Кажется, у него были проблемы со здоровьем. А, впрочем, может, он был просто слишком здоров. Мы были знакомы очень давно, еще до того как он встретил свою сексапильную подругу, но, не смотря на это, мы общались друг с другом так, как будто заново проходили увлекательную процедуру знакомства, прописанную нам старым врачом в сером халате. В те далекие времена я жила на первом этаже, а он танцевал танго с тенями от антенн на крыше и смотрел с высоты птичьего полета, или по крайней мере к ней максимально приближенной, на уставший город. Он был веселым и злым, как буйный больной. Он не выносил беспорядок и чай из пакетиков, поэтому редко бывал у меня в гостях. Мы гуляли по ночам по крышам, как Малыш и Карлсон, и он был самым лучшим приведением с мотором, которое я когда-либо встречала. Но однажды он познакомил меня с ней. Я сразу поняла, что в его жизни появилась новая муза, да что там муза…богиня. Точеная фигурка, звонкий голосок, орехово-осенние глазки… в каждом ее движение читалась такая терпкая и томная грусть, что хотелось пасть к ее ногам и расплакаться от восхищения.
Ее звали Скрипкой.
Теперь он проводил ночи с ней, сжигая свечи и упиваясь горящим воском. Он смотрел на нее с такой непередаваемой страстью, что мне становилось неуютно в их обществе. Я просыпалась рано утром и спешила на потрепанный автобус с покореженными буквами на зеленом боку, стараясь не поднимать голову на крышу, где высилась его гордая фигура. И в его руках билась в оргазме скрипка. Я слышала ее предельно-громкие, острые стоны даже уплывая в омут собственным мыслей, цепляясь ногами за шероховатый асфальт. Я знала, что она сведет его с ума. Знала, что однажды он не устоит на ногах и окажется в объятиях тротуара, знала, что на его лице застынет гримасой улыбка и наслаждение, а окаменевшие, холодные руки так и не выпустят из своего плена точеной фигурки скрипки.