То, что надо сказать из последнего недописанного

Десять дней до весны этого високосного года. Стоят совсем детские морозы, не больше трех градусов на термометре. Иногда днем, сам в себе неуверенный, начинает падать снег большими хлопьями. Но в этом воздухе он окончательно теряет уверенность в себе, врожденное ощущение собственной невесомости и легкости, сбивается со своей скользящей траектории серпантина и старается как можно более незаметно растворится и исчезнуть, так и не докружив в полете своем до земли.
Чудеса творятся в воздухе. Растекается по горизонту какая-то сизо-голубая гуашная муть на закате ясного дня, пропадает зимняя ясность и резкость, воздух струится вверх перекатами и волнами, размывая и смазывая перспективу города в чем-то топленом голубом солнечном, предвещающем масленицу, оттепели и капели.
За окном кабинета номер двпдцать во дворе в деревьях тинькают синицы, а это есть самое начало долгожданной капельной весны, до которой остались считанные дни.
Падают по каплям и секундам растворы глюкозы, хлорида натрия, антибиотиков и еще каких-то лекарств в капельницах бесконечных больных. Секунды складываются в минуты, минуты в часы, и так проходит рабочая смена Манечки и Леночки, молоденьких неунывающих и очень разговорчивых медсестер с легкой и очень тяжелой рукой, вкалывающей очередную иглу следующему пациенту.
На соседней кровати лежит одиннадцатилетний мальчик Рома, худенький с зелеными синяками под впалыми очень живыми глазами, всё-таки несмотря ни на что с маленькими чертиками в уголках. Мальчишка ворочается и шалит, бабушка сидящая в ногах пытается его успокоить, и ничего не выходит.
На капельницу ему поставят не два бутылька как мне, а три. И я скажу ему, что он чемпион, и сегодня он выиграл. И он обрадуется. Он обрадуется и тогда, когда медсестра скажет, что дополнительный укол сегодня ему будут делать в вену, а антибиотики сегодня капать не будут. Он обрадуется, потому что делать укол в вену на его исколотой вздутой ручонке по его уверениям это хорошо, а после антибиотиков в прошлый раз его вырвало.
По его очень настойчивым просьбам медсестра привяжет бинтами проколотую руку к специальной медицинской подушке, потому что он сам признает, что в попе у него шило, и он много вертится и не сможет спокойно лежать, даже несмотря на обещание маме и бабушке поспать.
Потом бабушка объяснит медсестре, что Рома привык лежать с капельницами, потому что три года назад упал с турников во дворе и пришел домой с открытым переломом левой руки и травой, свисающей с кости. Потом была операция на три часа и, видимо, много капельниц.
В какой-то момент бабушке и Роме позвонит мама, и женщины начнут обсуждать отсутствующего папу. Во время всего разговора Рома будет пытаться дотянуться до бабушки свободной рукой и всем телом, как бы желая забрать трубку и сказать маме самое главное, что он повторял как заведенный снова и снова, что вообще должна была бабушка сказала маме, по его мнению, что с ним все в порядке, что он веселый, что ему хорошо, его не тошнит и нигде не больно.
Мы пролежали с ним рядом на соседних кроватях около двух часов, когда я уходила, он продолжал лежать под капельницей.
Девять дней до весны. Двадцатый кабинет с синицами за окном. Смена Леночки с тяжелой рукой.
На соседней кровати лежит женщина с огромной прической на голове из волос рыжего цвета, крашеных хной. В духах этой женщины есть что-то пряное сладкое яблочное.
У нее дочь. Двое внуков. Дашка и Илья. Пять лет и два года. Они здесь, в Костроме. А этой зимой они с мужем ездили на Урал в Екатеринбург к тетке, которой 20 декабря исполнилось 89 лет. 21 декабря другая тетка с мужем отметили 45 лет совместной жизни. Каждый день они ходили по родственникам, среди которых директор школы, директор металлоперерабатывающего комбината, городской судья, прокурор и простые рабочие, возвращаясь только к ночи домой к той самой тетке-долгожительнице, которая всякий раз дожидалась их из гостей, чтобы не отпускать ко сну разговорами до трех-четырех утра.
Заутренней вспоминала она, как стоял где-то на Вятке большой бревенчатый дом с огромным яблоневым садом. Было одиннадцать человек детей; были лошади, коровы, утки и куры; - и все ели яблоки. Даже картошки не сажали, ее не ели, - только яблоки.
Зарабатывали также яблоками. В хороший урожай отвозили до большой реки возы с плодами, и, расплачиваясь с капитаном яблоками, отправляли их на пароходе до ближайшего города, где сдавали в ресторан или на рынок.
Яблоневый сад бросили, когда соседи подсказали, что наутро их придут раскулачивать. Они бежали к двоюродному брату, семья которого тоже насчитывала десяток детей, в Ижевск. Он отдал им свои документы, по которым они и уехали в Екатеринбург, где в самом конце похоронены были на кладбище под чужими фамилиями. Только спустя много лет их семья заметила, что ходит к памятникам не со своей фамилией, и это исправили.
А теперь вот они приехали с Урала, и у нее заболели почки. И скачет сахар, втрое превышает норму, и ей капают специальный препарат для сосудов, который улучшает и поддерживает память, и она очень рада, потому что ничего не хочет забывать.

Current music птички за окном
Состояние голодное