решила поэксперементировать с прозой

Банально: Она
Она посасывала сигарету, держа её неправильно, двумя пальцами, (большим и указательным) угольком внутрь ладони, защищая от ветра свободными пальцами, сложенными ковшиком. Движения её были скованы, выражая придирчивость к себе – невнимательность к другим.
Время сигарет и скамеечного отдыха в её понимании кончилось и она, зажав оранжевый фильтр между губ, зубами выдрала поролоновую сердцевину из бумажной обертки. Так маньяки обычно выдирают в непопулярных фильмах сердца невинных жертв из грудной клетки. Сигарета, жестоко изуродованная, словно довершая образ жертвы, жившей до последнего часа короткой и нелепой жизнью приговоренной к забытью вещи, последний раз вспыхнула угольком, и шлепнулась вниз. После чего её накрыла тяжелая подошва ботинка, втирая в асфальт, оставляя нелепое смешение бумаги и табака. Палач и судья этого процесса встала и двинулась в путь.
Она шагала осторожно, глядя под ноги и ставя ногу цельной стопой. Так шагают обычно люди с внезапно заболевшими ногами, когда каждый шаг напоминает о себе несильной, но тупой и постоянной, болью до бедра. Шаг получался твердым и медленным, а походка глуповатой.
Остановки общественного транспорта всегда были неизменной отправной точкой «А» в её пути к дому. Она всегда знала, что начинать отсчет пути лучше в движении. Оставляя точку отправления сразу позади. И на сей раз, она не изменила своим привычкам, останавливаясь на вымеренном кусочке земли ожидания. Уже успев привыкнуть к автобусам, она всем сердцем ненавидела маршрутки – этих маленьких тараканов, марширующих по городу толпами, обживающие дорожно-асфальтовые пространства , в которые люди забивались плечом к плечу, утрамбовывая друг друга в непонятные формы сдвоенных кресел. В автобусах хотя бы попадались одиночные места. Но и они недолго пустовали.
Еще одна сторона её ненависти была обращена к дневным часам – переполненные людскими тушками, жаром дыхания, спешкой в неизвестные места. И, наверное, поэтому на дворе стоял вечер.
По всей видимости, вскоре должен был подготовиться к финальному выступлению, под занавес дня – дождь. Но пока его не было, жаркий воздух влажно облизывал лица плохо запоминающихся знакомцев из её повседневных стояний на остановке. Неприлично к телам липли части одежды, вызывая ленивые почесывания и раздражительность у окружающих. Она стояла недвижимо, постукивая пяткой по поверхности заасфальтированной земли, нервно, с дрожью, теребя ремешок невзрачной сумки, пожевывая нижнюю губу и отвлеченным взором уставившись в сереющее небо. Он подошел быстро и слажено, как циркач, знающий свой номер всеми членами тела, зная что не ошибется.
-Прошу прощения, не подскажете который час?
-Где-то между восемью и десятью
-А поточнее не подскажете?
-Что может быть более точным, чем при незнании настоящего ответа ответить фразой, которая точно не продаст тебя впросак, как жалкого раба?
-Простите, не понимаю вас. Так вы толком не знаете, как я вижу?
-Знаю. – Она спустила взгляд с неба на лицо собеседника. Где-то в городе так опускают тяжелый бархатный занавес в дряхлом театре – занавес, поеденный молью, выцветший и набравший свой неподъемный человеческими руками вес только благодаря пыли. Смех вырвался у подошедшего остроумного юнца, как пузыри у глубоководной рыбы.
-Я вижу, вы любите пошутить. Меня Ваней звать. Может быть, у вас тогда хотя бы сигаретка найдется, а?
-А если я отвечу, что не курю?
-Я отвечу что – не верю.
-Какой несносный – она достала в меру помятую пачку и вложила ему в ладонь. –Забирай. Я не курю и мне плевать, что ты не веришь – юнец - глубоководная рыба посмотрел удивленно, но опровергнуть не мог. В данный момент его собеседница действительно не курила, и обвинять её во лжи в этот, по-своему, прекрасный вечер было бы совсем не к месту.
Транспорт подошел в самый подходящий момент для завершения непредвиденного разговора. Юнец заскочил, лучезарно улыбаясь, на первую ступень, развернулся на каблуках и протянул руку для продолжения разговора, но лишь затем, что бы увидеть, как его собеседница идет от остановки вглубь дворов, своей нелепой походкой.
-Странная – сказал он плюгавому кондуктору, нависшему над ним, как марионетка на нитке, держась за потертый поручень.
Она шагала осторожно. Остановившись на минуту, она подождала, пока не к месту яркий, майский жук проползет мимо. Тот прополз, и она направилась дальше, оставляя за спиной точку отправления «А». Её квартира была за углом дома, в двухсотпяти шагах от остановки. Почти каждый день она двигалась к ней после сигнального автобуса, который приходил с опозданием в несколько минут. У каждого должны быть свои привычки.

По дому разливалась музыка. Скрипучее пианино выдавало ненастроенные звуки под старческими пальцами через фанерную дверь и стены. Смешиваясь со звуками улицы, приобретая оттенок ностальгии, музыка ложилась слоем пыли в соседних квартирах, каждый раз в десять часов вечера, когда у соседа-старика находилось время для старого друга, между походами в магазин, игрой в шахматы, обсуждений политики, ненужных расстройств. Иногда его было неслышно, и соседи замирали в ожидании привычных звуков, а когда музыка возвращалась, им было о чем поворчать.
Подъезд, лестница, дверь. Её руки, сухие, наманикюренные блестящим лаком, с удивительно неправильными фалангами, нащупали замок, извлекли из кармана ключ, впустили хозяйку, а музыка проникла следом за ней.
Она прошла не раздеваясь. С улицы, в квартиру - для нее не было разделения. На табурете белого цвета, лежали газеты, а на столе – большое с выступающими за его пределы краями, накрытое пледом наполовину, зеркало. Ванная комната и туалет были спрятаны за тонкой дверью, а одежда лежала на смятой кровати. И больше - ничего. Совсем ничего. Однокомнатная квартира пустовала. Кухня была идеально чистой, ею ни разу не пользовались, холодильник отсутствовал по причине ненадобности, а за свет газ и воду, наверное, платили только из собственной прихоти. На окнах не было штор и деревянные, давно не крашенные рамы, плотно сомкнутые, были видны во всей красе, в отличие от вида за окном, что скрывали мутные стекла, с трудом пропускающие свет.
Она прошлась по паркетному полу, выложенному неумело, но старательно, взад и вперед. Запустила руку в один из карманов лежащей на кровати одежды и извлекла в меру помятую пачку сигарет, подумала о чем-то, теребя губу и глядя на упаковку, внезапным рывком подступила к столу.
Газеты слетели с движущегося табурета на пол - мусором. Пачка была спрятана в карман. Она села за стол, поставив локти на зеркальную поверхность. Руки сбили ткань причудливыми волнами, и она скинула с зеркала плед - размашисто, с ненавистью, как если бы плед был ненужным старым больным крылом, а она по дуге, отправила ткань за спину умирать. С глади зеркала на неё смотрело серым, продолговатым овалом лицо. Пронзительно зеленый, вопросительный взгляд, с оттеняющими цвет кошачьими черными зрачками уставился на неё. Но она то знала что глаза у неё красные, лицо румяное, а зрачки нормальные – человеческие.
-Чего надо? – невежливо полюбопытствовало отражение.
-Дай – коротко попросила она.
-Дай да дай. Нет, что бы самой хоть раз что-нибудь сделать. Вот сегодня! Такой экземпляр упустила. Могла бы между прочим жить себе еще неделю на тепленьком. – отражение по видимому отодвинулось от зазеркального стола и исчезло из зеркальной плоскости оставив отражать только покрытый желтыми трещинами потолок. Тем не менее голос продолжал доносится из зеркала. – Нет, что бы хоть раз в жизни сделать что-нибудь самостоятельно, я тебе что нянька? Ну да ладно! Держи свой сухой паек бедная ты родственница! Мне не жалко. В отличие от тебя я хотя бы умею все, что должен уметь каждый уважающий себя наш собрат - по ту сторону стола появилось зеленоглазое отражение. Оно скривилось, и с размаху пустило заполненную пластмассовую бутылку из под колы в наблюдающую. Бутылка без препятствий прошла через плоскость зеркала и была незамедлительно поймана цепкой наманекюренной рукой.
-Спасибо – Она слезла с табурета и потянулась за пледом
-Опять пойдешь болтаться без дела? – ухмыльнулось болтливое отражение.
-Да
-Ну тогда удачи. Я ухожу тут на пару часов, так что не зови, только соседей перепугаешь
-Хорошо. Пока. – плед ровно лег на поверхность зеркала прекращая дальнейший разговор.
Пробка от бутылки с колой отлетела в сторону, без обид спряталась под кровать, к еще пяти таким же, стукнулась о стену и покрутившись на месте замерла. Через пластмассу, она разглядела густое красное питие и выпила его залпом, не раздумывая, быстро и без помех, не уронив ни капли вожделенной крови. Потом положив бутылку в свободный карман она вышла, плотно затворив за собой дверь.

На душе: продолжение следует