23:52 18-07-2007 городские сказки
в трёх частях, друг с другом не связанных.
***
Мы долго не ложимся спать. Когда вы идёте по улице в 4-5 часов утра и видите тёплый свет чьих-то окон, вполне возможно, что это именно наши окна. А может, и нет. В это время обычно мы с матушкой пьём чай. Чай мы предпочитаем зелёный. Тонкий аромат поднимается от чашек костяного фарфора, мы неспешно наслаждаемся напитком и слушаем тишину, полностью умиротворённые после удачной охоты.
Охотимся мы врозь. У каждого из нас есть свои любимые места и приёмы. Вернувшись вечером с работы, приняв душ и посмотрев новости, мы выходим в ночь. Время не играет роли, охота бывает одинаково удачной и утром и в полдень, просто мы любим ночь. Мне нравится растворяться в дыхании звёзд, танце дождя и ветра, обманчивом лунном сиянии. Это так банально, но неизменно приятно. Я долго выбираю добычу, мне не нужно думать о времени, ведь впереди – бесконечность… Кое-кто из родни говорит, что я глупый мальчишка, играющий в эстета, но это не так. Я просто люблю пить из красивой посуды.
Человек удивлённо смотрит на меня, ведь мгновение назад никого рядом не было. Он не может отвести взгляда от моих глаз, даже если пытается. Зрачки почти поглощают радужку. Удивлённое выражение пропадает с его лица, черты смягчаются, словно во сне. Я мягко беру его за руку, и мы идём туда, где мне точно не помешают.
Сонная артерия плохо восстанавливается, к тому же напор крови в ней слишком силён, я же люблю аккуратность. Поэтому я никогда не пью из горла. Я обнажаю его плечо, зимой же довольствуюсь запястьем. Протираю кожу захваченной из дома салфеткой – не люблю вкус пота. Делаю аккуратный разрез (от зубов остаются слишком характерные следы) и пью. Потеря примерно 500 ml крови здоровому человеку даже полезна, больные же меня не привлекают. Ни один вампир не может выпить человека полностью, оставим это на совести романистов. Я зализываю ранку и кровь перестаёт течь. Поправляю на нём одежду и отвожу туда, где встретил. Ухожу, не оборачиваясь, знаю, что стоит мне завернуть за угол и человек очнётся, поспешит вновь по своим делам. Потом с недоумением будет смотреть на небольшой порез и удивляться, как это он поранился и не заметил.
Дома меня ждёт мама, она всегда возвращается раньше. Чай уже заварен. С лёгкой улыбкой поднимаю чашку. Зелёный чай восхитительно гармонирует с терпко-солёным вкусом крови.
***
Снова бессонница. Полная луна заглядывает в окно и зовёт, протягивая по ковру бледную дорожку. Аккуратно снимаю с себя сонную тяжесть чужой руки, выскальзываю из-под одеяла, одеваюсь и выхожу в ночь.
Шагаю в густую тень подворотни и выхожу уже другим. Улицы пустынны, свет фонарей и редкие машины… Припозднившиеся прохожие не обращают внимания на крупного пса, целеустремлённо бегущего вдоль домов. Я всем своим видом говорю: мне нет до вас дела. Миную городскую окраину с деревянными домиками, запахом дыма и брехливыми шавками. Мой бег ускоряется, и по полю я уже почти лечу. Мои следы отчётливо видны на сияющем под луной снежном покрывале, но это меня не заботит. Среди людей мало осталось тех, кто отличит след крупной собаки от следа волка. С небольшой возвышенности я посылаю Зов, и мне почти сразу отвечают. Моя Стая недалеко, вскоре я присоединяюсь к ней. Первым меня встречает Вожак, настороженно принюхивается и успокоено фыркает, отходя в сторону. Тут же ко мне бросаются юные Братья, налетают и валят в снег, и мы радостно возимся в туче снежной пыли. Остальная родня снисходительно взирает на забавы молодых. По первой же команде вожака мы вскакиваем, и, отряхиваясь, демонстрируем полную готовность следовать за ним куда угодно. Этой ночью Стая шла по следу молодого лося, остановившись, чтобы поприветствовать меня. Мы возобновляем погоню, серыми тенями несёмся по лесу. Лось оказался чутким, нам не удалось застать его врасплох. Мы гоним его до реки, и останавливаемся, поняв, что не догоним. Ну что ж, в следующий раз повезёт больше. Да и зайцев много расплодилось прошлым летом, так что Стая не голодает… Холодная Луна требует у нас Песнь, и мы поём для неё, рассказывая о жизни и смерти, любви и надежде, о том, что Зима не вечна и скоро придёт Весна. Я говорю ей о том, что я не одинок больше, о том, что хоть я и другой, прошлой осенью Вожак разрешил мне присоединиться к его Стае и вопросы о том, кто я и зачем, стали неважны. Небо на востоке начинает бледнеть, мне пора. Стая не понимает, почему я ухожу, а потом возвращаюсь, пропахший бензином и гарью, но отпускает меня. Дорога домой не занимает много времени, вскоре я вижу тёмную кляксу города и мерцающий отблеск огней над ним. Первые дворники уже взялись за свои лопаты, а один дедок, увидев меня, охнул «Батюшки, волк!» и чуть не сел в только что скиданный сугроб, когда я пробежал в полуметре от него. Оханье и обещания меньше пить долго раздавались мне вслед.
Из знакомой подворотни я выхожу уже в человечьем обличье, захожу в подъезд, придерживая железную дверь, торопливо поднимаюсь. Стараясь не шуметь, вхожу в квартиру. Меня охватывают знакомые, уютные запахи Дома. Прохожу в комнату, не зажигая света, скидываю одежду и осторожно – осторожно заползаю под одеяло, стараясь не разбудить. Не выдерживаю и зарываюсь холодным носом под волосы, в такую родную ямочку на шее. И тут же попадаю в дремотно-тёплое объятие. Сонно, с улыбкой: «Нагулялся… Спи…». И я засыпаю. Счастливый.
***
Я иду по дорожке из тёмно-серых камней неправильной формы. Карликовые сосны причудливо изгибаются на фоне бутылочно-зелёного неба, сквозь которое просвечивает зашедшее солнце… Воздух веет прохладой, роса уже пришла в наш мир, осев на цукубаи. Совершаю омовение и иду дальше.
Устал… Встречи с «нужными» людьми так выматывают, но пока необходимы. Политика… как противно…как будто слизень утонул в недопитой чаше.
С каждым шагом стряхиваю с себя настоящее, воспоминания лёгкими тенями окружают меня. В таком же крытом соломой домике ждал меня когда-то Эйсай. Я вспоминаю нашу беседу о способах начертания иероглифа вечность, о его смысле и красоте. И в токонома, как тогда, изгибается кедровая ветвь, перечёркнутая камелией… мы говорили о поэзии и бесконечной красоте жизни… Потом, месяц спустя, оябун осу-тора принёс мне клятву, тигры сильны, но им не хватало расчетливости, свойственной нашему клану.
Сегодня по тропинке, выложенной древним базальтом, на высоте 37-ми этажей я иду один. Разве мы могли представить тогда небоскрёбы, увенчанные садами?
Нагнувшись, разуваюсь и вхожу в узкую дверь. Со мной нет меча, чтобы оставить его снаружи, те времена прошли и мечи вкушают почёт на подставках.
Жизнь меняется и диктует свои законы. При всём моём нежелании, я не смогу устраниться, если только не подамся в орден бродячих монахов - дзен… Что ж. Это стало бы закономерным концом столь блестящей карьеры… если бы остался хоть один человек, помнящий о ней. Даже Дзю помнит меня лишь последние 60 лет, с тех пор, как я нашёл его на улице, погибающим от голода и многочисленных паразитов. Он не удивляется тому, что время надо мной не властно, быстро и безболезненно убирает начинающих сомневаться. Впрочем, таковых всё меньше. Я хороший ученик и прекрасно научился мимикрировать.
Мягко опускаюсь на циновки, в очаге мерцают угли, в тёмном глиняном чайнике закипает вода. Не дожидаясь, пока кипяток взбурлит ключом, я снимаю чайничек с углей. Искры игриво обнимают ладони.
Отмеряю чайный порошок в пиалу, заливаю горячей, но не кипящей водой, взбиваю пену истрёпанным бамбуковым венчиком. Автоматически соблюдаю все мельчайшие детали чайной церемонии, находя в её привычной размеренности успокоение. Отпиваю первые пол глотка… жидкий огонь проносится по оголённым нервам, расслабляя и примиряя с жизнью. В узкие окошки под крышей заглядывает время, ночная синь поглощает прозрачную зелень заката, редкими лампадками загораются звёзды. Время останавливается. Через час…день…столетие я выхожу в мир. Уже стемнело. Вновь ступаю по тёмным камням, подхожу к самому краю.
Люблю смотреть на ночной город, раскинувшийся внизу. На неоновые огни рекламы, нескончаемые потоки машин. Здесь, наверху смог почти не чувствуется и ветер мягко обнимает за плечи. Слышу его шёпот: «Ну же, давай, отпусти себя». Встаю на невысокий бортик и раскидываю руки, делаю шаг. С яростным хохотом ветер бьёт в лицо, свистит в ушах. Миг – и Луна заглядывает мне в глаза, пытается проникнуть в ставшие вертикальными зрачки, серебрит чешую. Ветер наполняет крылья, несётся вперёд, крича «Догони!». Я делаю круг над мерцающим городом и устремляюсь за ним. Люди редко смотрят в небо, а когда смотрят – не верят себе.на данный момент - всё.