Что здесь правда, что вымысел - решать Вам.
Что из этого было в моей жизни, что будет, а чего никогда не случится - я не скажу.
Каждый поймет для себя по-своему.
Просто улыбнись, товарищ,
Жизнь хороша, ты знаешь.
Пусть хуйня и радость поменяются местами,
Пусть тебя пиздят семеро – но ты ведь встанешь
Пусть попса и насморк заебали, just smile, yo.
Дуня, СД, Чекист (UnderWHAT!) 2006
....Небо было потрясающее, и я даже остановился и вышел из машины на обочину, подставив изможденное новыми, совершенно ни к чему не нужными морщинами, лицо под мелкие радужные капельки грибного дождика, падающие откуда-то прямо с радуги. Белоснежные кучевые облака невероятно контрастно и в то же время гармонично смотрелись на фоне свежего, по-настоящему синего неба, через которое семицветной чертой проходила эта завораживающая арка, на конце которой обязательно должен находиться горшок с золотом, охраняемый пакостным и алчным зеленым лепреконом... Но в тот момент я не думал даже об этой замечательной сказке – я просто ловил закрытыми веками капельки дождя и старался не находить в своей голове никаких мыслей, разве что кроме тех, что я снова один на дороге, стою, опираясь на разгоряченное крыло своего верного и молчаливого серого спутника, за рулем которого я почему-то постоянно сравниваю его с Ремарковским Карлом, «призраком дорог». Не знаю, почему так происходит, но я воспринимаю его как своего товарища – отсюда, наверное и такие сравнения. И уже от этого было чуть легче – ведь получается, что рядом со мной был мой верный друг.
....Я ехал прочь из города. Прочь из этого места, которое каждый день напоминает мне о том, что все, чему учили меня с детства, и что я читал в книжках – все о вере, правде, чести, справедливости, любви, рыцарских качествах, морали, бусидо и просто человеческой душевной бескорыстной доброте – всего лишь несбыточные сказки, о которых можно только мечтать или же создать по ним свои жизненные заповеди и жить по ним только в гордом одиночестве, потому что других людей они совершенно не привлекают.
....Я был разбит морально и эмоционально, на моих глазах еще, наверное, были видны дорожки слез, а, может быть, это были всего лишь следы от капель дождя – теперь это уже и правда сложно вспомнить, да и незачем ведь... Один из людей, которым я был предан и доверял, которому отдал действительно большую часть своей жизни, предал меня и обманул. Обманул нагло, подло и до ужаса банально, но я понимал, что виноват в этом только я сам, и что если бы я не позволил водить себя за нос – ничего этого не произошло бы. Я принял удар и не смог его отразить. Он лишь вскользь царапнул мой щит, которым я всегда закрываюсь в таких случаях и которым всегда наполовину закрыт – но удар шел прямо под сердце, и мой щит почти не ослабил его. Так что я принял его и стерпел. И теперь ехал к единственному человеку, который мог бы помочь мне снова поверить, что есть еще кто-то, рядом с кем можно спокойно заснуть с улыбкой на лице и не думать о возможных обманах, корыстных целях и неглубоких людях. Я ехал к человеку, который знает меня, который мыслит так же, как я, который читает те же книги, смотрит те же фильмы, уважает мое мнение и вкусы, который не пытается меня никак переделать, при этом потрясающе талантлив, честен, заботлив, нежен, обаятелен, добр, в совершенно непередаваемо милой степени инфантилен рядом со мной и который дает мне все, что мне нужно даже если я не прошу этого. Несложно догадаться, правда, что я ехал прямо к ней?
....Когда она обняла меня, я понял, что все, чему я придаю столько значения – не имеет смысла. Есть я, есть она. Мы снова рядом, снова вместе. Мы есть друг у друга, и мы свободны ото всех – мы можем сесть в машину и мчать на край света, держа друг друга за руки в молчаливом осознании совместного счастья.
....А потом началось невероятное. Как будто ощутив, что мне необходимо, кто-то свыше послал мне весь дальнейший вечер. Меня окружали чистые в мыслях, добрые и открытые, совершенно неиспорченные дети. Мне было ужасно непривычно слышать от них постоянные «спасибо» и обращения на «Вы», смотреть на их детские загорелые лица с открытыми миру искренними голубыми глазами, слушать их рассуждения и удивленно улыбаться самому себе – потому что я обнаруживал, что хотел бы, чтобы мои дети были похожи на них. И после этого я сидел у костра, молча ел суп и слушал песни под гитару. Но ведь всего этого для меня было бы очень мало – если бы не пела Она. Ее бархатистый с настоящими тигриными мурлыканиями голос проникал прямо мне в душу, в сердце, счищая своим тембром и тоном весь черный нагар и накипь внутри меня, которые мешали мне чувствовать, любить, переживать, скучать и хотеть быть нужным.
Мы разговаривали почти всю ночь, а потом уснули прямо рядом с гитарой и с утра проснулись одним целым – она сжалась в комочек и уткнулась своим милым слегка курносым загорелым носиком мне в мохнатую грудь, а я крепко обнимал ее двумя руками.
....Перед отъездом я зашел на кладбище рядом с полуразрушенным храмом и сидел там, глядя на могилы усопших людей. Там я похоронил свое прошлое. После я сидел в самом храме, разглядывая полуразвалившиеся фрески, и слушал ветер, гулявший в пробоинах крыши и окон. Я думал о том, что правильно выбрал место, чтобы оставить все, что было раньше – затхлое и на самом деле полное печали, глупых ошибок, неправильных поступков, моральных падений и чистых душевных порывов. Думал, что при желании я ведь мог бы остаться здесь, обрести себя, смириться с теми ударами, которые я получал, но… Я услышал из-за ворот кладбища детский смех и пошел наружу. Я выбрал будущее.
....Мы прощались с ней бесконечно долго, говоря друг другу всякие милые и грустные глупости о том, как мы будем скучать друг без друга, но оба мы знали, что словами здесь передать ничего нельзя – мы просто видели свет внутри наших глаз и понимали все без слов, а говорили… Наверное, просто чтобы что-то сказать, хотя бы попытаться как-то выразить переполнявшие нас эмоции. Мы стояли, обнявшись, а потом я просил ее уйти первой, потому что было на самом деле сложно отвернуться и садиться за руль.
....На обратном пути я осознал, какое чувство посетило меня около храма. Я понял, что в чем-то я, наверное, очистился и точно простил людям то, что они делали мне, ибо я не судья им и не имею права им быть. Я помню то спокойствие, охватившее меня и какую-то непонятную тихую радость. Я видел перед собой целые, уже прошедшие жизни и понимал, что все проблемы, все эти надуманные мной беды – они слишком бренны, чтобы мешать мне жить, не опираясь ни на кого в выборе своих решений, в своих желаниях помогать и творить добро, быть отзывчивым и искренним. Чтобы эпитафией на твоей могиле была надпись «Любимому мужу, отцу, дедушке, товарищу – забыть нельзя, вернуть невозможно» - и чтобы те, кто приходили к тебе на свидание после твоей смерти ни на секунду не сомневались в истинности этих слов.
Это не так просто, но нужно пробовать, иначе и жить не стоит.
Из динамиков, как и невеселым летом два года назад, раздалось:
«Я вижу дым – кто здесь в его власти?
Поднимите руки, искатели счастья…»
Я улыбнулся и поднял руку.
(с) PuSheR 2007