Я в детстве был уверен, что Мойдодыр работает в папиной школе.
Не знаю, общеучительское это или наше местное, но директора школы называли всегда сокращенно "д-р", произносилось как "дыр". Ну, папа вечерами маме рассказывал: мой дыр сегодня сделал то-то и то-то, а я мотал на ус...

Еще одно детское заблуждение - что сердце человека весит 9 граммов (на самом деле - 350-400) - это из песни "девять граммов сердце". Я как-то этот факт даже привел в ответе на биологии, но биологичка то ли не слушала, то ли знала не лучше моего и никак не отреагировала.

А другая песня меня однажды выручила. Какая-то была школьная викторина, и надо было назвать олимпийских чемпионов из африканских стран. Никто ни одного, ясное дело, не знал, а я уверенно заявил: "Сэм Брук, марафонец, Гвинея!" - чем и принес победу своей команде. Сейчас порылся в Инете - не нашел никакого Брука, придумал его Высоцкий.

Ну что?

Первое и главное - жив и почти здоров, опять могу поднимать тяжести, бегать по улицам с любой скоростью и не прислушиваться к ощущениям внутри. Предстоит еще долго разбираться со страховками, которые покрывают все не то и не так, и выплачивать то, что они не покрывают, но это уже мелочи.

Отношения с Алисой - как с выросшей и отделившейся дочерью. Звонит каждый день, видимся тоже почти ежедневно. Очень постепенно забирает свои веши. Периодически приходится напоминать ей, что она уже взрослая и свои проблемы должна решать сама.

Масик запутался в старой и новой квартирах. Капризничает, чуть что - истерика или начинает кусаться. Но заявляет: "родители, я вас очень люблю".

Два свободных вечера в неделю - это здорово. Комп, правда, а) - глючит, б) - намертво окуппирован Санькой. Читаю книжки из Саньки-Сонькиной библиотеки, себе давно уже ничего не покупал. От большинства тошнит, но, скажем, Олди - вполне читабельно. Однажды даже телевизор смотрел. Что-то про инопланетян с зелеными глазами.

В квартире пока бардак. Санька начала уборку - вывалила все свои вещи на пол - а закончить уже вторую неделю не в настроении. Ничего, разберемся.

С работы пока не поперли. Рассосалось, как наиболее прозорливые читатели и предсказывали.

Финансы поют что-то не сильно бравурное, но и не похоронный марш. Согласно балансу, составленному Сонькой в качестве домашнего задания по не знаю какому предмету, сальдо семейного бюджета составляет минус 30 долларов в месяц. Но ощущение катастрофы почему-то ушло.

В перпективе маячит поездка в Балтимор и Вашингтон. Друзья, музеи, цветущая сакура. Кажется, из очередного виража вышел благополучно.

Current music: Я жив, снимите черные повязки!

В Нью-Йорке - в середине марта - снег! Обычно в это время уже вишня цветет.

Ребенок взбесился. Носится по снежной целине как угорелый, домой идти отказывается. Наверняка в прошлой жизни был песцом или леммингом.

По полю танки грохотали
В Казань дорогой столбовой,
И все биндюжники вставали -
И лейтенант, и рядовой.

Шумел камыш, деревья гнулись,
Солдаты шли в последний бой.
Полки ряды свои сомкнули
Своею собственной рукой.

Ребята! Не Москва ль за нами
Средь модных и старинных зал?
Сегодня битва с дураками,
Гляди, как вертится, нахал!

Вот кто-то с горочки спустился
На ловлю счастья и чинов:
Наш Костя, кажется, влюбился
И в смертный бой вести готов.

Течет шампанское рекою,
Забыв, что здесь идут бои.
"Не уходи, побудь со мною.
Хоть поутру, да на свои!"

Теперь и сам не рад, что встретил
Атаки яростные те:
Старик Державин нас заметил
На безымянной высоте.

По танку вдарила болванка.
Не покачнуло б шар земной!
Приятно думать у лежанки,
Как будто в бурях есть покой.

Машина пламенем объята.
"Пора красавица, проснись!
Враги сожгли родную хату".
И раздается женский визг:

"Вставай, проклятьем заклейменный,
Вот-вот рванет боекомплект!"
На почве, зноем раскаленной
Любить иных - тяжелый крест.

И молвил он, сверкнув очами:
"Прощай, родимый экипаж!"
"Вставай, вставай, однополчанин.
Ты не один? Какой пассаж!"

Трубач израненный привстанет:
"Дай, Джим, на счастье лапу мне.
Любовь нечаянно нагрянет,
Я знаю - истина в вине".

И полетят тут телеграммы:
"Я шел к вам столько долгих лет.
Я так давно не видел маму,
Но сожалений горьких нет".

Теперь зима, и те же ели.
Во цвете радужных надежд
На свадьбу грузчики надели
Медаль за город Будапешт.

В углу заплачет мать-старушка:
"Кому нести печаль свою?
В глуши, в деревне все вам скучно.
Ох, рано он завел семью".

Мир полон радости и счастья.
И славил сладостный певец
(Хоть это труд и стыд напрасный),
Какой у парня был конец.




Н.Голованова, 2000

Завал работы. Развал семьи. Огромный провал в финансах. В сутках два светлых пятна - когда одеваю детеныша в сад и когда везу его из сада.

Помните августовские жалобы? Так то была белая полоса.

И самое страшое - сижу на работе допоздна и не могу заставить себя что-то сделать. Ком катится и катится, пропасть рядом... 1 марта - сдача проекта. Уйду на безработицу, тогда буду писать помногу...

Глаза завидущие.

Приходит:
- Хочу бутерброд с колбасой и беленьким что-том!
Пришлось идти к Саньке выяснять, что там у нее на бутерброде беленькое.

...уже на следующее утро
появились три новых журнала: "Всходы", "Вестник техники" и "Клоун". "Всходы"
Воробья мало чем отличались от Горбушкиных "Зорь", разве лишь тем, что
ошибок было меньше. "Клоун" оказался интересен только для педагогов, так как
издавал его самый ленивый и неразвитой четвертоотделенец Пьер, вечно
находившийся в состоянии оцепенения и оживлявшийся лишь три раза в день - за
обеденным столом. Когда педагоги узнали, что Пьер - Соколов - издает журнал,
они пришли удостовериться, удивленно осмотрели сопевшую, склоненную над
бумагой голову парня и задали, не без робости, несколько наводящих вопросов:
- Соколов! Ты что это делаешь?
Соколов важно надулся и отвечал, не поднимая головы:
- Журнал.
- Что журнал?
- Издаю.
- А как он называться будет?
- "Клоун".
- А почему "Клоун"?
Тут Пьер окончательно выдохся и на этот вопрос, как и на все
последующие, ответить уже не мог.
Количество журналов с шести подскочило до девяти, но эпидемия
журналистики еще не кончилась, она только начиналась.

* * *

Из четвертого отделения зараза уже просочилась в третье. Следом за
старшими потянулись и младшие. Устинович начал издавать первый крупный
журнал третьего отделения - "Медвежонок". Горячка охватила и остальных его
одноклассников. Скоро третье отделение имело целый ряд журналов, из которых
особенно выделялись "Звезда", "Красная заря", "Туман" и "Вестник".
Наступила очередь второго отделения. Эпидемия распространялась. Малышам
понравилась затея старших, и скоро весь второй класс неутомимых бузовиков и
драчунов засел за изготовление журналов. К длинному списку выходящих органов
прибавился ряд новых названий: "Маяк", "Красный школьник", "Летопись". Когда
об этом узнали в четвертом отделении, кто-то пошутил:
- Теперь не хватает только, чтобы еще и в первом отделении взялись за
журналы.
Шутка оказалась пророческой. Через пару дней маленький Кузя принес
старшим показать свой журнал "Гриб" и рассказал, что у. них уже издаются
журналы "Солнышко", "Мухомор", "Красное знамя".
Республика Шкид все делала стихийно, нервно, порывисто. Запоем бузили,
запоем учились и так же, запоем, взялись за издание журналов.
Сначала все шло хорошо. Воспитатели были довольны.
Не шумели по окончании уроков воспитанники, никто не носился по залу,
никто не катался на дверях и на перилах, не дрался и не бузил.
Отзвенит звонок, но парты остаются по-прежнему занятыми, только крышки
хлопают да изрезанные черные доски дрожат.
Ученики сидят скромно, разговаривают шепотом.
В классе тихо. Только перья поскрипывают да шелестят бумажные листки.
Десятки голов склонились над партами. Творят и печатают, рисуют и
пишут.
Это готовятся журналы.
Зараза заползла во все уголки.
Журналов стало так много, что не находится уже читателей на них. Все
пишут - читать некогда. Но каждому лестно, чтобы его журнал читали. Каждый
старается сделать свои журнал поярче, позаманчивее. Для этого требуется не
только талант, но и время. А времени не хватает, поэтому издательская
деятельность не прекращается и во время уроков.


Три месяца школа горела одним стремлением - выпускать, выпускать и
выпускать журналы. Три месяца изо дня в день исписывались чистые листы
бумаги четкими шрифтами, письменной прописью и безграмотными каракулями.

(Г.Белых, А.Пантелеев. Республика ШКИД)

- Можно мне мороженого? - спрашивает Сонька из другой комнаты.
Ей-то можно, но вот у Масика животик не в порядке, а соблазнять малых сих не годится. Поэтому я говорю:
- Потом, когда Масик ляжет.
И тут же слышу Сонькин хохот. Оказывается, любящий братец немедленно улегся на пол и заявил:
- Я лег, теперь тебе можно мороженое!

Я обещал рассказать о своем втором выходе на сцену. Рассказ получился, во-первых, длинным, а во-вторых, скорее грустным, чем смешным. В комментариях.