Кофе
emergency
дневник заведен 08-07-2007
закладки:
цитатник:
дневник:
местожительство:
Москва, Россия
[1] 27-03-2024 16:49
Между прочим

[Print]
Акша Таквааш
03-10-2016 05:58 Отрывок из Кровной Мести
Под катом - отрывок из огромного исторического романа, для которого я несколько лет собирал материал, и над которым работал в роли литературного редактора. Этот отрывок есть на странице романа, но мне хочется выложить его и здесь.

Если кому вдруг интересна серьёзная взрослая проза, над которой я работал - то вот кусочек, например.
Хотя я и не автор, в роман вложено такое огромное количество моей работы, что я считаю его в том числе и своим.

***
Говорят, что страницы истории обильно политы кровью невинных. Невозможно найти день, когда где-нибудь на Земле не страдал бы праведник и не торжествовал бы злодей, когда люди бы не избегали правды и не прятались бы за ложью. Невозможно найти дня, когда бы глупость и жадность не побеждали ум и любовь.

Молодой мускулистый парень с наглыми глазами несся со всех ног. Ветки деревьев, трава и кусты хлестали его, оставляя на теле глубокие кровоточащие царапины, а когда путь преградила речушка, Фома прыгнул в нее и поплыл. Он выскочил на берег и продолжил бежать, будто бы за ним гнались все демоны Ада. Грязь ведром лилась с его простой крестьянской рубахи, а сквозь дыры в штанах проглядывались колени. Он едва дышал, но, к счастью, домики Байхаха уже отчетливо виднелись за пригорком. Не разбирая, парень бросился к ближайшему двору и замолотил в ворота.
– Помогите! Люди добрые! Кто-нибудь! Пожалуйста!
Залаяли дворовые псы, а Фома не сдавался, только перевел дыхание, и снова продолжил голосить. На шум вышел Салман Гацуев. Грузный, уже в годах, неторопливыми движениями он успокоил собак, и только потом подошел к воротам.
– Пустите меня, пожалуйста! – сразу же закричал парень. – Я три дня не ел, три ночи не спал, – Салман не ответил, только осматривал незваного гостя большими умными глазами. – Век помнить буду! Прошу вас! Люди добрые! Краюху хлеба да кувшин воды.
– Откуда ты? – наконец спросил Салман, медленно пережевывая слова.
– Терской я. Фома из Чуни. За мной царская армия гонится!
Салман продолжал вглядываться парню в глаза, потом посмотрел на поле у него за спиной, и наконец сказал:
– Иди своей дорогой, Фома из Чуни, – у него в голосе не было ни злобы, ни раздражения, только глубокая осмысленность. – Мир твоему дому.
Фома еще кричал, упрашивал, но Салман уже развернулся и пошел назад к дому. Остановился он только у самых дверей, когда позади свалился Фома – он перелез через частокол и сразу же жалобно заныл, видимо подвернул ногу, падая. Салман не кинулся ему помогать, только посмотрел через плечо и зашел в сени.
– Жена, – сказал он на весь дом звучным и низким голосом. – Темирбек, Рахман, Заур, Деши. – Вокруг начали собираться родственники. Салман обратился к Зезак Гацуевой: – Бери дочерей, и уходите. Зовите подмогу и спрячьтесь в сторожевой башне, – потом обернулся к сыновьям и сказал старшему: – Хамид, доставай оружие.
Никто не попробовал воспротивиться приказам, попросить объяснений, только лишь на одно мгновение все замерли, и у всех в глазах застыл один главный вопрос.
Салман ничего не сказал в ответ, только подумал:
«Беда».

Пошли по рукам винтовки, пистолеты, кинжалы. И только младший Гацуев – Темирбек – метался, не зная где помочь. Перед Фомой открыли погреб, протянули еду.
– Дайте мне тоже оружие, – сказал он. – Я тоже хочу помочь!
Салман покачал головой.
– Даст Бог, не понадобится.
Но он ошибался. В ворота опять застучали. Опять зашлись лаем собаки, и опять Салман так же неторопливо вышел, утихомирил животных, прошел к воротам и посмотрел кто там. Там были солдаты. С оружием и на конях. А за ними еще и еще. Не один отряд и даже не два.
– Мир вашему дому, – сказал Салман.
– Есть подозрения, что у вас в доме укрывается опасный преступник, – солдат говорил напористо и нагло. – Мы требуем его немедленной выдачи.
Как и в прошлый раз, Салман сразу не ответил, а долго внимательно всматривался в глаза собеседнику. Он мог сказать, что нет у него никаких преступников, мог протянуть время или начать ругаться. Но Салман ничего этого не сделал.
– Все гости моего дома под моей защитой, – сказал он все с той же спокойно осмысленностью. – Таков закон.
– Если вы нам его сейчас же не выдадите – мы вас всех расстреляем. И таков – закон! – солдат повысил голос.
– Я живу не по вашим законам, – ответил Салман. – А по законам Аллаха и законам чести. Они превыше всего.
Солдат приблизился и заговорил почти шепотом:
– Мы знаем, у вас нет и десятой доли людей и оружия. Вы что же, сейчас пожертвуете жизнями ради этого человека, которого первый раз видите?
– Бог милостив. Он спасает и жертвует.
Салман развернулся и пошел к дому. Сыновьям не требовалось от него специальной команды, достаточно было кивка, и они смело разбежались по окнам. Повисла напряженная тишина.

Хамид с братом сидели у заднего окна.
Хамид готовился стрелять, а маленький Темирбек – подавать и перезаряжать.
– Они давно ждали, пока подвернется повод, – процедил сквозь зубы Хамид. – Но ничего, еще посмотрим кто кого.
С другой стороны дома послышались выстрелы. Там завязался бой.
– И мы что же, теперь все умрем? – спросил Темирбек.
– Нет, – Хамид засмеялся. – Теперь они все умрут. И поймут, кто лучший стрелок. Наши уже должны были собраться. Сейчас ударят с тыла, – он пригляделся куда-то во двор. Прицелился. – О! Подползают!
– Где? – бросился вперед Темирбек, но брат тут же толкнул его назад в угол.
– Не высовывайся!
Появился Фома.
– Дайте мне оружие! Я помогу! – попросил он.
– Отец сказал «нет», значит «нет», – бросил Хамид, не оборачиваясь. Разговор был окончен.
– Нет, но послушайте, я ведь… – Фома подошел и ударил Хамида кинжалом в спину.
Тот умер мгновенно. Фома посмотрел на Темирбека, его хромота прошла, а с кинжала лилась свежая кровь. Мальчик забился в углу, не зная, что говорить и что делать.
– Дай мне оружие, – Фома попросил мягким голосом, будто просил хлеб или табуретку.
Темирбек передал.
– Не убивайте меня, – вдруг сказал он просто и четко.
– Хорошо, – Фома пожал плечами и выскочил в окно.
Темирбек остался один. Он посмотрел на тело брата, потом на окно, и вдруг понял, что больше никто не стреляет. Или, может быть, он просто оглох от шока, но он почувствовал, что больше никто ему не поможет. И он не мог защититься, не мог сделать ничего. И тогда он понесся. Не глядя, куда-то в окно, по двору, потом как-то оказался на улице и бежал, и бежал, и бежал, и потом еще как-то куда-то зачем-то. И вдруг оказался в дозорной башне. А перед ним – мать. Как сон.
Мальчик бросился к ней в слезах, он попытался зарыться в ее объятия и остаться там навсегда. Но Зезак отстранилась.
«Ты струсил», – было написано у нее в глазах. – «Ты покрыл позором себя и свой род. Уходи».
И тогда Темирбек встал. Он вытер слезы и понял, что больше у него нет дома.
– Хорошо, – сказал он. – Прощай, мама.
Он бросился прочь, но Зезак не выдержала. Она схватила сына за руку и притянула к себе.
– Прости меня. Прости, прости, – зашептала она, крепко-крепко сжимая Темирбека.
В этот момент она поняла, что он всегда будет ее сыном, что бы не сделал. И она всегда будет любить его. И это подействовало на Темирбека отрезвляюще. Больше он не чувствовал страха, беспомощности. Он чувствовал, что где-то там за стенами умирают его родные. И он чувствовал, что так же любит их, и в такой час – он должен быть рядом.
И тогда, поцеловав мать, он вышел.

В это же время Фома вошел в полевой штаб царской армии. Охрана пропустила его без слов, так что он сразу предстал перед полковником Андреевым.
– Задание выполнено, ваше высокоблагородие, – отрапортовал Фома, отдав честь, и указал на карту. – Гацуевы заняли оборону. Вот здесь и здесь… – он указал на соседние дворы. – …собираются их соседи. Думаю, ударят с двух сторон сразу.
Полковник несколько секунд молча смотрел на карту, потом поднял глаза на казака.
– Вольно. Свободен, – потом обернулся к поручику. – Подавайте сигнал войскам, чтобы отступали сейчас же.
Тот убежал, а полковник широкими шагами вышел.
Провокация была необходима армии, как воздух. Чеченское селение поддерживало войска имамата, кормило и давало кров воинам. Армия и так постоянно теряла людей. Оставить все как есть – было равносильно годам кровавых стычек. Теперь же, без опоры, кавказцам придется отступить.
Полковник подошел к артиллерийскому расчету и приказал немедленно открыть огонь по селению. Промедление было равносильно проигрышу. Заметив отступление, жители просто рассредоточатся.
– Огонь, – дал команду полковник.
– Но там же наши войска. Мы будем стрелять по своим? – обернулся артиллерист. Полковник не ответил. – Но это неправильно! Я… я не могу, простите. Это предательство!
Полковник коротко дернул плечом и артиллериста увели. На его место встал другой.
– Огонь, – повторил полковник.
И ударили пушки. А потом еще. И еще. И еще. Они били и били. Методично и механически.

А вечером того же дня в Байхах вернулся Мирза Гацуев со своей женой Маликой. На руках у них был младенец, этим утром родившийся в Баражое. Сначала им казалось, будто они сбились с дороги, или еще не дошли. Горы обломков и пепла по сторонам в предзакатных лучах солнца казались чем-то чудовищным, но непонятным, будто бы не от мира сего. И тут Малика увидела тело Темирбека. Он лежал посреди дороги с кинжалом в руках, простреленный сразу десятком пуль, и было понятно, что он воевал до самого последнего вздоха.
Стояла кристаллическая тишина, не было слышно ни криков, ни стонов. Ни шевеления. И только тогда они поняли.
Малика свалилась на колени над телом подростка, а Мирза молча стоял над ней, будто ослепнув, смотря в никуда.
И вдруг Малика закричала чудовищным диким голосом:
– Это все Дарговы! Дарговы! Будьте вы прокляты! Слышите?! Горите в аду, псы! Вы все сдохнете! Сдохнете!!!
Не в силах больше ни говорить, ни даже плакать, она просто завыла, прижимая к груди холодное тело Темирбека.
А проснувшийся от ее криков младенец смотрел на закат и на дымы, и на горы камня и дерева, и на мать. И было это первое, что он видел в жизни.
Закрыть