Глава II
Маленький… Стеснительный…

Между прочим, Оля потом училась со мной в школе в первом классе (в Райчихинске мы жили довольно долго – 4 года), сидела на соседнем ряду, впереди, и я частенько заглядывался на неё сзади…
Во втором классе, уже в городе Зыряновск Восточно-Казахстанской области, мне очень нравилась другая девочка – идентичной с Олей комплекции – Галя Гречкина; она была двоечницей, а я, как я уже сказал, весьма стеснительным мальчиком, посему моё тайное обожание так ни к чему и не привело – я с ней за всю нашу совместную жизнь (год в одном классе) не обменялся и десятком фраз (ах, какие длинные ресницы у неё были!…)…
Но не будем о грустном. Время шло, я рос, а тем временем новый переезд – в Москву – ознаменовал начало нового учебного года. Школа №415 в районе ст. метро «Авиамоторная» сделала для меня открытие – оказалось, что можно не любить никого – обычно всегда, во всех коллективах, я, образно выражаясь, влюблялся в кого-нибудь (если не в кого было – в учительницу-воспитательницу). Сия новость меня ошеломила, и я довольно часто допрашивал себя: как так может быть? Однако, ответить не мог, а потому жил с этим некоторое время.
У моей сестры (тем временем) была подруга Антипова Александра, на годик меня помладше, но более продвинутая, чем мы, провинция – она научила нас играть в «интересную» игру – «Кис! Брысь! Мяу!» (идиотизм, честное слово). Не буду объяснять подробно, просто скажу, что игра эта имела примерно тот же смысл, что и «Бутылочка» – её сутью были поцелуи, объятия (всенепременно делая вид, что делать этого никоим образом не хочется, но игра – есть игра, так что…) и прочие проявления нежности между противоположными полами.
Фишка ситуации была в следующем.
Участвовали в ней обычно: я, Саша, моя сестра Люба (младше меня на три года) и сестра Саши Наташа (младше меня лет на пять). Естественно, что когда выпадало целоваться девочке с девочкой, либо мне с одной из малявок, то мы отмазывались – пожимали друг другу руку, обнимались на крайняк*. Ну, а с Сашей… а с Сашей, помнится, поцелуи были довольно чувственными, хотя и не глубокими. Из всего этого складывалась следующая картина: Я – стесняюсь, Саше – неловко, сёстры наблюдают, мы с Сашей целуемся. Эх!… Сейчас бы мне туда – всё было бы иначе, хе-хе…
Увы, наши отношения с Сашей ни к чему не привели, кроме вышеописанного. После нашего разъезда (она была ребёнком военнослужащего, как и мы) адрес её был достаточно скоро и с большим успехом безвозвратно утерян, и больше я ничего до сих пор о ней не слышал…
Такие случаи – обычное дело в семьях военнослужащих. Друзья, любимые, родственники… все они остаются позади… Дети обречены на постоянные усилия по внедрению своей личности в коллективы, что впоследствии сильно отражается на их характере, привычках, взглядах. Я как-то заметил, что дети военных, встретившись на гражданке, не будучи знакомы, часто узнают своих братьев по лямке; похоже, на лице нашем лежит отпечаток. На чьём-то – вечная боль многочисленных утрат, на другом – отсутствие души, на лице третьего – постоянное смирение, граничащее с безразличием.
Однако же, я никоим образом не желаю сказать, что я недоволен своим детством. Каждому – своё. А если возникают проблемы, то они, очевидно, являются продуктом твоей личности, нежели воспитания – я знавал многих людей, чьё примерное воспитание принесло почему-то лишь обратный эффект. Они сошли с дистанции, став наркоманами, алкоголиками.
У кого-то из моих совсем недавних одноклассников жизнь не сладилась уже сейчас. Один из последних - давно мёртв – повесился вскоре после окончания школы. Другой - недавно развёлся – не судьба. Третий болеет чем-то безнадёжным по своей глупости…
Но я отклонился от темы - не будем грустить.
Пятый класс. Первое сентября. На первом уроке замечаю новенькую – так себе, ничего особенного, но… Записка с надписью: «Рудкова, я тебя люблю» (и подпись, соответственно, моя фамилия) отправилась в путь. Не знаю, как звали того жареного петуха. Может, она жила в моём доме. Может, у неё был красивый взгляд. Не помню.
Записка привела в действие первую парту нашего ряда (я сидел почти на последней) – там обернулись, широко улюбнулись и отвернулись.
«Вот и дружба начинается!» - подумал я, но поспешил с выводами. На перемене ко мне не подошли, а сам я – человек маленький, стеснительный, простите, ради Бога.
Новая записка не заставила себя ждать, а за ней десятки новых, примерно следующего характера.
«Рудкова, я тебя очень люблю!»
«Рудкова, я хочу с тобой дружить!»
«Рудкова, почему же ты не отвечаешь мне?»
«Рудкова, зачем же ты даёшь читать мои записки нашим девчонкам – я же от души…»
…и проч.
В общем, целый год я бился над нею (не забывая поглядывать, что естественно, на сторону: «Вах, какая подруга у моей сестры! Красавица!… Ай-яй-яй!….», «М-да… а наша соседка – очень даже ничего, жаль, что не обращает на меня внимания…» и проч.), но, как Вы уже, наверное, догадались, мой «венец безбрачия» и тут сделал своё дело – если мне не изменяет память, я проводил её лишь раз, а обычно шёл за нею шагах в пятнадцати… Чёрт меня побери! Где вы, девушки моей молодости?! Прочтите, посмейтесь! Правда, не верится, что это я? Ха-ха…
Настало лето 1991-ого и моего отца по успешному окончанию академии бронетанковых войск имени Малиновского направили в Западную Группу Войск, проще говоря, в Германию, в город Вюнсдорф (говорят, в переводе с немецкого – Вонючая деревня, хе-хе).
Школа №89 ЗГВ ВВС.
Когда я пришёл первого сентября в школу, и меня познакомили с классом, я тут же (провинился своим предыдущим местожительством, о котором упомянула «добрая» учительница) получил кличку: Москва. Сейчас я понимаю, что класс по какой-то причине сразу же меня невзлюбил, и это было только поводом, но тогда…
Короче, меня подобный оборот совсем не устроил, и я возмутился, но не знал я тогда, что класс наш не примет меня в свой коллектив… Целый год я был практически изгоем, постоянно вынуждаемый защищать свои права. Раз даже мне пришлось подраться с самым сильным человеком в классе, однако, бою завершиться, слава Богу, суждено не было, посему я выжил и могу сейчас это писать, хе-хе…
При всём этом у меня были и друзья, но всё-таки большинство было за врагами. И всё-таки, я всегда вспоминаю Вюнсдорф с любовью потому, что мне до сих пор кажется, что именно там я оставил свою первую настоящую Любовь.
Да-да, она училась со мной в одном классе. Танцюра Кристина, дочь генерала, круглая отличница, натуральная блондинка. В неё был влюблён весь класс поголовно, но каждый тщательно это скрывал от других. А ей нравился Борзых Алексей. Двоечник, пох..ист, каких свет не видывал… я бы даже сказал, что немного заторможенный. Росту маленького. Худощавый. В общем, ничем не лучше многих.
Чем же он ей нравился? Всё очень просто. Он всегда был чистеньким, тщательно причёсанным и прилично одетым. Прибавьте сюда бесспорно симпатичную внешность, длинные ресницы. От него всегда за километр (буквально!) разило какими-то, по-моему, бабьими, духами. Несмотря ни на какие «тили-тили-тесто» (которые, впрочем, никогда его не касались, так как он знал кучу болевых точек и умел ими пользоваться, а потому с ним не любили спорить), он ежедневно выливал на себя, судя по мощности излучения, не менее двух флаконов ядовитой жидкости с острым запахом, называемой им мужскими духами.
Так что, дорогие мои, вот такая это штука – любовь… Впрочем, они почти не общались (так, на уровне одноклассников: «Кристинк, дай скатать домашку!»), а что там было, когда я уехал – мне неизвестно.
Интересно, что она была ко всему ещё и активисткой и буквально перед моим приездом была напечатана в местной газете по неизвестному мне поводу. На фото она держала в руке букет цветов, а другую положила на сгиб первой – за что и схлопотала себе оригинальную кличку «ХрЕна».
Один из моих многочисленных друзей, сидевший со мной на одной парте на русском языке, не был обделён всеобщей тягой к любви и как-то раз мы с ним даже ездили в генеральскую деревню, где она обитала и удостоила нас своим выходом на улицу. Мы долго любовались тогда на неё, вспоминается мне сейчас, но никто из нас так и не решился ни на какой решительный шаг. Хотя, что мы могли сделать? Пожалуй, сейчас бы я написал на ходу пару четверостиший в её честь… а может, добыл бы гитару и сбацал пару песенок… Не знаю… Нет ситуации – зачем думать?
Где-то в мае* 92-го наш Алексей Борзых испачкал Кристине одежду мелом (ветровка висела на стуле – вот он на перемене и подошёл и сделал) – она ругалась, но, думаю, только для виду. На следующей перемене ваш покорный дурак, то есть слуга, дабы обратить на себя внимание, решил воспользоваться сим примером для достижения цели. Естественно, в силу своего недодело-передельского характера испачкал так, что окна в классе помутнели… В общем, разборки были долгими, вплоть до вызова родителей в школу, после чего (дочь-то генеральская!) мои родители решили, что я своим существованием подвергаю их риску не дожить до окончания срока за кордоном. В силу этих обстоятельств этим же летом меня вывезли опять к бабушке, в Зыряновск.
Я пошёл в школу имени Гагарина в новый (для меня, разумеется) класс, 7-ой «Б», где меня приняли несравненно более тепло, нежели в Германии. Правда, сие было справедливо до того, как все узнали, что я только что приехал из Германии…

Лёгкое отступление: Пожалуй, в год моей жизни в Германии во мне окончательно пробудилось половое чувство, которое давало знать о себе ещё лет в девять, когда я жил у бабушки. В Германии, несмотря на обилие кукол Barbie и прочей лабуды, у моей сестры оставались в наличии и русские куклы. Вот их-то и приглядел я каким-то образом для своих самых первых «опытов» ( в общем, об них тёр ЕГО до победного конца, глядя на экран телевизора и создавая в своей голове прелестные картины), уж не знаю, почему именно так получилось. Кстати, как раз в Германии я впервые увидел эротику и порнографию на видеокассетах, «надёжно» спрятанных моими родителями, не помню где *, но если надо – найти - проблемы не было – труднее вернуть на место в случае возвращения родителей. Кстати, когда кто-нибудь возвращался домой не вовремя, я довольно сильно обламывался. Добавлю лишь, что в недрах моих ещё и в помине не было полупрозрачной жидкости – она появилась позже – об этом - далее.