"Узник"
крылья, небо, солнца свет, горечь миндаля.
помнишь, было? или нет? темная земля -
одеялом и могилой, пухом, листьями, травой.
ну а даже если было... все равно ведь не со мной.
Перед глазами - темная стена. Серый влажный камень, так близко, что видно каждую пору, сочащуюся липкой слизью. Резкий стук капель где-то в углу. Бледные лучи через окно под потолком. Тяжелый воздух, давящий на грудную клетку, как могильная плита. Холод повсюду, проникающий сквозь кожу, мясо и кости, разъедающий мозг. Боль, медленная и тягучая, бесконечная. Отчаяние - кислотой во рту. Всепоглощающая, невыносимая вина.
Сознание плавится, и приходит безумие. Вспыхивают в сумраке лица давно ушедших... никогда не бывших. Воспоминания, которые хуже любых пыток. Прошлое - верные друзья и детские проказы: тонкие костлявые запястья, ссадины на коленях, ароматные бусины облепихи, высокое летнее небо с чернильными росчерками ласточек, какао в глиняной кружке... Настоящее - чужая любовь и чужое, но отчего-то совершенно не обидное счастье: шуршащие аллеи осеннего парка, клетчатый зонтик, смеющиеся фотографии в альбоме, невесомая тяжесть маленького тела на руках, сверкающие лесной зеленью глаза, шершавое прикосновение мозолистой ладони... Будущее - то, чего не было и уже никогда не будет: совместные прогулки по мокрым мостовым, разрисованный змей на фоне облаков, заваленный книгами стол, плошка с остатками растаявшего мороженного, губы со вкусом шоколада и клубники, мерное дыхание в темноте...
Безумие отступает, оставляя привкус крови на языке. Все, точно цементом, залито бесцветным сумраком. Тело не слушается. От сырости тряпки, некогда бывшие одеждой, гниют, распространяя вокруг сладковато-тошнотворную вонь. Покрытая струпьями кожа чешется и истекает гноем. Каждый вдох проходит по гортани наждачной бумагой. Каждый выдох оборачивается приглушенным стоном. Пальцы бессмысленно и неосознанно скребут по полу, оставляя на камне лоскутки кожи.
Самое сложное - это помнить, что когда-то было иначе. Самое сложное - это знать, что где-то может быть по-другому.
Шаги в коридоре. Голоса. Негромкие и уверенные, хриплые, резкие, человеческие. Накатывают волной. Совсем рядом - за несокрушимой стальной дверью, за непробиваемой каменной стеной. За непререкаемой гранью между темной камерой и светлым коридором, между заключенным убийцей и бравыми охранниками, между неволей и свободой. Снаружи доносится звон ключей, надсадный скрип двери, загнанный крик, удар... а потом шаги удаляются, становятся едва различимыми и, наконец, совсем исчезают.
Тишина, такая абсолютная, что, кажется, от стука капель сейчас лопнут барабанные перепонки. Густой и вязкий воздух, которым невозможно дышать. Колючие кристаллики льда под кожей. Боль, липкая, как паутина. Отчаяние, вина, одиночество.
И все, что остается, - это ждать. Ждать забвения, как избавления. Ждать безумия, как благословения. Ждать смерти, как искупления. Ждать - и не сдаваться. Ждать - и заставлять себя повторять раз за разом, как молитву, как проклятие: я выдержу, я вырвусь, я вернусь. Я выдержу, я вырвусь, я вернусь. Я выдержу, я вырвусь, я вернусь. И отомщу. За себя и за других, за всех - преданных и проданных, погребенных живьем в этом аду или похороненных в уютных земляных могилках. За сожженные дома, за мертвые глаза, за несбывшееся будущее.
Я должен отомстить. Больше некому. Больше никого не осталось.
Поэтому я вернусь.
Клянусь.