Киевская история №3

Сказать, что в Киеве любят кофе, это не сказать ничего. Кофе в Киеве гораздо больше, чем напиток, это философия. Альфа и омега. Цель и средство. Было время, когда на кофеварках некоторых киевских гастрономов вывешивали даже предупреждения «Извините, сегодня робуста», извиняясь за кофе низкого качества. В те самые годы общение за чашкой кофе в «Трубе», «Яме» или, скажем, «Стекляшке» становилось порой предтечей дружбы, а то и более тесных взаимоотношений. Да что говорить, бывало, что свежерасписавшиеся молодожены ехали после ЗАГСа не класть цветы к памятнику, а в Трубу. Выпить по первой чашке кофе в новой семейной жизни. Кофе менял традиционные меры объема ибо измерялся в странной относительной величине «Двойная половинка», а с точки зрения математики киевляне обладали редчайшими познаниями, имея в своем распоряжении твердо вызубренную таблицу умножения на двадцать восемь – именно столько стоила пресловутая двойная половинка.
Так что кофе в Киеве любили и любят. И только такая мелкая штучка, как позолоченная «ложечка для кофе», продававшаяся в те жуткие благословенные годы в ювелирном на Крещатике и стоившая чуть больше четырех моих стипендий, наводила на мысль, что есть места, где кофе любят еще больше, раз уж окунают в напиток такие дорогие ложечки. Возможно, что именно в тех краях водятся такие редкие звери, как чашки с ручками. Наши, киевские, чашки тех лет практически всегда были инвалидами – ручка отбивалась, дабы предотвратить воровство, а до эры разовых стаканчиков было еще о-го-го как далеко. Но и чашки с футуристическими отростками вместо полноценных ручек отнюдь не влияли на уровень и качество общения. Во всяком разе не влияли отрицательно.
Столь многословное вступление естественно не имеет практически никакой связи с тем, о чем пойдет речь ниже. Кроме разве что того, что с Серегой Изотовым я познакомился именно за чашкой кофе. В «трубе». Так назывался тогда, впрочем, и сейчас так называется подземный переход на станции метро, которая ныне носит витиеватое название «Майдан Незалежности», а тогда называлась просто «Площадь Октябрьской революции».
Подружились мы с Изотовым на почве общей любви к литературе, ну и к портвейну молдавскому по два девяносто за бутылку. Серега был постарше меня. К моменту нашего знакомства он уже успел окончить университет с перерывом на службу в армии и даже оттрубить годик на «стройках народного хозяйства», как злостный алиментщик. В описываемое время он трудился экскурсоводом в Лавре. И, честно говоря, лучшего экскурсовода Лавра не видела за всю свою историю. Серега не просто отбарабанивал заученный текст. К своей работе он подходил с фантазией и, четко определяя группы, которые в Лавру попали просто потому, что автобус привез именно сюда, а не в ЦУМ, порой отвязывался по полной. Он населял лаврские пещеры всякими преподобными василиями филистимлянскими, хаврониями палестинскими и на полном серьезе рассказывал, что в дальних пещерах недавно обнаружили келью с еще живым отшельником Леонидом Филадельфийским. Ученые сейчас опрашивают отшельника о его дружбе с Нестором летописцем. Потому, дескать, дальние пещеры и закрыты для экскурсий.
-А что делать, - говорил Изотов, - все равно, домой приедут, будут рассказывать, что Ленина видели. Так хоть весело.
К чести Сереги надо сказать, что экскурсии для тех, кого действительно интересовала Лавра, он проводил на высочайшем уровне. И мощи знаменитых трех богатырей таким группам не показывал.
В тот летний день я приехал к Изотову на работу, имея при себе три бутылки пресловутого портвейна. Он как раз заканчивал экскурсию. Увидев меня, он совершенно скомкал концовку, почти выставил группу за ворота и мы пошли пить портвейн в какой-то закуток, коих на территории Лавры множество. На середине второй бутылки, когда мы живо обсуждали что-то из Достоевского, нас нашла воздушная девушка из экскурсбюро и обрадовала Изотова:
-Там еще одна группа. Внеплановая. Какие-то бабушки-старушки.
Мы дохлебали портвейн из второй бутылки и отправились на встречу с бабушками-старушками. От портвейна нас чуть штормило, языки заплетались, что заставило меня спросить Серегу сможет ли он экскурсию провести.
- Не дрейфь, - сказал Изотов, - до пещер я во всяком случае продержусь, а там… в крайнем случае ты подстрахуешь.
Он почему-то был уверен, что я текст экскурсии знаю назубок. Впрочем, меня удивило не это. Удивило, что я сам был практически уверен, что смогу. Портвейн – напиток, вселяющий уверенность!
Чтобы не видно было, что нас штормит, к группе мы подошли прижавшись друг к другу плечами. Этаким шалашиком. Серега представился заплетающимся языком. И грянула экскурсия! Бабушки семенили за нами и молчали. Было в этом молчании нечто зловещее. Так, наверное, молчали в свое время белые офицеры на допросах в ЧК. Бабушки были все как одна аккуратненькие с какой-то академической внешностью. Одна даже в пенсне. Интеллигентный народ, в общем. Впаривать им про Леонида Филадельфийского было бы как-то неосмотрительно. Долго ли коротко экскурсия наша дошла до входа в ближние пещеры. Перед входом Серега долго рассказывал, что-то о древних технологиях рытья пещер. Видно было, что под землю ему не то, что не хочется, а очень не хочется. Поговорив минут пять, Серега вдруг икнул и замолчал чуть ли не на полуслове. Бабушки с живым интересом посмотрели на него.
- Серега, - прошептал мне Изотов, - я больше не могу. Меня вырвет сейчас. Веди дальше ты.
- Ну, ты меня хоть представь, - взыграло во мне тщеславие. Изотов сделал шаг вперед, который ему дался очень нелегко и возвестил с интонациями пьяного герольда:
- Дальнейшую экскурсию проведет наш сотрудник... - и назвал мое имя и фамилию.
Из коллективной груди бабушек вырвался стон облегчения. Старушки обрадовано стали озираться в поисках нового экскурсовода. Не давая им расслабиться, я отделился от Изотова и весьма заплетающимся языком сказал:
- Здравствуйте, товарищи!
Здесь бы неплохо повесить занавес милосердия.
Бабушки-старушки оказались все, как одна искусствоведами из Ленинграда.
Серегу уволили на следующий же день.
С портвейном мы завязали навсегда. Водку пьем.