... А я, Макс, ничего делать не могу. В смысле, все через силу, все… И я от всего этого так устал, и кажется, устал на много лет вперед. Нет у меня никаких сил с этим справиться. Потому что все, что я умею, весь мой опыт - все бесполезно. И вот это вот мое состояние, оно для меня такое новое, что я в этом моем новом существовании ничего не умею, и весь мой опыт никуда не годится. Поэтому и хочу сделать чего-то такое, чего не делал никогда. Никогда никуда без дела не ездил. Вот… думаю попробовать. А Татьяна… Макс, женщины вообще гораздо более жизнестойкие создания. Вот я вижу, что она ждет от меня какого-то решения. А от этого решения и ее жизнь зависит… А она ждет и может при этом радоваться… радоваться каким-то простым вещам. Новым занавескам или вкусному винограду… и ждать при этом… Я так бы не смог. Мне кажется, я даже вкус не различаю того, что ем. Я ничего не чувствую, кроме этого глобального какого-то процесса… процесса понимания моей слабости, вот этой моей неспособности ни к чему… И еще я понимаю, понимаю очень остро, что я буду тем, кто я есть, всегда. Понимаешь, всегда! То есть не буду знать итальянский язык никогда, никогда не буду богатым, никогда не побываю в Аргентине, и так далее, и так далее… нет, Макс, не получается объяснить, потому что, Бог с ней, с Аргентиной, главное - вот это "навсегда". А женщины не так устроены. Лучше. Видимо, как-то рациональнее… Нет, не рациональнее, это обидно звучит. Лучше - и все.

Евгений Гришковец, "Город".