13:18 07-11-2006 Цитата номер два
УХАЖИВАНИЕ
Уотерхауз прогрызался сквозь экзотические японские шифр-системы со скоростью примерно одна в неделю, но после встречи с Мэри Смит в гостиной миссис Мактиг его производительность упала практически до нуля. Точнее, стала отрицательной, потому что иногда он смотрит в утреннюю газету и вместо открытого текста видит белиберду, из которой невозможно извлечь никакой осмысленной информации.
Несмотря на их разногласия - машина ли Тьюринга человеческий мозг? - надо признать, что Алан без труда написал бы последовательность команд, моделирующих умственную деятельность Лоуренса Притчарда Уотерхауза.
Уотерхауз стремится к счастью. Он достигает счастья, взламывая японские шифры или играя на органе. Однако с органами напряженка, и сейчас уровень его счастья целиком зависит от взлома шифров.
Он не может взламывать шифры (т.е. не способен достичь счастья), кроме как в ясном уме. Обозначим ясность ума как Cm, которая нормируется так, чтобы всегда выполнял соотношение:
[изображение]
где Cm = 0 - полное помрачение рассудка, а Cm = 1 - божественная ясность, недостижимое состояние безграничного разума. Если число сообщений, расшифрованных Уотерхаузом за конкретный день, обозначить как Ndecrypts , то зависимость Cm от этой величины будет выглядеть примерно так:
[изображение]
Ясность ума (Cm) зависит от множества переменных. Главную из них, сексуальный голод, можно обозначить как у, по очевидной анатомической аналогии, которую Уотерхауз на данной стадии своего эмоционального развития находит забавной.
Сексуальный голод начинается с нуля при t = t0 (сразу после эякуляции) и растет как линейная функция времени
[изображение]
Единственный способ снова свести его к нулю - организовать новое семяизвержение.
Существует пороговое значения уc, такое, что при у > уc, Уотерхауз не способен ни на чем сосредоточиться, или, приблизительно
[изображение]
To есть, как только у превышает пороговое значение уc, Уотерхауз начисто утрачивает способность взламывать японские шифры. Это означает, что он не может достичь счастья (если, как сейчас, поблизости нет органа).
Обычно у превышает уc через два-три дня после семяизвержения:
[изображение]
Значит, для поддержания душевного здоровья Уотерхаузу необходимо кончать каждые два-три дня. Пока это удается, у демонстрирует классическое пилообразное поведение, в идеале с пиками около уc, закрашенные серым участки отмечают периоды, когда он абсолютно ничего не может сделать для победы над японским милитаризмом.
[изображение]
Вот и вся теоретическая основа. В Перл-Харборе он обнаружил некоторую закономерность, которой поначалу не придал никакого значения. А именно, что семяизвержение в борделе (т.е. осуществленное с участием настоящей человеческой женщины) снижает уровень у куда значительнее, чем то, которого Уотерхауз достигает, работая руками. Другими словами, уровень сексуального возбуждения после оргазма не всегда равен нулю, как постулировала изложенная выше наивная теория, но соответствует некой величине, зависящей от того, кончил он самостоятельно или с посторонней помощью: у = уself после мастурбации, но у = уother после публичного дома, причем уself > уother. Это неравенство во многом определило успехи Уотерхауза во взломе японских шифров на станции Гипо, где доступность большого количества публичных домов позволяла ему дольше держаться между оргазмами.
Обратите внимание на двенадцатидневный период <см. рис.> 19-31 мая 1942 года с единственным перебоем в производительности. Можно утверждать, что в эти без малого две недели Уотерхауз единолично выиграл битву за Мидуэй.
Если бы он задумался об этом тогда, то обеспокоился, потому что из уself > уother вытекают неприятные следствия, тем более что значение этих величин по отношению к уc непостоянно. Если бы не это неравенство, Уотерхауз мог бы функционировать как вполне самодостаточная и независимая единица. Однако уself > уother подразумевает, что ясность его ума и, следовательно, его счастье зависят от других людей. Вот подлость!
Наверное, он потому и старался об этом не думать, что уходил от сложностей. Через неделю после встречи с Мэри Смит он понимает, что думать все-таки придется.
Появление Мэри Смит загадочным образом сдвинуло всю систему уравнений. Теперь, когда он кончает, ясность ума не повышается скачкообразно, как ей положено. Он продолжает думать о Мэри. И как прикажете работать на победу?
Он отправляется на поиски борделя в надежде, что старая добрая уother его выручит. Здесь есть определенное затруднение. В Перл-Харборе все было просто и ясно. Однако пансион миссис Мактиг расположен в добропорядочном районе; если здесь и есть бордели, это, во всяком случае, стараются скрыть. Так что Уотерхауз спешит в центр, что не просто в городе, где двигатели внутреннего сгорания работают на угле. Более того, миссис Мактиг за ним приглядывает. Она знает его привычки. Если он вернется с работы на четыре часа позже обычного или выйдет вечером, это придется объяснять. И объяснять убедительно, потому что миссис Мактиг взяла Мэри под свое дряблое крыло и способна нашептать ей всякие гадости. Хуже того, объясняться надо будет на людях, за столом, в присутствии кузена Мэри (которого, как выяснилось, зовут Род).
Но, черт возьми, Дулитл бомбил Токио, неужели Уотерхауз не сможет пробраться в бордель?! На подготовку уходит неделя (в течение которой он абсолютно не способен выполнять полезную работу из-за непомерно возросшего уровня у). В итоге все трудности преодолены.
Становится полегче, но только на уровне сдерживания у. До недавнего времени больше ничего не требовалось бы. Однако теперь (как осознает Уотерхауз путем долгих раздумий в часы, когда должен был бы взламывать шифры) в системе уравнений, определяющих его поведение, появилась новая переменная; надо будет написать Алану, чтобы тот добавил команды в Уотерхауз-моделирующую машину Тьюринга. Эта новая переменная - FMSp, или фактор присутствия Мэри Смит.
В простой вселенной FMSp был бы ортогонален у, то есть эти две переменные абсолютно не зависели бы одна от другой. Уотерхауз кончал бы по графику, сдерживая уровень у. Одновременно он старался бы чаше общаться с Мэри Смит храняя FMSp на возможно более высоком уровне.
Увы! Вселенная не проста. FMSp и у мало что не ортогональны, они переплетаются, как инверсионные следы самолетов в ближнем бою. Старая система сдерживания у больше не работает, а платонические отношения не улучшают FMSp, а ухудшают. Его жизнь, до сих пор подчинявшаяся более или менее линейным зависимостям, превратилась в дифференциальное уравнение.
Он осознал это после визита в публичный дом. На флоте сходить к девочкам - все равно что поссать в шпигат во время шторма; в худшем случае можно сказать, что при других обстоятельствах это было бы невоспитанно. Так что Уотерхауз ходил к девочкам много лет и ничуть не смущался.
Однако во время первого после знакомства с Мэри похода в публичный дом и после он себе отвратителен. Он видит себя не своими глазами, но глазами Мэри, и Рода, и миссис Мактиг и других приличных богобоязненных людей, на которых прежде чихать хотел.
Похоже, вторжение FMSp в уравнение его счастья - только острие клина, и следом в жизнь Лоуренса Притчарда Уотерхауза ворвется еще больше неконтролируемых факторов, прежде всего необходимость общаться с нормальными людьми. Жуткое дело, но он понимает, что готов пойти на танцы.
Танцы устраивает Австралийское добровольческое общество - подробностей Уотерхауз не знает и знать не хочет. Миссис Мактиг, очевидно, считает, что за плату, которую взимает с жильцов, обязана не только кормить-поить их, но и женить, поэтому настойчиво уговаривает ходить на танцы и приглашать девушек. Наконец Род, чтобы отвязаться, говорит, что придет с большой компанией, в которой будет и его кузина Мэри. Род под два с половиной метра, его несложно будет найти в толпе. Если повезет, миниатюрная Мэри окажется где-то рядом.
Так что Уотерхауз идет на танцы, лихорадочно подыскивая слова, с которыми обратится к Мэри. В голову приходят несколько вариантов.
«Знаете ли вы, что японская промышленность способна выпускать лишь сорок бульдозеров в год?» Тогда следующая фраза. «Неудивительно, что на земляных работах они вынуждены использовать рабов».
Или: «В силу конструктивных ограничений, накладываемых конфигурацией антенны, у японских флотских радарных систем есть сзади слепое пятно - к ним желательно приближаться точно с кормы».
Или: «Шифры, которыми пользуются низовые подразделения японской армии, на самом деле труднее взломать, чем шифры командования. Ну разве не забавно?»
Или: «Так вы родом из деревни... вы делаете домашние заготовки? Вам, наверное, интересно будет узнать, что близкие родственники бактерий, из-за которых вздуваются консервы, вызывают газовую гангрену».
Или: «Японские линкоры начали самопроизвольно взрываться, потому что высокоэксплозивные материалы в погребе боеприпасов становятся химически неустойчивы».
Или: «Доктор Алан Тьюринг из Кембриджа утверждает, что душа - это выдумка, и все, определяющее нас как людей, можно свести к ряду механических операций».
И так далее в том же духе. Пока он не нашел ничего такого, чтобы гарантированно сразило бы Мэри наповал. Более того, у него нет ни малейшего представления, как себя вести. У него всегда так было с женщинами, вот почему он ни разу не завел девушки.
Но сегодня все иначе. Это жест отчаяния.
Что сказать про танцы? Большое помещение. Мужчины в форме и по большей части выглядят незаслуженно хорошо. Много лучше, чем Уотерхауз. Женщины в платьях и с прическами. Губная помада, жемчуг, биг-бэнд, белые перчатки, мордобой, кто-то исподтишка целуется, кто-то украдкой блюет. Уотерхауз опаздывает - снова проблема транспортировки. Весь бензин ушел на то, чтобы большие бомбардировщики осыпали японцев взрывчатыми веществами. Перевезти комок плоти по фамилии Уотерхауз через Брисбен, чтобы он попытался лишить невинности девушку, - последняя задача в списке. Ему приходится долго идти в жестких кожаных ботинках, которые по пути несколько утрачивают свой блеск. К концу дороги он окончательно убежден, что они годятся единственно для остановки артериального кровотечения из ран, ими же причиненных.
Ближе к концу вечера он замечает Рода. После нескольких танцев (поскольку у того нет отбоя от партнерш) Род наконец направляется в угол, где все друг друга знают, все веселятся и вообще прекрасно обходятся без Уотерхауза.
Наконец он различает шею Мэри Смит, которая сквозь тридцать ярдов густого табачного дыма выглядит такой же невыразимо желанной, что и в гостиной миссис Мактиг. Уотерхауз берет курс на нее, как морской пехотинец - на японский дот, перед которым и сложит голову. Интересно, награждают посмертно геройски павших на танцах?
Он все еще в нескольких шагах, бредет, как в угаре, к белой колонне шеи, когда внезапно музыка стихает и до слуха доносятся голоса Мэри и ее друзей. Они весело болтают, но не пo-aнглийски.
Наконец Уотерхауз разбирает выговор. Более того, он разгадывает загадку писем, приходивших в пансион миссис Мактиг адресованных кому-то по фамилии сСмндд.
Все ясно! Мэри и Род - йглмиане! И фамилия их не Смит - просто звучит похоже на Смит. Их фамилия - сСмндд. Род вырос в Манчестере - вероятно, в каком-то йглмском гетто, - Мэри происходит из той ветки семьи, которую пару поколений назад выслали в Большую Песчаную Пустыню за нелады с законом (надо думать, мятеж).
Вот пусть Тьюринг такое объяснит! Поскольку это доказывает, что есть Бог и, более того, что Он - личный друг и помощник Лоуренса Притчарда Уотерхауза. Вопрос первой фразы решен идеально, как теорема. Q.E.D., крошка. Уотерхауз уверенно шагает вперед, жертвуя хищным ботинкам еще квадратный сантиметр кожи. Как удастся восстановить много позже, при этом он встает между Мэри и парнем, с которым та пришла на танцы, и, может быть, толкает того под локоть, так что парень проливает пиво. Все смолкают. Уотерхауз открывает рот и произносит:
- Гкснн бхлдх сйрд м!
- Эй, приятель! - говорит парень, с которым Мэри пришла на танцы.
Уотерхауз поворачивается на голос. Дурацкая ухмылка на его лице представляет собой вполне подходящую мишень, и парень безошибочно попадает в нее кулаком. У Лоуренса мгновенно немеет нижняя часть головы, рот наполняется теплой, питательной на вкус жидкостью. Бетонный пол взлетает, крутясь, как подброшенная монета, и отскакивает от его виска. Все четыре конечности Уотерхауза прижаты к полу весом его торса.
Какое-то оживление происходит в далекой плоскости человеческих голов, на высоте пяти-шести футов от пола, где обычно и протекает нормальное общение. Парня, который стоял с Мэри, оттаскивает в сторону кто-то сильный - под таким углом трудно различать лица, но вполне вероятно, что это Род. Он кричит на йглмском. Вообще все кричат на йглмском, даже те, кто говорит по-английски, потому что у Лоуренса травматическое расстройство центров распознавания речи. Лучше оставить все эти изыски на потом и заняться более насущным филогенезом: например, замечательно было бы снова стать позвоночным. После этого, возможно, удастся в отдаленной перспективе перейти к прямохождению.
Тощий йглмско-австралийский парень в форме военного летчика подходит и тянет его за правый передний плавник, рывком втаскивая Уотерхауза по эволюционной лестнице - не для того чтобы помочь, но чтобы получше разглядеть лицо. Летчик кричит (потому что музыка заиграла снова):
- Где ты научился так говорить?
Уотерхауз не знает, с чего начать: упаси Бог снова обидеть этих людей. Однако слов и не требуется. Летчик кривится от омерзения, как будто у Лоуренса из глотки лезет двухметровый солитер.
- На Внешнем Иглме? - спрашивает он.
Уотерхауз кивает. Изумленные и потрясенные лица застывают каменными масками. Ну конечно! Они с Внутреннего Йглма! Жителей этого острова постоянно притесняют; у них и музыка самая лучшая, и люди самые интересные, однако их постоянно шлют на Барбадос рубить сахарный тростник, или в Тасманию гонять овец, или... ну, скажем, в юго-восточную часть Тихого океана, бегать по джунглям от обвешанных взрывчаткой голодных камикадзе.
Летчик выдавливает улыбку и легонько хлопает Уотерхауза по плечу. Кто-то из присутствующих должен взять на себя неприятную дипломатическую работу и сгладить инцидент. Летчик, с истинным внутренне-йглмским тактом, взял это на себя.
- У нас, - бодро объясняет он, - так говорить невежливо.
- Да? - недоумевает Уотерхауз. - А что я такого сказал?
- Ты сказал, что был на мельнице, чтобы заявить протест по поводу лопнувшего во вторник мешка, и по тону, которым разговаривал мельник, смог заключить, что незамужняя двоюродная бабушка Мэри, пользовавшаяся в юности довольно сомнительной репутацией, подцепила грибок на ногтях.
Долгое молчание. Потом все начинают говорить разом. Наконец сквозь какофонию прорывается женский голос:
- Нет! Нет!
Уотерхауз смотрит в ту сторону: это Мэри.
- Я так поняла, что он вошел в пивную, где хотел предложить себя в качестве крысоморильщика, и что у собаки моей соседки - водобоязнь.
- Он был в исповедальне... священник... грудная жаба... - кричит кто-то из-за ее спины.
Потом все снова говорят разом:
- Пристань... молочная сестра Мэри... проказа... жаловал на шумное сборище!
Сильная рука обнимает Уотерхауза за плечи и разворачивает от спорящих. Обернуться и посмотреть, кто его держит, Лоуренс не может, потому что позвонки снова сместились. Надо думать, это Род благородно взял под свое крыло недотепу-янки. Род вынимает из кармана носовой платок, прикладывает Уотерхаузу к лицу и убирает руку. Платок остается висеть на губе, которая формой сейчас напоминает аэростат заграждения.
Этим доброта Рода не ограничивается. Он приносит Уотерхаузу выпить и находит ему стул.
- Слыхал про навахо? - спрашивает Род.
- А?
- Ваша морская пехота использует в качестве радистов индейцев навахо - они говорят по рации на своем языке и нипы ни хера не понимают.
- А. Да, - говорит Уотерхауз.
- Уинни Черчиллю глянулась эта идейка. Решил, что вооруженным силам Его Величества тоже такое нужно. Навахо у нас нет. Но...
- У вас есть йглмцы, - понимает Уотерхауз.
- Действуют две программы, - говорит Род. - На флоте используют внешних йглмцев. В армии и ВВС - внутренних.
- И как?
- Более или менее. Йглмский язык очень емкий. Ничего общего с английским или кельтским. Ближайшие родственные языки - йнд, на котором говорит одно племя мадагаскарских пигмеев, и алеутский. Но ведь чем емче, тем лучше, верно?
- Несомненно, - соглашается Уотерхауз. - Меньше избыточность, труднее взломать шифр.
- Проблема в том, что язык этот если не совсем мертвый, то уж точно лежит на смертном одре. Понятно?
Уотерхауз кивает.
- Поэтому каждый слышит немного по-своему. Как сейчас. Они услышали твой внешнейглмский акцент и заподозрили оскорбление. Я-то отлично все понял: во вторник ты был на мясном рынке и слышал, будто Мэри быстро идет на поправку и вскоре совсем станет на ноги.
- Я хотел сказать, что она прекрасно выглядит! - возмущается Уотерхауз.
- А! - говорит Род. - Тогда тебе надо было сказать: «Гкснн бхлдх сйрд м!»
- Но я это и сказал!
- Ты спутал среднегортанный с переднегортанным, - разъясняет Род.
- Только честно, - просит Уотерхауз, - можно ли их различить по трескучей рации?
- Нет, - признается Род. - По рации мы говорим только самое основное: «Двигай туда и захвати этот дот, не то я тебе яйца оторву», и все такое.
Вскоре оркестр заканчивает играть. Народ расходится.
- Послушай, - просит Уотерхауз. - Может, передашь Мэри, что я на самом деле хотел сказать?
- Не нужно, - убежденно говорит Род. - Мэри прекрасно разбирается в людях. Мы, йглмцы, очень сильны в невербальном общении.
Уотерхауз с трудом сдерживает ответ «Немудрено», за который, вероятно, снова схлопотал бы по морде. Род пожимает ему руку и уходит. Уотерхауз, блокированный ботинками, ковыляет вслед.