04:04 12-03-2005 рассказ
Верный
Это была единственная собака в моей жизни. Мне было тринадцать лет, я уже два года как лишилась отца, а старший брат, окончив нашу Тенькинскую среднюю школу (первый выпуск) уехал с Колымы в Москву и поступил во ВГИК. Мама обилась с ног, работая воспитателем в школе-интернате в утра до ночи, чтобы прокормить себя и нас. Невесело мне жилось, особенно зимой, когда круглосуточная ночь опускается на землю и не дает передышки до поздней, майской весны. С электричеством встаешь, под фонарями спешишь по лютому морозу в школу, при свете лампочек сидишь на уроках, а приходишь домой - включаешь свет, закрываешь ставни и слушаешь, как на дворе воет ветер, а дома я одна.
И вдруг судьба подарила мне редкую удачу: под зиму у меня появился щенок - неуклюжий, толстый, пушистый, на коротких лапках. Сердце мое сразу оттаяло, когда я прижала к телу это тёплое, суетливое, повизгивающее существо, посчитавшее меня своей мамой.
Я кормила его тушенкой и омлетом, обнимала, тискала и целовала в крутой лобик, целыми днями он карабкался мне на колени, точил свои крохотные зубы об мои валенки, на которых в конце концов образовались преждевременные дырки. В общем, это был прелестный малыш, обеспечивший надолго счастье общения...
У меня появился друг, друг, который ни разу не изменил, не предал, который оправдал данное ему имя - Верный.
Жизнь с Верным стала осмысленней и веселей. Щенок овчарки, каковым он был, рос на глазах, участвуя в моих играх, бегая на перегонки по снежной улице. Он быстро понял, что такое "прятки", ловко исчезал на глазах - и только края ушек торчали из-за сугроба: он ещё не соображал, что они выше его глаз. Позднее он понял и это...
Он понимал всё, копировал наши действия. Недалеко от нашего барака была очень глубокая прорубь, так как река Детрин, петлей окружая райцентр, промерзала на метр. К этой проруби мы ходили за водой. Вёдра цепляли верёвкой, чтобы почерпнуть воды. Верный находил на помойке пустую консервную банку и носился кругами вокруг проруби, пытаясь просунуть голову в ёмкостью в прорубь и не доставая до журчащей влаги.
Когда мы рубили кругляши лиственницы на поленья и таскали их в сени, наш помощник тоже подхватывал щепку или поленце и тащил туда же.
В обиду меня он никому не давал: с ним было не страшно ни в посёлке, ни в тайге, куда он позже сопровождал нас с мамой в походах за ягодами и шишками. Одно огорчало: он ловко ловил белок и бурундуков, обитающих в низкорослом, дающем обильный урожай шишек стланике, и приносил мне их мёртвые тушки. Я ругала его, тыча бедной жертвой в морду, но он не понимал, почему я не принимаю такие царские подарки, и продолжал охотиться.
В то время, в пятидесятые годы, Колыма была местом ссылки и “врагов Советской власти” и бандитов. В тайге было полно беглых, которым удавалось покинуть зону, обманув или убив охрану. Эти голодные, отчаявшиеся бедолаги, а порою страшные уркаганы - убийцы были опасны.
Но делать запасы на зиму было необходимо не только белкам и бурундукам. И мы с мамой ходили в щедрую тайгу, а наш Верный, озорничая недалеко от нас, никого из двуногих и близко не подпускал: густая шерсть на загривке при приближении опасности вздыбливалась, красивая пасть с рядом образцовых клыков и злобное предупреждающее рычание не предвещало ничего хорошего: нас обходили стороной.
Когда пёс вырос окончательно, его пришлось посадить на цепь. Охранник он был надёжный - люди обходили угол барака, где у нас была своя дверь, стороной, даже дорожку новую проторили подальше. Признавал он, кроме нас с мамой, соседей из другой половины лома, где была интернатская прачечная, мою ближайшую подругу Галю Гашкову и земляка-саратовца, молодого старателя Женю, который работал на прииске, но часто приезжал по делам в районный центр и останавливался у нас.
Поскольку места в нашей каморке было очень мало, мама стелила ему на полу, около буржуйки. Помню, как он в полной темноте (окна изнутри закрывались на ночь ставнями) на ощупь выбрался за дверь по нужде. Крадучись, чтобы нас не разбудить, он вернулся в комнату и стал шарить по полу в поисках своей импровизированной постели. Потом нас разбудили какие-то ударные звуки, мама спросила: “Женя, ты что?” “Да ничего”, - ответил он, угомонившись.
Утром мы хохотали до слез, обнаружив нашего гостя под столом, на постилке Верного, который вальяжно растянулся на простынях, поближе к печке.
Наши соседи по бараку, бывшие заключённые, научили Верного незаметно вытаскивать у посетителей кошельки и носовые платки из карманов. Тут уж маме пришлось поругаться с карманных дел мастерами, но они маму уважали и на замечание не обиделись.
Однажды Верный увязался провожать меня в школу. Прозвенел звонок, но наш любимый учитель математики Александр Алексеевич Никитин, которого мы прозвали А2 Никитин, как он расписывался в дневниках, почему-то на свой первый урок не явился. Мы радостно галдели, предвкушая нежданный отдых, но тут кто-то из ребят разглядел в предрассветное окно, что на пороге школы собралась толпа, почему-то не просочившаяся в двери. Мы ринулись посмотреть, что там случилось. На пороге школы, задом к двери, а пастью к тем, кто пришел после меня, сидел мой верный страж, скаля зубы.
А2 Никитин, милейший человек и прекрасный учитель, войдя в класс в заснеженных валенках и с посиневшим, обмороженном ещё при отсидке по политической 58 статье носом, узнав, чья это собака, отправил меня к доске решать задачи.
И всё-таки всё хорошее, как и плохое, на свете кончается. Так оборвалась внезапно жизненная связь с моей единственной, верной и бесконечно любимой собакой. После окончания седьмого класса мы с мамой поехали в отпуск в Москву проведать брата и поесть фруктов-овощей. Путешествие было нескончаемым: месяц добирались всеми видами транспорта, включая пароход, от поселка до Москвы, два месяца пробыли в отпуске, месяц ехали назад.
Прибыли уже по снегу, 1октября. Знакомые, которым мы доверили нашего любимца, не уберегла его: урки, особо жестокие и неработающие преступники, хитростью выкрали его на мясо и шкуру...
еще рассказы о животных здесь 
Это была единственная собака в моей жизни. Мне было тринадцать лет, я уже два года как лишилась отца, а старший брат, окончив нашу Тенькинскую среднюю школу (первый выпуск) уехал с Колымы в Москву и поступил во ВГИК. Мама обилась с ног, работая воспитателем в школе-интернате в утра до ночи, чтобы прокормить себя и нас. Невесело мне жилось, особенно зимой, когда круглосуточная ночь опускается на землю и не дает передышки до поздней, майской весны. С электричеством встаешь, под фонарями спешишь по лютому морозу в школу, при свете лампочек сидишь на уроках, а приходишь домой - включаешь свет, закрываешь ставни и слушаешь, как на дворе воет ветер, а дома я одна.
И вдруг судьба подарила мне редкую удачу: под зиму у меня появился щенок - неуклюжий, толстый, пушистый, на коротких лапках. Сердце мое сразу оттаяло, когда я прижала к телу это тёплое, суетливое, повизгивающее существо, посчитавшее меня своей мамой.
Я кормила его тушенкой и омлетом, обнимала, тискала и целовала в крутой лобик, целыми днями он карабкался мне на колени, точил свои крохотные зубы об мои валенки, на которых в конце концов образовались преждевременные дырки. В общем, это был прелестный малыш, обеспечивший надолго счастье общения...
У меня появился друг, друг, который ни разу не изменил, не предал, который оправдал данное ему имя - Верный.
Жизнь с Верным стала осмысленней и веселей. Щенок овчарки, каковым он был, рос на глазах, участвуя в моих играх, бегая на перегонки по снежной улице. Он быстро понял, что такое "прятки", ловко исчезал на глазах - и только края ушек торчали из-за сугроба: он ещё не соображал, что они выше его глаз. Позднее он понял и это...
Он понимал всё, копировал наши действия. Недалеко от нашего барака была очень глубокая прорубь, так как река Детрин, петлей окружая райцентр, промерзала на метр. К этой проруби мы ходили за водой. Вёдра цепляли верёвкой, чтобы почерпнуть воды. Верный находил на помойке пустую консервную банку и носился кругами вокруг проруби, пытаясь просунуть голову в ёмкостью в прорубь и не доставая до журчащей влаги.
Когда мы рубили кругляши лиственницы на поленья и таскали их в сени, наш помощник тоже подхватывал щепку или поленце и тащил туда же.
В обиду меня он никому не давал: с ним было не страшно ни в посёлке, ни в тайге, куда он позже сопровождал нас с мамой в походах за ягодами и шишками. Одно огорчало: он ловко ловил белок и бурундуков, обитающих в низкорослом, дающем обильный урожай шишек стланике, и приносил мне их мёртвые тушки. Я ругала его, тыча бедной жертвой в морду, но он не понимал, почему я не принимаю такие царские подарки, и продолжал охотиться.
В то время, в пятидесятые годы, Колыма была местом ссылки и “врагов Советской власти” и бандитов. В тайге было полно беглых, которым удавалось покинуть зону, обманув или убив охрану. Эти голодные, отчаявшиеся бедолаги, а порою страшные уркаганы - убийцы были опасны.
Но делать запасы на зиму было необходимо не только белкам и бурундукам. И мы с мамой ходили в щедрую тайгу, а наш Верный, озорничая недалеко от нас, никого из двуногих и близко не подпускал: густая шерсть на загривке при приближении опасности вздыбливалась, красивая пасть с рядом образцовых клыков и злобное предупреждающее рычание не предвещало ничего хорошего: нас обходили стороной.
Когда пёс вырос окончательно, его пришлось посадить на цепь. Охранник он был надёжный - люди обходили угол барака, где у нас была своя дверь, стороной, даже дорожку новую проторили подальше. Признавал он, кроме нас с мамой, соседей из другой половины лома, где была интернатская прачечная, мою ближайшую подругу Галю Гашкову и земляка-саратовца, молодого старателя Женю, который работал на прииске, но часто приезжал по делам в районный центр и останавливался у нас.
Поскольку места в нашей каморке было очень мало, мама стелила ему на полу, около буржуйки. Помню, как он в полной темноте (окна изнутри закрывались на ночь ставнями) на ощупь выбрался за дверь по нужде. Крадучись, чтобы нас не разбудить, он вернулся в комнату и стал шарить по полу в поисках своей импровизированной постели. Потом нас разбудили какие-то ударные звуки, мама спросила: “Женя, ты что?” “Да ничего”, - ответил он, угомонившись.
Утром мы хохотали до слез, обнаружив нашего гостя под столом, на постилке Верного, который вальяжно растянулся на простынях, поближе к печке.
Наши соседи по бараку, бывшие заключённые, научили Верного незаметно вытаскивать у посетителей кошельки и носовые платки из карманов. Тут уж маме пришлось поругаться с карманных дел мастерами, но они маму уважали и на замечание не обиделись.
Однажды Верный увязался провожать меня в школу. Прозвенел звонок, но наш любимый учитель математики Александр Алексеевич Никитин, которого мы прозвали А2 Никитин, как он расписывался в дневниках, почему-то на свой первый урок не явился. Мы радостно галдели, предвкушая нежданный отдых, но тут кто-то из ребят разглядел в предрассветное окно, что на пороге школы собралась толпа, почему-то не просочившаяся в двери. Мы ринулись посмотреть, что там случилось. На пороге школы, задом к двери, а пастью к тем, кто пришел после меня, сидел мой верный страж, скаля зубы.
А2 Никитин, милейший человек и прекрасный учитель, войдя в класс в заснеженных валенках и с посиневшим, обмороженном ещё при отсидке по политической 58 статье носом, узнав, чья это собака, отправил меня к доске решать задачи.
И всё-таки всё хорошее, как и плохое, на свете кончается. Так оборвалась внезапно жизненная связь с моей единственной, верной и бесконечно любимой собакой. После окончания седьмого класса мы с мамой поехали в отпуск в Москву проведать брата и поесть фруктов-овощей. Путешествие было нескончаемым: месяц добирались всеми видами транспорта, включая пароход, от поселка до Москвы, два месяца пробыли в отпуске, месяц ехали назад.
Прибыли уже по снегу, 1октября. Знакомые, которым мы доверили нашего любимца, не уберегла его: урки, особо жестокие и неработающие преступники, хитростью выкрали его на мясо и шкуру...
еще рассказы о животных здесь
отредактировано: 23-05-2007 06:19 - mydog
