... И неправда, что август - длинный месяц. Вот уже почти треть просвистела мимо - и не пикнула.
Давно забытое ощущение - "не хочу в школу".
Отдыхали мы, отдыхали, да так и не наотдыхались.

Наверное, я так и не напишу про наши пять дней в Репино. Это были пять дней удивительной свободы. А едва мы вернулись - город навалился на нас и так придавил, что не вздохнуть. И походы по городским паркам - всего лишь жалкая пародия на наши многочасовые упоительные гуляния "по репинским местам". Потому что возвращаешься домой, к делам, немытой посуде, будильнику, списку неотложного и важного, в который все время что-нибудь прибавляется, и иногда кажется, что этот список рвет тебя в мелкие клочки и раздает эти клочки своим пунктам. А ты судорожно пытаешься сползтись назад, в единое целое.
Ну да переживем. Этим летом в Репино мы видели много маленьких чудес. Пруд, в котором на мелководье нежились на песчаном дне головастики, а с камней на берегу пруда прыгали в воду крохотные, практически новорожденные лягушки. Я их видела впервые в жизни. Они размером с ноготь большого пальца, зеленовато-серые, остроморденькие, и у некоторых можно разглядеть остаток хвоста. Мне вначале почудилось, что это кузнечики прыгают в воду, а оказалось - лягушки.
И огромные шмели. И улитки, огромные и мелкие. И стрекозы, громадные, просто большие и тоненькие, изящные пронзительно-голубые. И борщевник в полтора человеческих роста, победно раскинувший свои зонтики. И белка, которая засунула голову в пластиковый стакан и упоенно его вылизывала. И скворец на аллее Петергофа, который стоял у самых наших ног, доверчиво поглядывая на нас снизу вверх темными глазенками. И, конечно же, трясогузки.

Если прошлым летом Наташка почитала за счастье просто увидеть трясогузку и успеть крикнуть ей "Привет, трясогузка!", и чтоб та хоть разок качнула хвостиком - то теперь у нее запросы серьезные, маньяческие, можно сказать, запросы. Она желает гулять с трясогузкой - то есть, чтобы трясогузка бежала перед ней, а Наташка шла за ней и приговаривала: "Привет, милая трясогузочка! Как твои дела? Как дела у твоего птенчика?". И чтобы на каждый вопрос ей приветливо махали хвостиком. И чтобы это продолжалось минут пять, не меньше, иначе - мало. И чтобы трясогузка непременно была с черной шапочкой на голове и черной манишкой, то есть, взрослая особь (серенькие птенцы-слетки Наташку почти не интересуют, она только вежливо просит их "передать привет маме" и желает поскорее вырасти).
А еще трясогузке непременно читается вполголоса стих (о трясогузке же) моего сочинения и показывается портрет трясогузки, собственноручно (и весьма правдиво) исполненный Наташкой. После чего меня придирчиво спрашивают: "Мама, ей понравилось?". И я, подобно Ходже Насреддину истолковывая "махания хвостом", говорю "Конечно".
Что интересно, птицы от Наташки и впрямь не шарахаются. Могут вспорхнуть при виде случайного прохожего, а вот с ней прогуливаются и хоть бы хны. День, когда такой прогулки не получается - не то чтобы совсем пропащий, но так себе день. Зато каждая прогулка долго помнится и с восторгом пересказывается.

И если минувшее лето прошло под знаком лягушки, то это - осенено трясогузкой.