Чувствуя себя
всем пОтом мира,
ехал себе, ехал в автобусе,
висел на перекладине.
Под прицельным взглядом
бухарского эмира
с плаката,
марихуаной
мысленно
затягивался.
«Так тебе, гадине» —
провожал
закопченный
универсам,
(полгода уже прошло,
а до сих пор находят
тут и там
обгоревшие джинсы,
так и не принявшие ислам).
«Скоро все кончится» —
это такая песня без названия,
все время в голове,
этакое «айнштурценде
нойбаутен».
А ведь когда служил
в доблестных войсках РА,
музыкой была
корка хлеба
нагуталиненная
и «прима» серая
(я тебя, обжигаясь, целую),
плюс каша на солярке.
Потом пришел на «гражданку»
и не стал ни пидаром,
ни вором.
Ходил сам по себе,
а в наушниках
«айнштурценде...»

Слишком душно
во рту раскаленного бегемота
БМП захлебнулось рвотой
солнечно так
и радостно
осколок шевелится
тонким волосом во рту
открытого сердца
оно (сердце) остановилось
сердито как будто человек
который на ходу
вспомнил
что-то забытое
где-то там
за сопкой
где большая земля.

Мелькнул костяшками белыми
и под ноги растерянному гражданину
(блядь, ну кто же так
с утра напивается,
словно скотина)
упал, разглядывая пыль
на угрюмых ботинках.

Но это не страшно,
корчиться судорогами
в автобусе,
перед заспанными
пассажирами,
если на самом деле
ты в разгрузке
кружишься вальсом:
«Лешка, сука, давай
на два-три!»
И вспышками взрывов,
отсчитывая такт:
раз-два-три
раз-два-три
раз-два-три
ровно на полдень
кинуть
последнюю
пару гранат.