Не каждый может причислить себя к настоящим графоманам. Некоторым хочется, чтобы их писанину кто-то читал. Хотя ни один нормальный человек в здравом уме этого делать не будет. Другим очень хочется, чтобы их писаниной восторгались. Что прямо свидетельствует о психическом расстройстве в мозгу. У большинства обе потребности сочетаются, плюс они за свою писанину ещё и денег хотят. Таких людей называют журналистами.



Как странно получается, или же это здоровая закономерность: продукт, который мне нравится производить больше всего — невостребован, и в то же время от меня постоянно требуют, просят, тянут — то, что делать труднее всего, и для чего я, казалось бы, не предназначен и чего совсем не желаю. Я всё время притворяюсь кем-то другим, и меня принимают за чистую монету. Я не то чтобы против этого… Да и Подводный что-то такое сказал, что быть самим собой означает именно быть в той роли, которая максимально адекватна ситуации.

Кто-то оценивает, кто-то хвалит в конце концов, но это всё человеческое, куда менее важное по сравнению с Похвалой с большой буквы. Раньше, очень долгое время эта Похвала исходила из одного Образа, и добрая улыбка, означающая намёк на одобрение, служила для меня оправданием и благословлением на все потуги. Но теперь этот образ, овеществлённый, потерял божественную природу и больше не карает и не милует, а просто застыл холодным идолом. А я по привычке простираюсь ниц и возвожу руки, как кот в очередной раз направляется к пустой миске и озадаченно её обнюхивает, если там вовремя не оказалось обычной пищи. Бог превратился в одного из вереницы людей, и затерялся меж ними. И конечно, настоящее божество всё там же, за синим небом, где оно и было всегда, но привычка тянет к знакомым чертам.

Которым всё что я делаю, совсем-совсем не нужно.

Я потерял Её в тот самый момент, когда, казалось, снова встретил.

Графоманствую в стол, так непривычно для привыкшего считать себя непризнанным гением, которого все (читай — Она) вот-вот признают и тооооооогдаааа-то, вот тогда-то они (Она) и поймут. Кажется, я начал разочаровываться в прозе, а жаль: ни стихи, ни песни писать толком не научился. А где этому учат? Неужели можно учить астрологии и эфирному массажу, а простому стихоплётству — нельзя? Или у нас теперь считается, что быть поэтом немудрено: умей скрестить две рифмы, подведи друг к другу две одинаково заканчивающиеся строчки, навставляв для складности полной бессмыслицы?…

Жить — трудно, помогать людям однократно — тяжело, проводить долгие программы помощи — совершенно невозможно. Каждый, находясь в своём маленьком убежище, не только считает одно его реальным, но и всех других видит так, как заблагорассудится, приписывая каждому нереальные внутренние побуждения, неожиданные мотивы, и непредсказуемо интерпретируя чужие мысли, согласуя с правилами своего маленького и великого мира.

Это вообще чудо, когда кто-то кого-то хотя бы очень приблизительно понимает.

А моё убежище старательно изрыто, перекопано и опустошено. Воздушный шарик оказывается розовым слоником и, будучи добродушно впущенным, извиняясь и смущаясь своей неповоротливости, выносит к чертям посудную лавку. А разве он виноват, в том, что он — слоник, а не шарик? Уж единственно кто тут причём, так это близорукий владелец магазинчика хрупких вещей. И поделом ему. Он свалит на курорт, отдохнёт, поматерившись всласть на закат и на море, а потом приедет и всё починит. Быть может, обнесёт своё последнее убежище колючей проволокой, а может быть перестанет доверять розовым предметам габаритами более кофейной чашечки.

Продолжая бесполезность никчёмности, продолжит делать чушь нидлякого. Или что-то в этом роде.


 

Current music: Katatonia - Last Resort