Меня никогда не оставляли равнодушным подземные переходы. Они, как рентген, высвечивают всю жизнь людей. Сейчас модно строить переходы с магазинами внутри, разными кафетериями, парикмахерскими и букинистскими комнатками. Но встречаются и пустые подземки, мрачные, серые, грязные, заплеваные и исписаные популярными на весь мир нецензурными словами. По ним ходят они.
    Они – в сером. Серое все. Одежда, лица, мысли. Они прячут глаза, будто им стыдно за свою серую сущность. И на смену им приходят другие, пряча серые мохроватые глаза, кутаясь в серые мохеровые платки, переваривая серые махровые думы.
    Иногда спрашиваешь себя: "Есть ли у них души? Не остались ли они там – в мечтах?" Когда в восемнадцать кажется, что весь мир на ладони, а в восемьдесят понимаешь, что и ногтя-то ты этого мира не видел. И сам ты у него на фалангах. В виде пыли. Серой, грязноватой, ни на что не надеющейся. Потому что прожил ты всю жизнь в Калкамане или Путе Ильича каком-нибудь. Родился там, в сад ходил, школу полупосещал, пэтэушничал, женился, серостей нарожал и помер. Как-то так неожиданно помер.
    Ему казалось, что вот он, мир, на длань плюхнется – Теренбурами там всякими, Мега Центрами, дачами фешенебельных районов, проспектом Аль-Фараби и улицей имени Фурманова. А фигу... Сер он для этого, сер. Есть только один путь для него - через пустой переход. И даже, когда он вроде бы поднимается по ступенькам наверх (это ему так кажется) – опускается на самом деле с каждой ступенью вниз, на дно жизни, поскольку все одно – спускаться ему туда. К старухам, смерть плодящим, к бомжам, к воякам спившимся, к калекам и нищим музыкантам. Туда, где каждый день тысячи таких ходят неудачников, "покорителей" и мечтателей.
    Те, кто наверху, в отличие от них, не мечтают. Они действуют. Работают. Учатся. Кусками выкусывают, вгрызаясь в разные трудности и неприятности. А ведь все под одним небом ходим. Только одни – расправив плечи, а другие – шаркая ногами и ползая на карачках.
    Вот он и идёт по мрачному тоннелю с пыльными лампами-факелами. Туда, откуда выхода нет, и не будет. Но только одно – бескомпромиссное, беззвучное и в однообразности своей безысходное – "кап... кап... кап..."