«Будешь завтра ему звонить? - А что, у него завтра? - Да. - Спасибо, что напомнила. Позвоню обязательно. – Передай от меня привет, пожалуйста. – Хорошо. Сама-то не позвонишь? – Да нет, не стоит, наверное…»

Ты нужна мне. Ну что еще. Ты нужна мне. Это все, что мне отпущено знать...
Он научил меня чувственности; смирению, терпимости и долготерпению я научилась сама; он приучил меня к песням Гребенщикова и шахматам; отучал привязываться, но безуспешно.
Он ненавидел правила и приличия, преступал их, причиняя мне боль. Он любил меня и сам мучился, поскольку мы еще только учились любить, и делали это неумело, выматывая друг друга.
Ты нужна мне. Дождь пересохшей земле…
Я была тогда на пределе: безумно ревновала, не выдавая этого ни единым жестом, а потом, возвращаясь домой, устраивала ему среди зимних елок истерики и так самозабвенно плакала от раскаяния в собственной глупости в воротник его куртки…
Это вырезано в наших ладонях…
Его тоже скрутило, он был зависим от моего присутствия в его жизни. Он появлялся в дождь, мокрый и прохладный, и, хотя его звонок ничем не отличался от всех других, я угадывала его, неслась к двери, бросалась ему на шею, а он после всех любовных (не)формальностей сосредоточенно изучал мое лицо, не слыша, наверное, что я тараторила ему, и обычно холодные голубые глаза теплели…
Но если бы не ты, ночь была бы пустой темнотой, если бы не ты, этот прах превратился бы в прах…
Я возвращала его к жизни после практики в отделении онкологии.
И разве я поверю в то, что это может кончиться вместе с сердцем?
Все, что было с нами до нашей эры, не имело больше значения.
Наша эра длилась чуть больше двух лет.
Мы осторожно обкатывали понятие любви, открывая россыпь его значений. И тогда же, по утрам, впервые томно ныло тело, осваивающее материальность чувств.
Окружила меня стеной, протоптала во мне тропу через поле…
На назревающий скандал я не обращала внимания, будучи занята своими ощущениями.
Полгода после разрыва была бесплотна. Потом оклемалась. Но очень долго смотрела сквозь лица…
И когда наступающий день отразится в твоих вертикальных зрачках, тот, кто закроет мне глаза, прочтет в них все то же – ты нужна мне...
Это проходит…