне пока¬залось, что они направляются в мою сторо¬ну, и что-то в их движении мне показалось угрожающим. Я стояла и старалась понять угрозу, а они ползли ко мне. Вскоре их стало видно во всех подробностях: это были два чудовищных слизняка из темного льда с бе¬зобразными рыбьими мордами и выпучен¬ными немигающими глазами. Проползая по телам вмерзших в лед людей, они вбирали их в себя и становились все толще и толще.
Бежать я не могла, но и стоять на месте мне совсем не хотелось. Я отвернулась от них и пошла к скалам, уже не замедляя шага. Что¬бы двигаться скорее, я стала на ходу размахивать руками. Я не оглядывалась, но слыша¬ла за спиной ледяное шуршание, какое бы¬вает, когда по реке идет шуга — мелкий оско¬лочный лед.
Искать ущелье, по которому я пришла сюда, было уже некогда, и я свернула в пер¬вое же, какое смогла различить среди скали¬стых пиков.
Мне повезло: как только я завернула за угол, я увидела широкую грунтовую дорогу, идущую довольно круто вниз. Вскоре холод¬ное дыхание озера осталось позади, идти стало легче.
Через некоторое время мне навстречу стали попадаться одинокие путники. Лица у них были сонные, а глаза пустые, как окна с выбитыми стеклами. Они шли, опустив го¬ловы и волоча ноги, молча обходили меня, старательно избегая встречаться со мной взглядом. Только один из них остановился и спросил:
— Далеко ли до Озера отчаяния?
Я ответила, что как раз иду оттуда и что ходить туда не стоит, — это опасное и гиблое место.
— Глупая! Ты не знаешь, ОТКУДА мы идем! — и он побрел дальше.
Через какое-то время я снова вышла на равнину, скалы остались позади и вдали ста¬ла различима черная лента, похожая на мокрое асфальтовое шоссе, и множество суетив¬шихся возле людей. Я ускорила шаг, и вско¬ре грунтовая дорога подошла к строящейся дороге. Покрыта она была не асфальтом, а грубо обтесанными плитками черной лавы. Люди, похожие на заключенных-доходяг, строили эту дорогу. Одни обтесывали молот¬ками и зубилами квадратные черные плит¬ки, другие подтаскивали их на носилках к до¬роге, третьи укладывали их и вбивали боль¬шими молотками в полотно дороги. Стуча¬ли молотки, грохотали камни, сбрасывае¬мые с носилок, раздавались грубые началь¬ственные окрики присматривающих за хо¬дом работ.
— Куда ведет эта дорога? — спросила я строителей.
— К Озеру отчаяния.
— А откуда она идет?
— От Озера отчаяния.
Я махнула рукой на этих идиотов и отпра¬вилась по дороге.
Ступать по гладким плиткам было, конеч¬но, легче, чем по камням и песку с золой. Много дней мне никто не встретился, никто не догнал меня, все время я шла одна и одна. Наконец, вдали я опять увидела людей, суе¬тившихся у конца черной дороги, обрывав¬шейся прямо в пустыню: опять одни подтас¬кивали камни на носилках, другие их укладывали, а в стороне обтесывали зубилами и молотками каменные плитки.
— Куда ведет эта дорога? — спросила я.
— К Озеру отчаяния, — был ответ. Кольцевую они строят, что ли? К Озеру отчаяния мне идти совсем не с руки, а боль¬ше ни в ту, ни в другую сторону по дороге никуда не придешь. Меня это так раздража¬ло, что захотелось набрать камней и швы¬рять ими в тупоголовых строителей, пока не поумнеют и не научатся отвечать на вопро¬сы умных людей. Я сдержалась, потому что их было больше.
Но я придумала, как всех перехитрить. Я вернулась по дороге примерно до середи¬ны, где не было строителей и меня никто не мог увидеть,- а потом сошла с нее и от¬правилась прямиком через пустыню, как шла до того — от одной торчащей скалы до другой.
Решение было правильным. Шла я дол¬го, как мне показалось, несколько дней, но вот однажды на горизонте я увидела низкие серые строения вроде бараков и заспешила к ним. Это был настоящий барачный город, раскинувшийся на всю ширину степи.
Подойдя к его окраине, я увидела множе¬ство низких колодцев из грубого камня и вспомнила, что уже очень давно не пила воды и не умывалась. Я подошла к одному из них, но когда до него оставалось несколько шагов, над краем колодца мелькнула рука, и в меня полетел камень. Я едва от него увернулась.
Подойдя осторожно к следующему ко¬лодцу, я издали крикнула:
— Эй! Есть тут кто-нибудь?
Вместо ответа в меня опять полетели камни: видно, у обитателя колодца внутри был припасен целый арсенал булыжников, он швырял их не переставая.
— Брось кидаться камнями, слышишь? Мне ничего от тебя не надо, я только хочу спросить...
Камни полетели чаще, и один из них уго¬дил мне в ногу. Я почувствовала сильную боль, а поглядев на ушибленную голень, уви¬дела, что в месте удара появилось черное пятно. Я поспешила убраться прочь.
Проходя мимо других колодцев уже на безопасном расстоянии, я замечала, что их обитатели следят за мной, осторожно высо¬вывая головы над стенами своих укрывищ.
Я подошла к первым баракам города. Они были из серого камня, без окошек, с дырами вместо дверей... Они показались мне нелепыми, потому что у них не было крыш. Но стены все-таки были. Там можно было спрятаться от чего-то страшного снаружи. Я хотела найти пристанище в одном из бара¬ков, но все они были переполнены. Люди в них жили какие-то очень недобрые, меня отовсюду прогоняли.
— Иди, иди отсюда! Мест нет! — завидев меня, кричали они. Я просилась войти и пла¬кала, но никто меня не пожалел и не впустил.
Потеряв надежду войти, я прислонилась к наружной стене первого попавшегося ба¬рака и закрыла глаза. Хорошо было хотя бы спиной чувствовать какое-то укрытие после долгих блужданий по пустой равнине. И я уснула.
Над моей головой взревел диким голо¬сом кто-то огромный и свирепый. Я в ужасе проснулась. Это уже потом я узнала, что это был не зверь и не демон, а обычный гудок на работу.
Из бараков стали выползать темные дя¬деньки и тетеньки. Потом появились злоб¬ные мужики, по виду начальники. У них в руках были железные дубинки. Они начали кричать и сгонять всех в колонны.
— А ты чего тут расселась?
Я не заметила, как один из начальников вышел на меня из-за барака. Я не успела под¬няться, а он огрел меня дубинкой по плечу.
— Давай, давай, шевелись!
— Я ведь не здешняя...
— Что-о?! Я те покажу нездешнюю! А ну, давай в колонну! Бы-ы... стр-р-р-о!
Он меня палкой еще и по спине ударил. Я решила, что надо послушаться и встать в строй. А вообще-то отсюда надо тикать, и как можно скорее. Я сообразила, что попала в какую-то зону или лагерь. Откуда мне извес¬тно это слово, я не могла вспомнить, но зна¬ла, что в зоне одни люди работают и называ¬ются «заключенными», а другие, которые ими командуют, называются «начальника¬ми». Есть еще «охранники» с дубинками. Это неправильное название, ведь они не охраня¬ют заключенных, а стерегут их, чтобы не разбежались. Но я-то все равно убегу...
Я встала в строй, куда мне дубинкой ука¬зал охранник. По команде колонна нас дви¬нулась по лагерным переулкам к выходу из города.
Я поняла, что гонят нас на работу, и об¬радовалась. Работа — это когда что-то дела¬ешь, что тебе говорят, а потом за это что-нибудь получаешь. Например, еду или одеж¬ду. Думать на работе не надо. Думает тот, кто командует. Думать вообще тяжело, от этого у меня болит голова. Но приходится это де¬лать, а то и пропасть можно. Когда думаешь, в голову приходят мысли. От мыслей можно узнать, как сделать, чтобы тебя не били.