[justify]Память о Второй истлела, но не у ее сестер. Оставшись втроем, они долго и непрерывно обсуждали ее Судьбу. На этот раз мнения разделились, причем достаточно кардинально. Стенки коробка дрожали, когда спички бросались на них, не в силах доказать друг другу истинность своей оценки и бессмысленность и явную ошибочность мнения сестер. Спор плавно переходил в жаркие монологи, и каждая из них слушала уже только себя.
Одна считала, что Вторая совершила Преступление - лишила Человека крова. Пусть не этого Человека, пусть не по своей воле, но - лишила! «Нет ей прощенья, - бормотала она сквозь молитвы, понятные ей одной, - нет и не будет ей прощенья ныне и присно и во веки веков! Гореть ей в Преисподней». О Преисподней, кстати, сестры имели кое-какое понятие, во всяком случае, достоверно знали, что головы их сродни Земле Ада. И, спасая душу сестры, а заодно, на всякий случай и свою, молилась своим огненным богам настолько жарко, что в тесном коробке стали угрожающе потрескивать невидимые искры, и стал ощутимо нагреваться воздух.
Другая считала, что от сестры ничего не зависело. «Человек вершил свою волю», - говорила она. «Он мог отправится странствовать и этот дом казался ему клеткой, надоев ему и Человек, сжигая дом, освобождал себя. Дом мог быть обречен на слом и Человек освободил его от позорной гибели под ножом бульдозера. Да мало ли что! Так ли мы хорошо знаем Человеков, чтобы судить о них?!»
Третья оказалась оптимисткой. Она свято верила в мудрость действий и чистоту помыслов Человека и с возмущением и гневом слушала сестер, обсуждавших Его. Человек был для нее всегда Прав. А что если этот поджог - жертвенное пламя, или чей-то погребальный костер, или своего рода обряд? Что если это - сигнал беды, зов о помощи тем, кто далеко? Что если многих нужно было согреть и не хватало простого костра? Она до такой степени была взвинчена неверными суждениями сестер, что не находила слов все это долгое время и, когда наконец ее торопливо повлекли из коробка дрожащие от нетерпения пальцы Человека, она с радостью отдалась в их власть.
Сказать, что она была ошеломлена увиденным, значит не сказать ничего. Если бы она имела дар речи, она обязательно его потеряла бы. Если бы она умела дышать, она задохнулась бы от восторга. Вокруг была ночь, но не темная, далеко не темная. Напротив, как раз темноте места почти не было, лишь далеко вверху, в небе темнота спорила со звездами, казавшимися слишком бледными на фоне окружающего Третью великолепия. Вокруг было светло как днем от множества искрящих, взрывающихся и мерцающих, невиданных ею доселе огней. Всеми цветами, какие только были во Вселенной, вокруг нее и ее Человека сверкали Радость и Веселье. Человеков было очень много, и все были веселы и счастливы, причудливые многоцветные отблески огней, танцуя на их лицах, делали их сказочными и таинственными. Ее Человек что-то держал в руке, и его лицо было похоже на лица остальных - такое же многоцветное и молодое.
И тут, за один миг до того, как свершилась ее Судьба, Третья поняла. И поняв, она задохнулась от счастья и восхищения, уверенная в том, что ее сестры, оставшиеся в пожелтевшем от времени коробке, видя ее триумф, истлели от зависти. Потому что воистину, мало, что может быть лучшим для спички, чем то, что приготовила ей ее Судьба - ею зажигали Праздничный Огонь!
Сгорая, Третья была самой счастливой спичкой в мире.[/justify]