Октябрь. Лужи в ледяных моноклях рассматривают нёбо поглотившей нас ночи. Оно черное в крапинку, но ночь не зла.
Tender is the night.
Вечер был многословен, как дым из трубы напротив, и, как октябрь, по-северному нажимал на "о". А ночь нежна и близорука и придвигает лицо, чтобы увидеть, и колется ресницами, а ты думаешь - снег. А может, это звезды касаются тебя длинными иголками, чтобы напомнить о себе? А? Как ты думаешь?
Вот я. Иду домой, а у зданий из карманов на груди торчат желтые платочки. Их все меньше. Или они пачкаются, в красный - от штор, в голубой - от экранов. Или исчезают. И дома висят по сторонам, как фрачные пары. Они пусты. Но ночь нежна. В троллейбусе главный пассажир - свет, и кажется, что людей, вплавленных в эту пастилку янтаря, нет уже очень давно. И нежность ночи прижимается щекой к щеке площади, и слушает, и говорит.
А под тяжестью огненных ягод склонились фонари.
Они не нужны нам.
Их к утру съедят сумерки.
А потом лужи снимут монокли, и ты пойдешь на работу, топча зрачки.
Помни - одна только ночь нежна.

Состояние: глупохолодноговорливое