Journals.ru » 3_62 » ........




morbid    [ Источник: БЕЗNОГNМ. Устаю.... ]

А вообще - я влюбчивый. Буквально маникально влюбчивый.
Вот постоянно в метро влюбляюсь. Да буквально каждый день. Еду вот, к примеру, на работу, в ушах дрим театр играет, ну или сериал какой-нибудь типа Shameless в телефоне смотрю, в голове похмелье бушует, аж череп трескается и фиолетовые круги перед глазами появляются.
А тут, значит вот, едет какая-то интересная вполне девушка. И такая знаете, не вот красавица с обложки, такие мне нафик не нужны, да и не нравятся совсем. У них у всех на ебальнике написано "руками не трогать" и такое впечатление, что если к ним в трусы руку запустить, то там полиэтиленовая обертка, а под ней еще фольга.
А такая вот - настоящая, симпатичная, не красавица, но чем-то вот именно такие и нравятся. Живенькая, глазками постреливает, локон у нее там какой-то один непослушный торчит. Сидит себе, в сумочке копается или телефон ковыряет, смску кому-то строчит или может башорг читает или книжку или плеер слушает или там, может сердитых кур опять на свиней нагоняет.
И так порой хочется к ней подойти вот прямо, за плечо ее чуть потормошить, изобразить лучшую улыбку, знаете, с таким надежным-надежным взглядом (я даже такой репитировать пытался перед зеркалом), чтоб она сразу поняла, что я славный такой парень и мне можно верить. Ну знаете такой взгляд, как в американском кино, когда они "встретились взглядами и сразу на всю жизнь все поняли". Вот таким вот взглядом, значит, на нее поглядеть, выдержать паузу и вдруг как сказать ей вот так сразу честно что-то типа:

"Знаете, милая девушка, вы мне вот так понравились, что я вот хоть и возможно сейчас в обморок с похмелья упаду, ну и пусть, вот решил к вам подойти и немедленно познакомиться. Давайте плюнем на наши всякие дурацкие дела, позвоним кто куда - я на работу, скажусь больным или там отгул возьму, вы - куда вам там обычно звонить надо, чтоб предупреждать, что вас не будет. И пойдем с вами на свидание. Будем как в фильмах (вы смотрите фильмы?) ходить по городу, о чем-то таком непонятном разговаривать, а на фоне будет играть романтическая музыка. А потом пойдем и будем кушать стейк там или просто кофе пить, а может и виски "Джеймисон" или там коньяк, уж не знаю что вы там любите. Ну не может же такая девушка совсем ничего не пить? Ну хоть там фреш морковно-сельдереевый.... А потом вы поймете что я не такой стремный, как кажусь в метро с утра, а обаятельный, и вы в меня таки влюбитесь, а потом мы будем с вами долго целоваться в каком-нибудь шумном кабаке в углу (ну на улице-то холодрыга ебаная!), а потом поедем... Гм. Куда поедем я еще не придумал, но на такой случай обязательно придумаю. Ну гостиниц у нас накрайняк в Москве - пруд пруди. В крайнем случае туда поедем. И таам.... Закажем с вами румсервис, еду, шампанское и у нас будет такой секс, что вся гостиница потом на полчаса выйдет покурить по три сигареты сразу. И утром я проснусь от любящего взгляда, а потом возможно и ласкового минета. И у нас будет длинный и бурный роман, который обязательно будет клевым. Мы поедем в Тайланд и наверное будем там весело прыгать в волнах, накуриваться на ночном пляже, ржать над немолодыми трансами и кататься ночью на байке по горным дорогам. Конечно мы там где-нибудь обязательно пизданемся и поцарапаемся, а я испугаюсь, что ты серьезно повредилась и буду еще долго нервничать, а потом пойму, благодаря этому, насколько я люблю. И мы радостные и счастливые будем смотреть закат. А потом приедем обратно, поженимся и может тут останемся добра наживать, а может уедем куда-нибудь, ведь любовь вроде как творит чудеса и придает силы даже на новом месте и дальше будет все чрезвычайно хорошо...."

Ну и естественно это так все про себя проигрываю, а сам в это время смотрю на свое отражение в дверном стекле. И ну такой там тип стоит, что сразу понятно, что вот как бы я это все не говорил, какой бы взгляд не делал - ну его нахуй. Только со зрением минус семь поверят, и то врядли.
Да и похмелье что-то так херачит, что мне не на свидание, а полежать бы где-нибудь в тишине. Да и денег с собой не много, по городу-то гулять. Да и вообще, если честно - на работе завал и пиздец и делать его надо мне, а не кому-то другому и как я это все вот так возьму и брошу. Да и любовь... Какая нахер любовь, я неуживчивый, через полгода меня начинает тошнить от любой женщины, будь она хоть святая, а их начинает тошнить от меня. Я их промениваю на хбокс и бухло и в результате мы расстаемся, пусть даже и друзьями. Да и в Тайланд я ее не повезу, дороговато как-то выходит, самому б доехать. Да и ответственность мне никакая не нужна, да и вообще собственно нахрена мне женщина эта сдалась. Ну симпатичная, да, не спорю, вон глазищи какие.... Ну так вот она этими же глазищами на тебя с ненавистью и смотреть потом будет, когда или я накосячу или она. В любом случае виноватым меня назначит и вот этими самыми глазищами будет буровить. Ну знаете этот вот паттерн поведения "Нет, у меня ничего не случилось...", "Да да, ничего", "нет, я вовсе не обиделась". Ну теток где-то на курсах специальных видимо в детстве этим фразам обучают, так чтоб с каменным ебалом говорить их могли...
А тут еще и Боровицкая как раз, выходить пора и в сериале что-то интересное происходит... Да ну нахуй, осторожно двери закрываются, чуть станцию не проебал.
И так вот всего полчаса какие-то - а у тебя целый роман и любовь случилась.
Причем в общем-то со счастливым, вполне себе, концом. И так вот чуть ли не каждый день! Надо же в вагоне метро ну хоть кого-то любить, а то сериалы это все же скучновато, да и дрим театр не часто новые альбомы выпускают...

Апд. Кстати Дрим Театр как раз про это даже песенку написали



aabp    [ Источник: Boris Pankin - lytdybr ]

ночной полет
***

здравствуй небо и ты с пропеллером на спине
тоже здравствуй взгляни на город он весь в огне
особенно в этом ракурсе с этих высот
глянь как медленно электричка к нему ползет

здравствуй небо здравствуй воля прощай дедал
я уже отучился в школе долги раздал
наркодилерам криту миносу и семье
оставляю тебя внизу на чумной земле

оставляю тебя прозябанию всем вещам
что ты так ценил по жизни и мне завещал
эта тяга твоя к горилке свиным хрящам
к потным бабам интригам кинжалам-дефис-плащам

не желаю жить в этом аду в этой стране
лучше замертво упаду пропаду в волне
так прощай мой кошмарный сон прошлогодний снег

прощай и ты толстый смешной человек
с нелепым своим пропеллером на спине
что-то (прости не слышу) кричащий мне

28.07.2009


Та сама киянка    [ Источник: Щоденник пересічної українки ]

В белом зеркале растворяются губы
Черты лица, овалы век, ноздри.
Жесты, понятные без сурдоперевода
Объясняют суть близости от разлук,
Мол, ничто не забыто, донт ворри,
Ай лавью, ай нид ю, белив ми.
Буду бля, ты чего, ну не плачь...
Если гладят по шерсти,
То в зеркалах – против.
Против шерсти с ласковым:
«Детка прости,
Но чтобы все по сердцу, так не бывает,
Бывает и в сердце… контрольный укол…»
Спи сладким сном, не горюй,
Будет утро. Я разбужу тебя поцелуем
В ауру снов, неземным откровеньем.
Спи, спи, я укрою тебя от всего,
Что кружит вороньем,
От похоронных известий,
От жалоб, от слез,
От «всегда», от сомнений.
Я приеду, ты спи,
Рузбужу…
Поцелуй…
Обещаю…
Буду бля.


свирепый йожик    [ Источник: свирепый йожик & психоделические камушки ]

горбато блестят в заливе туши АПЛ
Настоящим приказом
разрешается запоздало
говорить про любовь
кавторангу Николаеву,
так как командование флотом
вошло в его положение
и увидело раскладушку,
пепельницу из банки «Нескафе»
и кусочек Северного моря в окне.
Оно очень красиво блестит, кстати,
когда весной появляется солнце.


свирепый йожик    [ Источник: свирепый йожик & психоделические камушки ]

в остальном
А в остальном — всё в порядке.
Снятся колья, виселицы,
смешные человечки в тетрадке
корчатся на разлинованном поле,
инквизиция — это по приколу.
Особенно, когда внутри себя
выжигаешь чёрным по красному:
«A jove principum»
или что-то типа такого
в золотой середине сердца.

«Я твой папа, здравствуй.
Сегодня, в половине второго,
днём, восемнадцатого июля,
засвистело у меня в лёгких,
впрочем, это неудивительно.
Меня, прямо вот так, на простыне,
вынесли из четвёртого корпуса
и перед моими раскрытыми
глазами птицы.
Представляешь, сынок,
птицы летали.
Это мне небо.
От тебя.
Привет.
Твёрдо верю я,
захлёбываясь музыкой лета,
что ты сейчас где-то
рядом со мной.
Я, раздетый,
лежу на холодной лавке,
кафелем режет глаза,
в лёгких уже пусто,
я заглянул за.
Там грустно.
А в остальном — всё в порядке.
Ты хорошо учись,
в тетрадках твоих
не должно быть
ни одной помарки.
Приеду — проверю.
Твой папа».

В середине сердца
мягкой лапой
зверь.


свирепый йожик    [ Источник: свирепый йожик & психоделические камушки ]

три шестьдесят
Это же пельменная, Вадик!
Бля буду, та самая,
что на углу Войцеховского
и Перельмана.
Помнишь, тут еще мажоры тусили,
а мы, наглые и дикие
пугали их своими криками,
гоняли аж до Малой Бровки,
пока с ними не начал кантоваться
тот полукровка,
то ли китаец наполовину,
то ли монгол.
Вот здоровый, сука, был.
Вадик, ну ты чего заглох, олух,
тормоз ты, ей-богу,
давай тяпнем как раньше?
Ввалимся в мокрое тепло
из мёртвой осени:
«Тётя Маша,
как обычно, два кофе
и два по два пельменей»
Вадик, ну ты представь себе,
что может быть проще:
немного горчицы из серой баночки,
интеллигент за соседним столиком
поправляет очёчки свои, уже пьяный,
сумка тряпочная под столиком на крючке.
Обыкновенное волшебство.
Вадик, ну ты чего? Зассал мажоров?
Так тут нет никого вообще,
ни их, ни этого монгола.
Стволы здесь оставим,
мы почти дома,
кого нам здесь бояться?
Вадик! Вадик?!
«Вадик-во лбу дырка»
так теперь тебя зовут?
Мухи. Мухи.
Раскисшие газоны,
и салют из винтореза
почти не слышно.
Сдохнем. Сдохнем
все в конце
бархатного сезона.
Тёть Маш, ты здесь?
Два кофе – для меня
и друга моего Вадика.
Ну и пусть мертвый,
мы с ним с детского садика
вместе. Садись здесь, Вадик,
только в зеркало не смотри,
ты теперь не очень красивый.
Закурим? Закурим.
Горчица, уксус,
лев на картинке
махнет блеклой гривой.
Снова восемьдесят девятый,
Барыкину тесно в магнитоле.
Всё как прежде, Вадик,
девятый класс
средней школы.
Мы с тобой
смеемся
и ничего,
слава богу,
ничего
пока не знаем.
Три шестьдесят
звенят в дырявом
кармане.


aabp    [ Источник: Boris Pankin - lytdybr ]

сделавши харакири не плачут по
испорченному костюму кишкам наружу
недочитанному роману эдгара по
(рюноско акутагавы эдогавы рэмпо)
недослушанной композиции в стиле фьюжн

сделавши харакири глядишь вперед
заново просветленный как вечный ленин
видишь это вселенная вспорола себе живот
и из этой распахнутой ножевой
ласково приближаются чьи-то тени

2002, 25.05.2008


aabp    [ Источник: Boris Pankin - lytdybr ]

***

...у нее занавески в разводах
В.В.



ты будешь жить, ты будешь долго жить:
растить детей, варить супы и кашки,
стирать платки, трусы, носки, рубашки.
по выходным под пиво грызть фисташки,
уютом и покоем дорожить.

ты будешь жить, ты будешь жить всегда:
дарить подарки близким и знакомым
на праздники; не выходя из комы,
блюсти порядок в анфиладе комнат,
все время чем-то важным занята.

я тоже буду жить: пока вода
из кухонного вытекает крана,
и покрывает плесень дно стакана,
и зарастает ржавчиною ванна,
и догорает давняя звезда.

2003, 21.05.2008



Когда государству от нас что-нибудь нужно, оно называет себя Родиной


[ Источник: adiart ]

Девочка жила в семье с обычной проблемой,
в детстве любила мечтать, ждала принца,
в школе была не красивой и от этого первой,
хорошо помнила цифры и плохо - лица.

Впервые влюбилась в конце выпускного класса,
он нравился всем и сидел за соседней партой,
мучилась, искала встречи, желала отдаться,
так и не смогла признаться, он уехал в Гарвард.

В институте прилежно училась, много читала,
диетами испортила себе желудок и печень,
вспомнила соседского сына, с трудом отыскала,
впервые выпила водки и стала женщиной.

Вышла замуж, получила диплом, забыла о принце,
бывший сосед оказался пьющим и не практичным,
пошла работать, получала гроши, полюбила Ризлинг,
считала, что достойна большего в этой жизни.

Она взрослела, тупела, донимала мужа,
родила двойню, и девочку ненавидела больше,
её раздражали летом - жара, зимою - стужа,
что все уроды, и что её никто не хочет.

Наставила мужу рога, поимела триппер,
стала держать в рабочем столе презервативы,
научилась краситься, сроить глаза, есть арбуз и рыбу,
давала мужу сзади, чтоб не видел, что ей противно.

Близнецы росли, презирали папу, боялись маму,
из-за проблем с печенью её лицо старело быстрее,
мужики с работы всё чаще стали динамить,
и даже придурок муж стал брезговать ею.

Она боролась, пила таблетки, пошла на шейпинг,
поехала в Грецию, завела десяток романов,
купила машину, впервые попробовала за деньги,
вложилась в акции, развелась, похоронила маму.

И однажды приехал принц на золотом мерседесе,
он был даже лучше, чем она себе представляла,
безупречен, одинок и очень любезен,
в общем, такой, о каком она когда-то мечтала.

Она купила платье за сумасшедшие деньги,
ей делал причёску самый известный мастер,
близнецы решили, что мама совсем сбрендила,
она послала их "в жопу", и была счастлива.

На приёме она была лишь одной из многих,
кто умел есть арбуз, но арбузов не подавали.
Принц уехал, она видела его в бинокль.
И так и не поняла, что в её жизни было не правильно.


[ Источник: tagiro ]

Говорят
Группа, вся в ярких курточках, играла в кустах малины и песочнице. Девушки-воспитательницы, стоя на крыльце, полускрытые кустами темной сирени, курили и наблюдали.

- Лиза, мы в этом полугодии неплохо показали эти группы. Саша-аналитик сказал, что 2 девочки и четыре мальчика непроходных – в нашем секторе самый лучший результат.

- В отказные их или опять? – спросила Лиза. Она была коротко пострижена, симпатична, в коричневом мягком свитере. Руки она сложила на груди и из кулачка торчала тонкая дрожащая сигаретка. – Кать, пошли, холодно мне стоять.

- Отказные. Но только их не шесть, а семь.

Они спустились и пошли по аллее. Мокрый асфальт аллейки был усеян хвоей и семенами трав.

- Сережа, Пузырь, Даня-Хамза, Кирилл, Воеводина, Чекан, - считала Лиза. – Шесть. А кто же седьмой?

- Шумка-рыжая. Я ее припрятала. Она бы нам результат испортила. Хватит нам уже с этой категорией прозябать, Лизун. Я ее комиссии и не стала показывать, показала только шестерых. А Шумка болела как раз, в изоляторе, с котом.

- Как же ее в отказ? Опять, что ли, всю комиссию собирать?

- Лизуня, комиссия из десяти кураторов – это просто формальность. Ты знаешь, что в отдельных случаях может собираться комиссия из старшего куратора и двух воспитателей? Например, если ребенок болеет во время плановой комиссии.

- Что-то слышала, - сказала Лиза. Она вдруг скинула тапочки, поставила их на бордюр и, сказав шепотом «ойойойой!», пошла босиком. – Я не мерзну, я не мерзну, я не мерзну!

- Я его так же вывожу из атмосферы группы, как и этих шестерых, - сказала Катя. – Поэтому он все еще в стационаре, решила пока не забирать. А завтра на утилизацию приедет Андрей, старший куратор, я его попросила. И мы. И в отчете по Шумке пойдет следующим месяцем, хотя утилизация в один день. А к следующему отчету мы группы уже почистили - лучше не придумаешь. Хитро?

- Ты лиса, Катя. А что Андрею за это будет?

Катя засмеялась.

- Посмотрим на его поведение, Лизун!

Мальчик лет пяти, с ведерком, вдруг выбежал перед ними на аллею и остановился, глядя на них.

- Привет, Леня, ты медведь, да? – крикнула Лиза. – Смотри, Кать, медведь малину собирает! А я Утка-голая-пятка! А Катя – Лиса-Мокрая-Краса!

Мальчик засмеялся.

- Я грибы ищу, я еж! – крикнул он, показывая ведерко. Там лежало несколько темных грибов.

Лиза подошла к нему, присела на корточки, взяла его за руку.

- Там Женька в песочнице вулкан большой-пребольшой сделала, а мы убежали! Он такой, с лавой, только огня нет и дыма! Ты знаешь, какой огонь у вулкана? Помоги ей?

- Огонь такой: тщщщ! – сказал мальчик серьезно, подымая руки над головой.

- Помоги ей сделать огонь! Беги! Мы сейчас придем посмотреть с Лисой!

Мальчик обогнул их и побежал по дорожке.

Лиза поднялась, пошлепала босыми ногами в лужицу.

- Хвоя. – сказала она. – А вот Шумку мне жаль. Смешная.

- Комиссия, что поделать. Смешная не смешная, а везде в параметрах нули и единички.

- Да уж…



Глубокой ночью на площадку между кустами малины и домиками детских групп въехал микроавтобус. Из него вышел невысокий молодой человек в темной куртке, вышел, обогнул микроавтобус, открыл дверцы, вытащил чемоданчик и поставил его у ног.

Катя и Лиза стояли на крылечке, укутанные в пледы, с кружками.

- Андрейка! Мы не спим! – сказала Лиза, улыбнулась, помахала молодому человеку.

Андрей подошел, девушки обняли его. Лиза быстро отступила, Катя задержалась, замерла на несколько секунд, прижавшись к груди Андрея.

- Пойдем к отказникам сразу, все сделаем, потом посидим, попьем чаю, поговорим, - сказал Андрей. – Я все сам сделаю. Хочу подольше с вами посидеть.

Он присел, открыл чемоданчик, достал пачку листов, прозрачные планшеты, ручку.

- Распишитесь быстренько в актах, протоколе.

Катя и Лиза разобрали листы, стали расписываться, Андрей достал небольшую коробку, открыл, показал девушкам, закрыл.

- Шприц-тюбики, шесть штук. Пойдете со мной? Вообще мне никакая помощь не нужна, пейте чай спокойно.

- Мы с тобой, Андрей. Они в крайнем домике, где театр. Расписываться ведь нам надо. – сказала Лиза.

- Да расписались бы сейчас. – сказал Андрей, закрыл чемодан, поднял. – Хотя пойдемте, мне с вами веселее.

- Я Шумку разбужу, Андрей. Привыкла. – сказала Лиза.

- Жестокая ты девочка, Лизка, - сказал Андрей. – Пусть бы спала себе.

Они вошли в один из домиков, Катя достала из кармана пульт, быстро подстроила зажегшийся свет на темно-красную полутьму.

Разделенные кадками с цветами и деревцами, стояли шесть кроваток. У окна стояли одна на другой две картонных коробки.

Катя бесшумно прошла у кроватей, собрала рубашки, два платьица, трусики, штаны, чулки, прошла к окну, сложила вещи в верхнюю коробку.

- Приданое – следом за Хеопсом, - шепнула она, улыбаясь.

Андрей улыбнулся ей в ответ, бесшумно надел медицинские перчатки, взял шприц и подошел к крайней кроватке. Светловолосый мальчик с покарябанным лицом спал, полуоткрыв рот. Андрей провел сканером по его руке.

- Сергей Сергеевич Частиков, пять лет, решением комиссии – отказать. Приведено в исполнение.

Он впрыснул тюбик мальчику в руку и, прикрыв ему рот рукой, придержал голову. Мальчик дернулся. Несколько минут Андрей держал его голову и руки, потом отпустил. Передал пустой тюбик Кате, взял новый, обошел кровать.

Тощий мальчик с восточным лицом спал, откинув одеяло.

Андрей поднес к его руке сканер.

- Данияр Азизович Хамзаев, шесть лет, решение комиссии – в праве отказать. Приведено.

Прихватив голову, он быстро сделал укол в руку. Данияр дернулся, Андрей осторожно придержал его. Потом отпустил.

Катя и Лиза синхронно расписались в своих бумагах.

- Константин Васильевич Пузырев, шесть лет, решение комиссии – отказ. Приведено.

Полный мальчик на кровати был неподвижен, Андрей без усилий держал его с минуту.

- Чекан Кристина Сергеевна, шесть лет, решение – отказать.

Тощая темноволосая девочка выгнулась в руках Андрея, но быстро затихла.

- Воеводина Людмила Сергеевна, пять лет, отказать.

Темноволосая длинная девочка недолго шевелилась, слабо пытаясь убрать руки Андрея с лица. Одеяло сползло, Андрей прижал коленом трепещущие худые ножки девочки.

Подошел к последней кровати, приподнял край одеяла провел по руке сканером.

- Масаев Кирилл Антонович, пять лет, отказано.

Некоторое время они сидели в красной полутьме, потом Андрей сказал вслух: «Все, хватит» и Катя, подняв пульт, зажгла свет.

Некоторое время они собирали незамеченные ранее вещи и складывали их в коробку.

- Ладно, девочки, ставьте чай. Я буду тела и приданое носить.

Катя и Лиза ушли. Андрей сложил бумаги и планшеты в кейс, упаковал тюбики в пакет.

Достал из чемодана черные пакеты, быстро надел их на детские тельца, и по одному перенес в микроавтобус. Затем, крупно написав на коробках «кремация», отнес их следом.

Снял перчатки, бросил их внутрь, закрыл дверцы.

- Вот так, - сказал он. – Быстро и без движений.

Тихо подошла Лиза с чайником.

- В театре, Андрей, чай пить будем. И это, Андрей… мы Шумку забыли, Сашу Герман. Может… в следующий раз ее? Так можно?

- Ух, и я забыл. – Андрей потер нос и улыбнулся. – А документы-то уже все заполнены и в обороте. Она и с расходов уже снята, наверное. Она где? Отдельно?

- В изоляторе, - тихо сказала Лиза и ушла.

Андрей хлопнул себя по лбу.

- Блин, я же только шесть тюбиков привез. Тоже забыл про нее!

Он подошел к микроавтобусу, открыл дверцу, пошарил, достал черный скользкий синтетический шнур, быстро связал из него скользящую петлю.

Подошли Катя и Лиза, он опять достал бумаги и планшеты, отдал им.

- Где изолятор?

- Белый вон тот домик, больница наша.

Они зашли внутрь, Катя зажгла красную полутьму. Робот-ситтер, большой добродушный оранжевый кот, ткнулся им в колени, пискнул, пропал в своем домике на куриных ножках.

Рыжая тонкая девочка спала, раскинувшись, в одних плавках.

Андрей провел сканером.

- Герман Александра Викторовна, пять лет, решение комиссии – отказать. Исполнено.

Лиза села на край кровати, взяла Сашу за руку, погладила.

Саша проснулась, села, подобрала колени, сонно заморгала, утерлась ладошкой.

- Мама Лиза? А я спала… Мам?

- Ты сейчас опять уснешь. А потом проснешься. А потом опять уснешь. И опять проснешься. Будет весело и грустно. А потом проснешься и уже совсем спать не будешь, никогда-никогда. Обещаешь? – проговорила Лиза.

- Обещаю, мам, - сонно сказала Саша.

- Лиза, приподыми ее на руки, чтоб ножки болтались. – сказал Андрей. Он быстро надел на Сашу снизу черный пакет, разорвал его край надвое, хвосты быстро завязал у Саши подмышками.

- Ой! – сказала Саша.

- Это потому что обкакаешься и обписаешься, - сказал Андрей, и подмигнул ей, улыбаясь.

Лиза усадила Сашу на кровать.

- Мам, а почему я обкакаюсь?

Андрей оглянулся и увидел турник на стене.

- А вот! Много будешь знать – скоро состаришься!

Он быстро надел на шею Саше петлю, подхватил ее на руки, усадил под турник.

- А.. а ты кто? Папа?

- Я папа Андрей, Саша.

Он перекинул шнур через турник, и легко, рывком поднял Сашу почти до ручки турника.

Саша забилась, стон и писк вырвался из нее, потом хрип. Ноги ее двигались и шуршали в пакете. Руки цеплялись за шею, через минуту опустились.

Катя зажгла свет. Минут десять они смотрели на раскачивающееся тельце. Потом Андерей осторожно опустил его, снял петлю, проверил пульс, быстро надел сверху еще один пакет.

- Ты очень быстрый, все умеешь, Андрей, - сказала Катя. - Я бы полночи возилась с семерыми. А ты – меньше получаса.

- Потому я и курирую, что все знаю. Я шесть лет у Митрича в ассистентах и выездных – тут любой насобачится всем наукам от и до. И теории детской психологии, и практике, и педиатрии, и чему угодно, и анализу.

Он поднял Сашу, и, как прочих, отнес в микроавтобус.

- А вот теперь и чай, - сказал он, улыбаясь. – Что к чаю-то у вас? Я голодный.







….конфеты в ящичке. не люблю конфеты. шторы бархатные. пьеро. мы недавно ходили в театр. кукольный. не люблю кукол. сломанные куклы. кровь не течет. украла у мамы помаду, накрасила губы. как взрослая. вкусно. мама красится, чтобы было вкусно. что будет, если лизнуть железо зимой? это как лизнуть мороженое? вчера мы с Женькой нашли крышу с сосульками. они прозрачные. их здорово оббивать, потом брать в рот, вытаскивать, смотреть, как потихоньку тают, как сбегают капли. мама ругалась бы, если бы видела. на новый год елку наряжают, всегда бьются игрушки. очень боюсь проглотить разбитые кусочки. боюсь, что тогда умру и не смогу ничего, ни бегать, ни лизать сосульки. говорят, умереть - очень плохо


[ Источник: tagiro ]

Волкушечки
Сегодня, во время ночной смены, сошла с ума стажерка-официантка Луиза. Может и не совсем сошла, то есть, я хочу сказать, не необратимо, но волкушечки - всегда тяжелый случай. Не думаю, что кто-то зачем-то будет ей помогать.
Приехав из Махачкалы,она устроилась на работу примерно два месяца назад, но сохранялась в статусе стажера до сих пор - увы, она была мелка, невзрачна, бедно одета, несообразительна; посетители постоянно писали о ней в жалобную книгу раздраженные "посты", где брильянтами блистали призывы "не садиться к этой официантке", для усиления эффекта снабженные десятком восклицательных знаков. И дело тут было не в пьяном трепете эго посетителей, а в Луизе - она не могла, не умела работать. Она не могла выучить меню, а то, что выучила, не понимала совершенно; она была неаккуратна, постоянно роняла и била посуду; с коллегами она не могла беседовать, говоря несуразное; белые ее пальцы постоянно дрожали и предметы не держались в них. На лице ее, видимо очень давно, застыло выражение испуганно-бессмысленного согласия с каким-то тяжелым оскорблением: не думаю, что она могла воспринимать других людей иначе, чем как облако угрозы и ужаса. Лицо ее было маленькое, и не запоминалось бы совершенно, если бы не это выражение.
Беды ее начались в конце января - ее прогнали с квартиры, где даже в среде алкоголической стареющей московской семьи она оказалась невыносимой белой вороной. Не сумев найти себе жилье снова - поиск у нее означал обзвон бумажек, сорванных со столбов на остановках - она стала жить в служебных помещениях ресторана, отсыпаясь на мешках с тряпьем в раздевалке и моя голову в туалетном рукомойнике. Вид у нее стал уже совершенно невзрачный, одно плечо почему-то выше другого, если внимательно посмотреть; в руке она постоянно носила старую нокию, однако же никто ей не звонил. Во время отдыха или вне смены она чаще всего сидела отдельно, рассматривая меню-буклетик, или дремала, положив голову на стол.
В этот вечер она подсела к нам, разговор шел о жилье - все работники, и повара и официанты прямо или косвенно в нем нуждались. Чтобы не общаться с нами напрямую, она стала есть суп, не гладя на нас, но и не отходя. Все сыпали банальностями про агентства и знакомства, Джамшут разливал под столом водку, кальянщик и повара острили и ржали.
Предложили водку и ей; Джамшут заявил, что если она действительно нуждается в жилье, то ей нужно выпить. Она недолго отнекивалась, но потом все-таки выпила грамм семьдесят и закашлялась; запить или закусить она не догадалась. Она моментально опьянела; внимание сосредоточилось на ней; все смотрели на нее, как на диковину, привлекательную своей несуразностью.
Ее спросили про семью, мужа, детей, почему она приехала в Москву; она лепетала что-то, отставив суп. Улыбка иногда пробегала по ее лицу, руки вдруг делали какой-то жест; как с трудом удалось всем понять, у нее давно был какой-то мужчина, и был недолго, может быть даже лишь такое время, которое нужно чтобы навечно врезаться в память вот такому вот существу. "Не целка!" - неслышно хихикнул Джамшут мне в плечо и гоготнул вслух; Луиза, ничего не замечая, сбивчиво продолжала рассказывать; оказалось, мужчина этот знал колыбельную песню о волкушечках, сладко спящих в кустах, и вдруг бросающихся на устало бегущую лошадку, чтобы повиснуть на ней и уснуть вновь, все так же сладко, сладко не разжимая зубов и сладко сложив на пушистом брюшке ненужные маленькие лапки. Он когда-то спел эту песенку Луизе и уехал в Москву, и вот она тоже приехала сюда. Она хотела спеть ему эту песенку и тогда бы он обязательно вернулся к ней, и она не была бы вот так одна. Он не может не вернуться, потому что когда он пел эту песенку, у них было счастье. "Я побегу за ним и запою, а он обернется и увидит, что я приехала", - лепетала она счастливо смеясь,то заслоняясь рукою, то двигая без нужды по столу суп.
Все это было так нелепо, что на нее быстро перестали обращать внимание; Амин, стукнувши кальянщика по голове журналом, спросил: "Вот смена уже к концу, а мы так и не выяснили, в кого ты такой дурак, Камиль?" и опять понеслось веселье. Луиза продолжала говорить какое-то время, но потом затихла, улыбаясь и вцепившись в свой суп.
"Тагир, а у вас есть хлеб?" - вдруг спросила она меня, помешивая суп. - "Я так люблю суп с хлебом, а его нет на столе". Я, следуя традиции непрерывного шуткования, ответил, что хлеба нету (после шести вечера хлеба у нас нет никогда), и что вместо него салфетки, вон на столе - целая пачка; и цвет подходящий. Она улыбалась и кивала, мелко, почти судорожно; я быстро забыл про нее и отвлекся разговором, как вдруг Амин громко и удивленно сказал "Э!"
Обернувшись,я увидел, что она ест салфетки, по-прежнему мелко кивая, вздрагивая и улыбаясь; полупрозрачные волкушечки сладко висели на ней; особенно много их вцепилось в ее грудь, пах и лицо, там их были целые гроздья; салфетку она пыталась заесть супом, словно это и вправду был хлеб.
"Луиза, перестань!" - крикнула, почти взвизгнула, Назира, - "Это не хлеб! Нету сейчас хлеба!"
Луиза послушно встала, ложка и остатки салфетки выпали у нее из рук; на ее движение тотчас метнулся еще один волкушечка и повис на груди; она двинулась к раковине, явно не понимая, куда идет, и полупрозрачные волкушечки молниями бросались на нее и сладко повисали на груди; стукнувшись о металлическую мойку, она остановилась, и, заметив шелуху-панцири от креветок, набила ими рот и стала хрустеть.
"Мужчины! сделайте что-нибудь!" - опять крикнула, почти взвизгнула Назира; всеобщее оцепенение прошло; все двинулись; Амин и Камиль подхватили Луизу под руки и, оттащив в сторону, усадили.
Через сорок минут приехала скорая; Луиза сидела смирно, лицо ее металось, она плакала, улыбалась и через всхлипы повторяла песенку; слов я разобрать уже не мог, кроме "волкушечки", "сладко" и "усталая лошадка".
Врачи, сделав ей укол, увезли ее с собой.
Нам оставалось выбросить мусор и смена заканчивалась; до дома из ресторана мне идти совсем недалеко, буквально пять минут.


[ Источник: Как Все Глупо ]

Открытая улыбка
Еремин

Первым делом, разумеется, Еремин ее поцелует. Он знал, как он подойдет к ней неслышно сзади, положит руку на плечо, развернет к себе. Она будет удивлена и как бы даже немного обескуражена - что мол такое? А Еремин возьмет ее лицо в ладони, бережно, нежно, но решительно, и поцелует. А потом он скажет:

- Здравствуй. Это я.

И скрипки, скрипки! Вступят сразу десятки скрипок, ввысь взлетят стремительные ноты! Ах! В груди станет тесно, и непрошеная слеза вдруг

Ладно ладно, помотал головой Еремин, какие еще нахуй скрипки. никаких скрипок. Сядем за столик. Я достану сигареты, почиркаю зажигалкой, закурю. Я буду небрит и мужественен. Дым буду выпускать вверх и сквозь дым буду на нее прищуриваться. Улыбка должна быть такая - мягкая, усталая как бы, но пронзительная, и с ямочками. С ямочками вот только проблема. Потом я так слегка нахмурюсь, лицо станет очень серьезным, как будто от нахлынувшей нежности меня распирает всего, и губы как будто дрогнут, как будто я сдерживаю непрошеные

Так! Еремин почесал затылок. А что дальше? Надо будет что-нибудь сказать, что-нибудь настолько значительное, чтобы сразу нужда в дальнейших словах отпала. "Я люблю тебя..." - это, конечно, бронебойно, но как-то скушновато, банальненько как-то. "У тебя глаза, как васильки" - мм, нет, тупо. Какого цвета у нее глаза? "Я думал, я никогда не увижу тебя". нормально, но тоже серенько. "Поедем ко мне?" нет нет нет, это совсем уже, это как-то уж... хотя... затушить сигарету медленно. Накрыть ее крохотную ладошку своей, теплой и жесткой. Посмотреть в самую самую глубину ее глазных дн. И низко так, с хрипотцой, негромко, почти полушепотом: "Поедем ко мне". Даже не вопросительно, а утвердительно, как о чем-то уже свершившемся. Поедем, конечно поедем. Она не скажет ни слова, она только улыбнется несмело дрогнувшими губами, и по щеке ее сбежит непрошеная

Тоня

Тоня знала - как только она увидит его, она бросится к нему на шею и зацелует его всего, всего-всего, его брови, глаза, виски, волосы, гладко выбритые щеки, она повиснет на нем, схватившись за шею, а он будет поддерживать ее под попу, она будет визжать от радости, они будут кружиться и смеяться, и прохожие будут улыбаться, качать головами и подмигивать друг другу - ох уж эти влюбленные! - и какая-то старушка скажет: Уронишь невесту-то, жених! и они будут смеяться еще громче.

Они устроятся на газоне - он постелит ей свою куртку, сам сядет рядом, будет рассказывать что-то смешное и длинное, активно жестикулируя и артикулируя, а она снимет туфли и будет есть виноград, на ней будет это платье от ферретти из боско, коротенькое, в горошек, если все же она разорится не него, или может все же лучше купить ту сумку? ну неважно. Солнце будет ласкать их своими теплыми заходящими лучами, а потом она долго посмотрит на него, долго, серьезно, так, что он прервет наконец свой рассказ, спросит: "ты чего?", и она мееедленно поднимется, встанет на колени - на его куртку, чтобы не испачкать колготки травой - положет ладонь ему на шею и меееедленно и дооолго поцелует его, и потом - потом он заморгает своими карими кажется глазами, как будто приходя в себя, оближется так, и скажет "какая ты сладкая" - это потому что у нее губы в виноградном соке - и они опять засмеются, а солнце уже совсем почти сядет, и навстречу его лучам они будут долго идти, он - приобнимая ее нежно за талию, а она - в наброшенной на плечи его мятой кожаной куртке, как та, в дизеле, за $2300

Встреча

Еремин приподнял руки и хлопнул себя по бокам, как будто хотел взлететь, но передумал. "Привет". "Привет". Тоня копалась в сумочке, пытаясь сообразить, что она там ищет. Еремин почесал над губой. Тоня посмотрела в сторону. Еремин вспотел. Тоня заскучала.

"Ну что, пойдем куда-нибудь?" Они пошли куда-нибудь. Зашли в книжный магазин. В книжном магазине была встреча с автором исторических детективов. Седой, некрасивый автор раздавал афтографы. Автор улыбнулся Тоне. Тоня улыбнулась автору. Еремин отвернулся и почесал под рукавом.

Затем они зашли в продуктовый купить что-нибудь выпить за встречу. Еремин пошел искать полку со спиртным, а Тоня задержалась у мясного прилавка.

На прилавке было много мяса. Очень много разного мяса. Мясо, мясо. Вот темная баранина, вот розовая свинина. Красная говядина. Бледная курятина. Мя со. Это мясо. Подошел и встал позади Тони Еремин с бутылкой теплого шампанского. Залежи мяса простирались перед ними. Невозможно было оторвать глаз от этого отвратительного великолепия. "Сколько мяса!" Толстая продавщица спросила:

- Будете что-нибудь брать, молодые люди?
- Да. Вот это.
- Сколько?
- Весь кусок.
- Весь? Вам нарезать?
- Нет, давайте так.

Продавщица впилась в мясо толстыми пальцами, на одном из которых поблескивало массивное золотое кольцо.

Возле детской площадки, на маленькой скамеечке без спинки, сидели Еремин с Тоней и кушали мясо. Они передавали друг другу полуторакилограммовый кусок сырой говядины, по очереди впивались в него зубами, отгрызали, тщательно пережевывали и глотали, запивая шампанским из бутылки. Их лица были непроницаемы. "Мама, а что они едят?" громко спрашивал мальчик лет пяти, с желтым пластмассовым ведерком в руке. "Мясо. Пойдем, Женечка, пойдем" дергала сына молодая мама. Она была очень красива - идеальные пропорции лица и тела, узкая кость; гладкие длинные каштановые волосы, собранные в тяжелый узел на затылке, мягкие губы, светло-карие, почти желтые глаза. Открытая улыбка.


[ Источник: Андрей Моль ]

звуковая юность
I

звук тут вообще неплохой, аппарат недавно поставили
давай, быстрей заходи, смотри сразу, куда втыкаться
портвейн только спрячь в чехол, чтобы без лишнего стрёма

лёня зальцман окончил училище имени гнесиных
сдал выпускные с отличием, и на следующий же день
продал свою антикварную виолончель
на вырученные деньги купил мотоцикл «урал»
и гитару «музима этерна»

дерни струну дай мне соль давай-ка что ли настроимся
выкрути бас там на полную и прибери середину
мастер не трогай, сгорит – нас Коля нахуй уроет

саша астахов по прозвищу сиплый учился на радиотехника
сделал себе бас-гитару из грифа от ленинградки и старых паркетных досок
репетируя дома, втыкался в отцовскую радиолу
пацаны со всего двора заходили его послушать
таскали ему портвейн из ближайшего магазина

бочка пробитая, блядь, без бочки играть придётся
ты быстрее соображай, чуть больше часа осталось
давай ту, что вчера сочинили, отсчитывай, жора, поехали

жора, когда служил в армии, играл в полковом оркестре
на флейте и на трубе, потом перешёл на ударные
дембельнулся, работал грузчиком, купил себе установку
организовали группу, назывались «прощай, оружие»

в целом нормально звучит, главное петь погромче
саша, перед припевом надо вступать из затакта
вторую давай еще раз, которая с ля-бемоля

II

самые сильные песни зальцман писал в дурдоме
косил по шизе от армии, на тасках от препаратов
писал безумные вирши и в уме сочинял гармонии
пел для психов, и психи
говорили - очень пиздато

вышел, работал дворником, репетировали в каморке
где-то в сретенских переулках, готовились к выступлениям
две гитары, вместо ударных – кастрюли и сковородки
ночью бухали, шумели, потом встречали рассвет в отделении

три полуподпольных сейшена в местном дк строителей
несколько тайных квартирников, записи на катушках
приводы в менты, увольнения, постоянные ссоры с родителями
алкоголизм, наркомания, в общем, все атрибуты

и как вершина карьеры – в доме культуры зила
играли на разогреве у группы «второе дыхание»
после концерта, нажравшись, лёня врезал своей музимой
какому-то комсюку, из местных, особо нахальному

III

где теперь эти люди по прошествии трех десятков?
кто из тех, кто кривлялся на сцене и скакал по креслам в партере,
крутит катушки с той записью на старом магнитофоне?
кто, превратившись в овощ, скурившись на трижды пробитом пахле,
лежит дома с пластиковым протезом вместо гнойной кисты в носоглотке?
кто обратился во странный плод с неприятным запахом,
качающийся на бельевой веревке в общественном туалете?
кто стал капитаном фаянсового корабля
бороздящего волны черной венозной крови?

а кто-то воспитывает детей, вспоминает с улыбкой
подернутые сизым дымом годы звуковой юности
порой достает из чехла гитару, берет на ней пару аккордов:
вот видишь, сынок, тут на грифе такая трещина, и перо немного отходит?
здорово всё-таки я тогда этой падле ёбнул
хорошо ещё знал, где там пожарный выход
и так вовремя подошёл последний вечерний автобус


[ Источник: krasnaya_ribka ]

НАКОПЛЕНИЕ ПРИНЦЕСС
Действующие лица
1-ая принцесса (тоненькая, бледная чернявая с сальными волосами миловидная сутулая, очень хрупкая девушка, словно с обложки «Гранатового альбома» группы «Сплин»)
2-ая принцесса (рыжеватая коротко стриженая девушка с откровенно толстыми бедрами и попой, конопатая с широким, скуластым лицом, но тонкими, слабыми и сутулыми плечами )
3-я принцесса (Высокая сутуловатая девушка с практически идеальным телом, с красивым лицом, которое слегка портят несколько крупноватые надбровные дуги и неразвитый подбородок, волосы очень длинные желтоватые с пепельными прядями, очень сальные)
Новенькая принцесса (Практически дурнушка, в сравнение с остальными, очень сутулая, прыщавая, с маленьким носом и лицом в кучку, все время смотрит в пол, и пытается мастурбировать от смущения. Остальные принцессы очень мягко и настойчиво жестами не дают ей этого, жесты примерно те же, какими родители не дают детям грызть ногти. )
Вторая Новенькая принцесса (Чуть повыше первой новенькой девушка с жабьим бледным лицом. Очень костлявая. Возможно с низким лбом. )

(У всех принцесс очень маленькая грудь, все, кроме новеньких одеты в очень несвежие белые платья, местами в пятнах еды и другого всякого, новенькая выходит совершенно голой. Девушки ощутимо неопрятны. Разговаривая, принцессы постоянно поглаживают, ощупывают и даже обнюхивают друг друга. Делать они это должны очень непосредственно, без жеманства, однако не без вполне осознанной взаимной похоти. Неплохо будет, если у зрителя время от времени будет возникать сомнение в сексуальной природе этой похоти, но тут же развееваться)

Сцена первая

Все действие происходит в большом с высокими окнами зале, напоминающем спортивный зал типовой средней школы брежневских времен, только стены не зеленые, а грязно-рыжие. Зал уставлен панцирными кроватями, на которых и возле которых сидят, лежат, стоят, редко ласкают друг друга остальные, принципиально не важные для нашего повествования, девушки в нечистых белых платьях. Если сие изобилье статистов затруднительно для постановки, можно поместить действие в угол зала, ограничив таким образом пространство и все остальное. Одна стена в зале полностью отсутствует. За ней серый, пришибленно индустриальный, наподобие подмосковного ландшафт, там холодно, мокро. В противоположной ландшафту стене больничная дверь. Оттуда появляются новенькие. Первая принцесса сидит сгорбившись на скомканой постеле и клюет губами в шею третью , обняв за спину, и положив ладони ей на коленки. Вторая принцесса стоит спиной к двери, согнувшись, и опершись локтями и подбородком о пинку кровати. Дверь открывается. Из нее появляется Новенькая Принцесса)

1-ая принцесса (подняв голову) Новенькая! Новенькая!
2-ая принцесса (участливо подбегает к новенькой, подталкивая новенькую кончиками пальцев под ягодицы, обнимая и поглаживая ведет к кровати) Пойдем новенькая… пойдем маленькая… пойдем псинка…
1-ая принцесса (слегка нервно, с грубоватым надрывом и хрипотцой) Погоди еще облизывать, дай посмотрим, что у нее…
3-ая принцесса (Подходит к новенькой, строго на нее глядит, протягивает руку) Дай! Что там у тебя.
(Новенькая принцесса молча и отрицательно крутит в ответ головой)
2-ая принцесса (грубо дергает новенькую к себе, потом трясет новенькую за плечи, визжит с омерзительной рыночной истерикой) Что там у тебя! Покажи сученка! Покажи!
(1-ая принцесса молча встает, разжимает кулачек новенькой, достает из него какой-то бесформенный мятый бумажный клочок, разворачивает, рвет на части, кладет на ладонь, сдувает обрывки с ладони.)
2-ая, принцесса (садится на кровать, обхватив руками рыжую крупную голову, трясет волосами, выдыхает с облегчением запрокидывает голову, складывает ладони рупором и счастливым, полным какой-то особенной весенней искренней радости голосом кричит) Наша!
1-ая принцесса (целует новенькую в макушку, вдыхает запах ее волос, пытается сдержаться, но все равно плачет, искренними скупыми слезами) Наша!
3-ая принцесса (Забирается на кровать с ногами, садится ссутулившись, закрыв коленки длинными сальными волосами, и прижавшись поясницей к животу 2-ой) И так понятно было...
1-ая принцесса (откидывается, опираясь на спину 2-ой заведя руки за спину, обхватывает за живот 3-ю так, что касается ее живота тыльной стороной ладоней) Как же это хорошо, все таки…когда наша!
3-ая принцесса (Деловито) Ладно, давайте уже… Холодно…
(Третья принцесса приподнимает край матраца, и достает оттуда аккуратно сложенное чистое белое платье. Все три принцессы несколько минут, с пронзительной нежностью одевают новенькую)

Занавес.


Сцена вторая

(Там же. 2ая и 3я принцессы сидят симметрично на кровати, согнув колени, и прислонившись плечами к кроватным спинкам. Новенькая принцесса полулежит вдоль кровати, так, что ягодицы её находятся между ног третьей принцессы. Третья принцесса засунула обе руки в лиф платья Новенькой, и через материю видно как она достаточно жестко теребит Новенькой соски. Иногда она больно щиплет новенькую за сосок, та пытается вырваться, но 3я всякий раз, резко краснея в области ключиц и потея, зло и с усилием возвращает её в прежнюю позу. Ступни новенькой скрыты под платьем второй принцессы, при этом Новенькая постоянно шевелит ногами, судя по тому, что вторая принцесса иногда залезает рукой себе под платье, направляя там ступни Новенькой, Новенькая, скорее всего мастурбирует 2ую пальцами ног. 1ая принцесса ведёт себя несколько нервно. Видно, что она ревнует. Она ходит вокруг кровати, присаживается то с одной её стороны, то с другой, трогает, а то и мнёт ступни то второй, то третьей принцессы, время от времени она вдруг залезает рукой под юбку к новенькой, и тут же выдёргивает руку обратно. В какой-то момент кажется, что она взорвётся, однако вместо этого 1ая принцесса садится на край кровати, и глядя на то, как шевелятся руки 3ей принцессы в лифе Новенькой, нервно, и словно стесняясь зрителя мастурбирует себя.

3я принцесса: (к Новенькой) Ты что-нибудь помнишь?
Новенькая: Про что?
3я принцесса: Про то, что там было.
Новенькая: Где там?
3я принцесса: Можно подумать, ты где то ещё была! Там, за дверью.
Новенькая: (краснеет, начинает вырываться) Не помню.
3я принцесса: Сиди вонючка, не дёргайся.
1ая принцесса: (несколько истерично) Всё её монда помнит!
2ая принцесса (Поправляет у себя под платьем ступни новенькой, томно, запрокинув голову) Девоньки, не мучьте её. Никто ж не рассказывает.
Новенькая: (Не сразу, но успокаивается. Расслабляется, наконец начинает потихоньку тереться прыщавой мордашкой о грудь 3-ей. Тихим голоском) Лучше вы расскажите.
1ая: (Ощупывая пальцами обтянутый платьем лобок новенькой) Что тебе, девонька рассказать, что ты хорошая знать хочешь?
Новенькая: Что вообще тут у вас? Зачем вот это вот всё? Что вы тут делаете?
2ая принцесса: (наиграно низким бабьим голосом) Принцесник тут у нас, а, мы принцессы… вонючие… (1ая и 3ая смеются) Что делаем? Ну что? Кушаем. Ссым иногда. Дрочим. Принца ждём… А зачем всё так? Этому разные причины есть… исторические есть… есть и экономические…
1ая: (Обегая кровать садится с другой её стороны) Ой, девчонки, а можно я расскажу!
3я принцесса: (к 1ой очень агрессивно) Что ты расскажешь, дура, блядь, ссаная! Сядь уже на жопу, чмошница! (ко 2ой деловито) Давай дальше, что ль.
2ая принцесса: (наиграно низким бабьим голосом) Сначала принцесс было мало, потому что принцессы были хилые и сраные, а лекарств и жратвы не хватало. Мужики у принцесс отбирали жратву, а самих принцесс пиздили… ногами нахуй, так что из пизды кровь… и кровохарканье. (с наигранной истеричной суровостью) Поняла, блядь? (Новенькая в ответ часто испугано машет головой) … Принцам на всех принцесс не хватало. Они готовы были любые бабки за принцессу платить, а тех принцев, которым принцессы нехватило, мужики чморили, вафлили всей тусой, и убивали нахуй, потому что кому, блядь такие пидоры нужны! Принцесс стали выращивать, ведь это было выгодней даже, чем ткать гобелены, или шлюх держать. Сначала кустарно. У кустарей принцессы выходили аккуратненькие и очень красивые, потому что был индивидуальный подход, и каждый кустарь старался создать ёбаный шедевр, чтоб больше бабла отсосать. Он не мудохал принцессу, не вафлил по пьяне, и кормил всякими вкусными марципанами. Правда принцессы всё равно у кустарей дохли, от болезней, или от лишней изнеженности. Всё потому что не было научного подхода… Теперь же принцесники – это большие хозяйства. Всё тут делается по науке, нас выращивают в серьёзных объёмах, отмечая тенденции и купируя недостатки…
Новенькая: (тихонечко) А принц?
3я принцесса: Чего принц?
Новенькая: (ещё тище) Он сюда придёт?
3я принцесса: Ты совсем тупая? Ну представь, если сюда придёт принц! А мы вот такие вот, сальные все, потные, вонючие, лежим, сука, дрочим?
Новенькая: А как же?
3я принцесса: Сейчас рынок принцесс совершенно насыщен. Уходят в основном только элитные экземпляры, ну или экстра. Нас же практически не берут.
Новенькая: А зачем же нас разводят?
3я принцесса: Нууу … мы рождаемся, потом нас сортируют… Экстру в одну сторону, элиту в другую, нас сюда. Потом контроль проводят, кое-кого отсюда в экстру забирают, кое-кого из экстры сюда. Одну суку от нас прям в элиту перевели.
2ая принцесса: (протягивает к лицу Новенькой ступню) Чем на принца дрочить, на вот, лучше, пососи (Новенькая начинает сосать большой палец на ноге 2ой принцессы, та отбирает у неё ступню, бьёт кончиками пальцев ноги Новенькую по лицу, снова протягивает ей ногу, капризно) Нет, средние пальчики… (более томным, довольным голосом) И потом это же культура… Накопление принцесс это элемент высокой национальной культуры. А в ней идут своим чередом процессы. Мода меняется. То худые жопы идут, то толстые, сейчас модно, чтоб пизда кошатиной пахла, а от нас псиной тащит. А вот лет пятнадцать назад на нас, на сук мода была. Но и сейчас некоторые принцы хотят принцессу именно с сучей пиздой… Короче, разводят, потому что прибыльно. Да и государство сейчас на принцесс большие датации выделяет. Кроме, того мы ещё и носители этой их культуры. У остальных (машет рукой в направление отсутствующей стены) времени хватает только на пожрать и поспать. Они ж за жизнь борются всё время, пока мы тут дрочим. И генетически мы – надежда нации. У нас же тут особенный, контролируемый отбор. Вот и выходит, что мы – главное, а те живут, только чтобы нас кормить. (2ая принцесса выгибается стискивает зубы, лицо её краснеет, на лбу и плечах проступают полоски пота) Всё девки, хочу не могу, держите мелкую!

(1ая и 3ья принцессы наваливаются на Новенькую, прижимают её руки и ноги кровати, вторая принцесса, ползёт по кровати, задрав подол к Новенькой, видимо зачем-то хочет сесть ей на лицо)

3я принцесса: (к новенькой) Рот открывай! Не слышишь? ссальник свой разявь, прыщавый!

Занавес.


Сцена 3.

(Там же. З-ья принцесса сидит посреди кровати по-турецки. 1ая расчёсывает ей волосы, иногда зарывается в них лицом, вдыхает запах. Новенькая сидит, тихо забившись в дальний угол кровати. 2ая принцесса лежит на подушке, положив толстые ноги на колени 3ей.)

2ая ринцесса: Совершенно ужасно скучно. Хоть еду бы принесли, штоль.
3ая ринцесса: Только что жрали!
2ая ринцесса: Эх...
Новенькая: (тоненько из угла) Может подрочем.
2ая ринцесса: Вы слышали?! Эта опять дрочить. Сколько ж можно. Я об твои прыщи, уже всю пизду стёрла. Охоча ж ты то пиздятины! Первый раз такую вижу! Если за муж возьмут тебя, изведёшься небось с мужиком то?
Новенькая: (со вздохом) Кто меня возьмёт… прыщавую…
2ая ринцесса: (к первой) Почитай лучше нам стихи.
1ая принцесса: Стихи? Сейчас… (встаёт в изломанную позу, вытягивает губы, морщит лоб вспоминая, начинает читать)
Как хруст форфорового нимба,
Как ветер тронувший фальгу,
Ночная, тонкая маримба –
Движения молчащих губ,
Как первая живая влага,
В июльской сладкой духоте…
Груба, суха пуста бумага,
И тусклы мордочки детей.
Но вот уже бегут мурашки…

(Открывается та же, что и в первом действии дверь. На пороге появляется Вторая новенькая принцесса. Она стоил на согнутых ногах, совершенно голая, руки у неё за спрятаны за спиной.)

1-ая принцесса (подняв голову) Новенькая! Новенькая!
2-ая принцесса (участливо подбегает к новенькой, подталкивая новенькую кончиками пальцев под ягодицы, обнимая и поглаживая ведет к кровати) Пойдем новенькая… пойдем маленькая… пойдем псинка…
1-ая принцесса (слегка нервно, с грубоватым надрывом и хрипотцой) Погоди еще облизывать, дай посмотрим, что у нее…
1-ая Новенькая (очень мягко вкрадчиво улыбаясь молча и медленно подходит ко Второй Новенькой, протягивает к ней руку, хочет потрогать) Какая смешная…
3-ая принцесса (Подходит к новенькой, строго на нее глядит, протягивает руку) Дай! Что там у тебя.

(Вторая Новенькая выставляет вперёд сложенные лодочкой ладони. В них крупный алый бутон розы. Все три принцессы отшатываются. И бросаются в россыпную, визжа.)

Общие крики и визг: Чужая! Пиздец! Мамочки! Девки, накройте меня! Что делать, блядь! (и прочее в таком же духе)

(Гаснет свет. Ужасный душераздирающий, всё время нарастающий визг, постепенно переходит из женского в животный, а потом в механический. Так визжат Чужие в одноимённом кинофильме, так визжит тормозящий перед взорванным мостом обречённый поезд. Вспыхивает свет. В зале осталась только Вторая Новенькая Принцесса. Где остальные непонятно, может спрятались под кроватями, может убежали через дыру в стене, может ещё что. Вторая Новенькая Принцесса стоит, протягивая к нам окровавленные ладони. На лице её, которое так же в кровавых пятнах, обиженное детское выражение. На принцессе ярко алое почему-то мокрое платье, босыми ногами она стоит в тазу с густо-красной жидкостью).

Занавес



Интервью с Виктором Олеговичем Пелевиным.
Слышал ли я хлопок ладони? Много раз в детстве, когда мама шлёпала меня по попке. Я думаю, что по этому я и стал буддистом.
Вопрос о том, что ожидает нас после смерти, так же бессмыслен, как вопрос, что ожидает Арлекина после костюмированного бала. Его ничего не ожидает, потому что Арлекин существует только как маска. Правильнее говорить о том, что нас что-то ожидает в жизни.
Смерть—это пробуждение от жизни. Но пробуждаемся от нее не мы, потому что мы сами – такая же иллюзия, как и всё, что нас окружает. Умирая, мы просыпаемся от того, что считали собой. Кстати, в дневнике Льва Толстого описан потрясающий сон на эту тему.
У меня нет вкусов. То, что мне нравится в литературе, музыке и кино, нравится мне не потому, что подчиняется каким-то принципам, которые можно было бы сформулировать в качестве моих предпочтений. Это происходит непредсказуемо и по непонятной мне самому причине.
Воля — это интерпретация, а свобода воли - это интерпретация интерпретации. На самом деле, ничего подобного не существует. Как говорил Чапаев в известном анекдоте, я себе такую гадость даже представить не могу.
Реальность - это оксюморон из одного слова.
Слово «реальность» уместно как фигура речи. Наши иллюзии «реальны» только относительно других наших иллюзий. То же самое происходит в детском сне, когда ребенок уверенно мочится в совершенно реальное ведро и слышит надежный громкий звон жидкости о его стенку, подтверждающий, что он не промахнулся — но его отчего-то не покидает смутное сомнение в происходящем. Серьезный взрослый человек отличается от обмочившегося во сне ребенка, во-первых, тем, что он, как правило, еще и обосрался, а во-вторых, тем, что у него полностью отсутствует сомнение в происходящем, которое все-таки приближает спящего ребенка к истине. Зато у взрослого человека есть научная картина мира, которая, если коротко, сводится к тому, что реальность ведра доказывается звоном мочи, а реальность этого звона, в свою очередь, доказывается блеском ведра, и поэтому все должны с утра до ночи работать на производстве баблоса. Вот чтобы помочь серьёзному взрослому человеку прийти в себя от этой реальности, и существует смерть.
Наркотики способны решать только те проблемы, которые перед этим создают они сами.
Ярлыки могут быть любыми. Когда вы подкидываете монету, все ее перемещения в воздухе обусловлены механическими причинами, в которых нет ничего случайного. Но с практической точки зрения выпадение орла или решки - случайность. Поэтому можно сказать, что все случайности закономерны, а все закономерности случайны. Происходит то, что происходит, а мы наклеиваем на это ярлыки «случайность», «закономерность».
Зло всегда связано со страданием, с попыткой понять, что является его причиной. Когда нам кажется что мы эту причину поняли мы наклеиваем на нее ярлык «зло» Но очень часто мы понимаем эту причину неверно.
Я постараюсь объяснить, что такое Пустота. Только слушайте очень внимательно. И так... (Молчит. - Esquire). Вот только что вы ее видели. Вот это она и есть.
Записал Владимир Воробьёв.


Geronimo    [ Источник: Чем заняться мертвецу в Денвере ]

* Граф и доктор *

Ближе к шести, начиная грустить о выпивке и еде,
граф открывает свою телефонную книгу на букве Дэ.

Доброго дня, дорогой доктор. Как насчет процедур?
Доктор задумчиво трет кадык, оглядывается на дур

сидящих в одной с ним комнате. Дергает себя за серьгу
Да, отличная, граф, идея. Сегодня как раз смогу.

Спустя примерно сорок минут граф влетает в кафе.
Доктор курит за барной стойкой, уже слегка под шофе.

Они пожимают друг други руки, заказывают "что-нибудь
вроде джин-тоника или мохито". Синхронно берут на грудь.

Стоит закончиться первой дозе, начинается разговор.
Граф как обычно лезет с вопросами, доктор дает отпор.

Как Ваша новая дама? - граф прикуривает от свечи.
Доктор картинно возводит очи горе, потом бурчит

что-то про всех молодых женщин и про их мать.
После второй они обретают способности понимать

что говорит собеседник. Граф заказывает кусок
сырого мяса, таращась на официантку. Та трет висок,

судорожно улыбается, сбегает, едва не забыв заказ.
Доктор графу - У них краснеет шея при виде Вас.

Я тут, кстати, подумал, - продолжает он, теребя
угол скатерти, - не собрать ли кого-нибудь для себя

Из подручных, так сказать, матерьялов. Допустим, мозг
взять у моей любовницы - он ей не нужен. А что? Ведь смог

ребе Леу создать голема. Уровень знаний с тех пор возрос.
Вы, - советует граф, - попробуйте в гугле сделать запрос.

Берут по третьей, доктор ищет, есть ли рецепт на дне.
Официантка приносит мясо, вилку и нож. Над ней

висит аура страха. Граф продолжает щерить рот.
Однажды, - кашляет доктор - Вам осиной проткнут живот.

И мне придется... в метро! через весь город! - чтоб Вас спасти.
Потому что с этими пробками может серьезно не повезти.

Он целит графу в живот соломинкой, словно она - бревно.
Бармен повторяет. Беседа меняют тему: театр, кино.

Граф вылизывает тарелку, - Не взять ли мне еще?
Доктор, пожав плечами, идет отлить. Граф просит счет.

Кивнув друг другу они расходятся. Граф кутается в пальто
и улетает на седьмой этаж своего шато.

Доктор нетвердо плетется в свой особняк на БайкерЛенин-стрит.
Мэри Шелли торчит у стойки. Брэм Стокер клянет гастрит.

Upd. Байкер-стрит заменена, чтобы убрать ассоциации с другим доктором. Те, у кого доктора в голове не путаются, могут читать прежний вариант.


Geronimo    [ Источник: Чем заняться мертвецу в Денвере ]

Рыба
Все живущие в Москве после смерти попадают в Питер.
Все петербуржцы умерев уходят в Венецию.
Все венецианцы в следующей жизни становятся рыбами.
На этом переезды заканчиваются; рыба уже на своем месте.

Разве что иногда мне ее подают в ресторане.

Когда я снимаю очки, я вижу мир точно так же
как видела эта рыба, когда ее вынули из воды.


Geronimo    [ Источник: Чем заняться мертвецу в Денвере ]

Поскольку в ту часть Венеции, где ты сейчас, письма обычным способом не доходят, где и как я пишу тебе - не имеет значения. И мой дневник - ничем не хуже прочих средств связи. Хотя можно было бы сделать красивый жест - вырвать этот лист из записной книжки, сделать из него кораблик и выпустить в канал, который я сейчас вижу из окна Риверсайд Тауэр. Однако, там негде наклониться к воде, а швыряться письмами - нехорошо.

Недавно я видел в метро девочку, читавшую твое "Поклониться тени". "Если у поэта и есть какое-то обязательство перед обществом, так это писать хорошо. Находясь в меньшинстве, он не имеет другого выбора. Не исполняя этот долг, он погружается в забвение. Общество, с другой стороны, не имеет никаких обязательств перед поэтом...". Возможно, тебе будет невсеравно узнать, что статус-кво не изменилось. Твой долг засчитан, своих мы не признаем. За последние 12 лет - ничего нового. Кстати, о новом: хотелось бы, чтобы нашли что-то твое, ранее не известное, не изданное, или, хотя бы, не переведенное на русский. Желание, боюсь, неосуществимое. Именно поэтому я не тороплюсь разыскивать неизвестные мне еще пока твои вещи, поэтому так и не обзавелся полным собранием. К тому моменту, когда я дойду до конца списка твоих выполненных обязательств, я уже начну забывать начало. Так бывает, когда в кругосветном плавании огибаешь Землю.

Которой ты и стал.


свирепый йожик    [ Источник: свирепый йожик & психоделические камушки ]

руки
бабушка
научи меня
так же руками трогать историю
шершавые годы войны
синих вен довоенные вальсы
пигментные пятна любви
мозоли голодного лета сорок пятого
потом зима сорок шестого
под кроватью мешок с яблоками
а этот шрам — землетрясение в Констанце
было не страшно даже
но стекла разбились
и свежий воздух с моря
в глаза и сразу слезы по щекам.

потом снова Ейск
в сорок втором
угрюмая эвакуация
внутрь себя
застегнулись на все
пуговицы
голодными ямами ртов
воздух выпили
дышать нечем
самое страшное лето
разгребала вот этими
пальцами
ворошила листья осени
словно волосы на голове
любимого внука.

ногтями цеплялась
за глину Малой земли
как ее назовут потом
потомки
и черная траурная каемка
на всю оставшуюся жизнь.

вот и вся история
от локтей, до кончиков пальцев
дрожащих
тонких
прозрачных.

бабушка
научи меня.


https://journals.ru/memories.php?userid=20716