В супермаркете мы, проклиная стремительно тощавший кошелек, провели закупку экипировки. Ире приобрели спелеологический комбинезон и куртку с капюшоном из импортного комплекта химической защиты. Мне досталась почти такая же куртка и защитный технический спецкостюм. В отделе электроники пришлось перерыть вместе с продавцом горы коробок в поисках нужных нам вещей. В итоге арсенал составили два трехваттных светодиодных фонаря для рабочего освещения, строительный лазерный дальномер и газоразрядный прожектор заливающего света на пять миллионов свечей. Из моего дачного хозяйства мы планировали захватить с собой две пары респираторов с патронами химзащиты.
Назад в дачный поселок мы возвращались уже поздним вечером. Закатное солнце окрасило все вокруг в феерические красно-синие тона, показались над горизонтом первые звезды. Ира спокойно смотрела в окно и любовалась пейзажами в свое удовольствие. Мне наслаждаться всей окружающей красотой мешали грузовики, выскакивающие из наступающей тьмы перед самым капотом машины, угрожающе рыча моторами. Идущая практически без нагрузки «Нексия» выдавала на сухой ровной дороге отменный разгон, поэтому я не терял времени, и, чуть прижав педаль газа, легко оставлял позади стальные чудища. Где-то посередине пути радиоприемник потерял волну и настроился вместо нее на другую. Задорные современные ритмы сменились чарующе романтичными композициями в стиле ретро. Вся обстановка настраивала на безмятежный лад. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что фактически уже не управляю машиной, а, предоставив ей право самостоятельно лететь сквозь сгущающиеся сумерки, любуюсь через зеркало тем, как размеренно поднимается и опускается в такт дыханию скрытая под белой блузкой грудь моей любимой. На всем видимом пространстве впереди не было заметно ни фар, ни огней. Приемник поймал еще одну волну, и в эфире зазвучала старая, перепетая уже в новые времена мелодия «Маленького принца». Я всегда очень любил эту песню, а сейчас, в исполнении Валерии, она звучала для меня как-то по особому трогательно. Оторвавшись от дороги, я повернулся к Ире и улыбнулся ей.

Кто тебя выдумал, звездная страна.
Снится мне издавна, снится мне она.
Выйду я из дому, выйду я из дому,
Прямо за пристанью бьется волна…

Повернувшись в мою сторону, в ответ на улыбку, Ира посмотрела на меня так, что душу насквозь пронзило теплой стрелой. Больше сдерживаться не было сил. Я начал тормозить, отыскивая глазами ровную площадку на обочине дороги, пригодную для остановки. Метров через четыреста нам повезло, и я остановил машину на площадке для отдыха, почти со всех сторон укрытой лесом. К этому времени уже совсем стемнело. Выключив двигатель и потушив фары, я осторожно провел рукой по ткани Ириной блузки, прямо над грудью. В ответ Ира посмотрела на меня вопросительно, и, поправив немного смятую мной ткань, погладила по волосам. Поцеловав ее в руку, я аккуратно расстегнул блузку, освободил от белья одну грудь и начал медленно поглаживать ее ладонями. Ира блаженно закрыла глаза. Отодвинув свое сидение назад, сколько позволяли салазки, я пересадил ее к себе на колени и продолжил гладить. Облачная нежность, трепетная квинтэссенция женского тепла входила через ладони мне в душу, разливалась, окутывала все кругом. Самым большим удовольствием в мире было для меня сейчас – поглаживать, ласкать мягкую грудь любимой, чувствуя каждой клеткой тела, каждым островком души доставляемое ей наслаждение.

…Там, где с надеждами, там, где с надеждами
Самые нежные бродят слова…

До дачного поселка мы добрались в два с лишним часа ночи, уставшие настолько, что едва имели силы перенести в дом все наше снаряжение. Ложась спать, Ира устроила меня рядом так, чтобы уже я теперь оказался спящим у нее в руках. Поцеловав любимую в нежные, слегка припухшие от недавних ласк губы, я утонул в сонном море, не ведая о грядущем ужасе, который нам суждено было пережить в эту ночь.
***
Проснулся я от слабого толчка. Ира тихонько потряхивала меня за плечо:
- Что-то происходит. Обними меня, пожалуйста. Не могу больше спать. Мне страшно… .
Спросонья, еще плохо понимая, о чем идет речь, я совершенно инстинктивно прижал ее к себе и стал озираться по комнате в поисках какого-нибудь странно выглядящего в темноте предмета или тени, могущей спровоцировать внезапный кошмарный сон. Но вокруг ничего не изменилось. Все было по-прежнему с тех пор, как мы впервые вошли в эту комнату, целуя друг друга. Однако, мою любимую, похоже, все больше одолевал какой-то абсолютно необъяснимый панический страх, заставивший ее свернуться калачиком и все время пытаться теснее прижаться к моей груди. Понимая, что столь продолжительный и сильный приступ страха не мог быть вызван кошмарным сном, я приподнял Иру с постели, сел и усадил ее к себе на колени, рассчитывая на то, что изменение положения тела заставит разум немного отвлечься от пугающих видений и восстановить сознательно воспринимаемую картину окружающего мира. Но, несколько секунд спустя, уловив частое, лихорадочное, как у испуганного зверька, дыхание девушки, понял, что мои действия ни к чему не привели. Ира вдруг всхлипнула, но следующий приступ страха, видимо, совсем перехватил ей дыхание. Ее ногти впились мне в кожу, руки судорожно напряглись, все тело била крупная дрожь. В падавшем ей на правую половину лица лунном свете я различил потоком стекающие из-под крепко зажмуренных век слезы, и теперь уже сам отчаянно испугался. Крепко обняв Иру, уложив ее голову к себе на плечо, я старался, перемежая вопросы поцелуями, выспросить у нее ласковым шепотом причины непостижимого страха. Но ее ответы, произносимые сорванным плачущим голосом, не дали ровным счетом никакой информации. Единственной более или менее понятной фразой из всего потока бессвязных слов, была такая:
- Помоги, спрячь, прошу тебя! Только не целуй, пожалуйста, меня каждый поцелуй так бьет, очень страшно!…
Беспомощность положения наводила настоящую панику. Я, сам дрожа от страха и слушая ставшее глубоким и частым напряженное дыхание Иры, чувствовал, что невероятный ужас, сковавший ее, уже готов прорваться наружу как гнойный нарыв. Еще немного – и вырвется из груди дрожащей как осенний лист девушки пронзительный, нечеловеческий крик. И следом, позволив ей закричать, ворвется вместе с криком ей в тело, погубит разум, расстроит эмоции. Только позволить – и под напором собственного крика Ира мгновенно сойдет с ума! Ощущая ладонями бешеный ритм сердца любимой, я начал лихорадочно думать, выбирать, просчитывать все варианты возможных действий. Целовать было нельзя, при каждом неосторожном прикосновении все тело ее сотрясали судороги. Каждое слово, произнесенное чуть громче самого тихого шепота, заставляло ее вздрагивать. Через несколько томительных минут пассивного раздумья, я нашел, кажется, способ немного успокоить Иру, приникнув губами к коже шеи и осторожно посасывая ее в такт ударам сердца. Видимо, расслабляющий эффект от такой ласки превосходил вызываемые ею же приступы страха. Постепенно Ира успокоилась, похоже, страх медленно, но верно покидал ее. Наконец, она приподнялась, посмотрела на меня уже совсем осмысленными глазами, и, разрыдавшись, крепко обняла. Мучительно всхлипывая, она выплакивала, уложив голову мне на грудь, весь гигантский груз пережитого ужаса, и я, обмирая от боли и облегчения, плакал вместе с ней.
***
Утро нашло нас сидящими на кровати. Ира мирно проспала у меня на коленях до самого рассвета. Наши руки и ноги основательно затекли, так что перед тем, как вставать, мы принуждены были сделать друг другу импровизированный массаж. После легкого завтрака состоялся длинный и довольно неприятный для меня разговор, суть которого сводилась к тому, что поразивший Иру ночью приступ страха напрямую связан с запретной зоной, в которой она прожила столько времени, и что наш поисковый рейд следует предпринять именно сейчас. Что-то, происходящее в зоне, по словам Иры, вполне могло вырваться за пределы обычного ареала, вызвало ночной приступ ужаса, и теперь (конечно, в отсутствие внешнего вмешательства) могло окончательно погубить всех, оставшихся в военном городке, а также угрожать и внешнему миру. Ну а поскольку серьезные инстанции, вроде археологического управления, наш рассказ не заинтересовал, нам самим придется предпринимать шаги, способствующие спасению людей и ликвидации неведомой опасности. Все мои доводы, приводимые против, были яростно отброшены. В запале спора мы незаметно перешли с обычного разговора на крик. Ласковый нрав моей любимой сейчас, видимо, в полной мере проявил свою оборотную сторону в виде резких, вспыльчивых выпадов и темпераментной, граничащей с истерией, аргументации. Впрочем, это могло быть и следствием ночного ужаса, расшатавшего хрупкую психику девушки. Скрепя сердце, я согласился предпринять поездку в уже знакомые таинственные места именно сегодня. Еще через десяток минут мы приступили к разбору и подготовке снаряжения. В фонари поставили свежие аккумуляторы, респираторы зарядили новыми фильтрующими блоками. В дополнение к основной экипировке я захватил с собой фотографический штатив и завалявшийся в гараже внушительный моток альпинистского троса. После окончания сборов еще предстояло обдумать план действий с возможными вариантами на случай чрезвычайного обстоятельства вроде очередного срабатывания неведомой охранной системы (собственно, это и было единственной проблемой, возникновение которой мы хоть как-то могли спрогнозировать). Надежда на то, что инфразвуковой удар фокусируется только в одной точке – около входа в древний тоннель – была весьма призрачной, ибо для обеспечения работы такой системы нужен волновод гигантских размеров, заложенный в толщу земли и защищенный от разрушения. В случае же неисправности фонарей или внезапного нападения обезумевших жителей военгородка – шансы на спасение практически сходили на нет. Результатом всего нашего планирования стало решение закрепить конец троса у входа в подземелье и продвигаться вглубь, пропустив его через кольца на костюмах. В состоянии слепой паники, вызванной инфразвуком, только этот трос мог стать спасительной нитью, указывающей путь наверх. Идти договорились, подсвечивая путь светодиодными фонарями. В случае обнаружения интересных объектов, требующих фотосъемки, я предполагал применять фотоаппарат без вспышки, включая для дополнительного освещения прожектор. Попутно можно было картировать подземелье, измеряя с помощью лазерного дальномера ширину и протяженность проходов. При благоприятных обстоятельствах вся работа под землей, включая картирование и фотосъемку, не должна была занять более трех-четырех часов.
В процессе сборов наш с Ирой утренний спор забылся, и ее глаза вновь засветились уже знакомым мне чарующим светом. Чтобы совсем снять напряжение тела и разума перед дорогой, мы немного погладили и поцеловали друг друга уже в машине. Колеса привычно зашелестели по асфальту. Светило яркое солнце, но день обещал быть ветреным и нежарким. Все шло очень хорошо, и я, казалось, смог окончательно забыть беспокоящее ощущение тревоги.
Дорога до военного городка не принесла никаких новых обстоятельств. Однако, я не наносил на план в прежнюю свою поездку расположение тоннелей в лесу, и сейчас поймал себя на мысли, что это расположение и число тоннелей явно изменилось за несколько дней! Впрочем, тогда я счел за благо молчать об этом, ибо подобный факт не укладывался уже ни в какие теории. В самом городке не произошло никаких видимых изменений, если не считать полного исчезновения людей с улиц. Это вселяло даже, пожалуй, некоторый оптимизм – возможно, большая часть населения, преодолев наконец свое странное состояние, выехала из городка, пораженного неизвестным недугом, в другие места.
Однако надежде на естественное обезлюдение городка не суждено было сбыться. В тенистом дворике около одного из домов Ира заметила лежащую на земле лицом вверх человеческую фигуру. Вылетев из машины, мы бросились к лежащему, но подойдя, сразу поняли, что помощь, увы, этому человеку уже давно не требуется. На сухой земле лежал мертвый мужчина невысокого роста, седовласый, с длинной окладистой бородой. Глаза его были закрыты, и с определенного расстояния он вполне мог сойти за безмятежно спящего. Тем не менее, оставался открытым вопрос, почему в маленьком городке, где каждый житель на виду, никто не заметил этой смерти и даже не попытался достойно проводить умершего в последний путь? Еще один вопрос касался внешнего вида тела. Выглядело оно так, будто смерть человека наступила не более нескольких часов назад, на коже не было никаких следов окоченения, не говоря уже о разложении. Преодолев органическую брезгливость, я осторожно дотронулся до оголенной полоски кожи на ноге трупа. Ощущение поразило меня: мертвая человеческая плоть была теплой, даже горячей на ощупь, и оставляла на пальцах следы, напоминающие масляные пятна от размякшей в жару стеариновой свечки! Содрогнувшись от отвращения, я долго вытирал руки о листья подорожника, в изобилии росшего вокруг. Иру, наблюдавшую за моими действиями и снимавшую их на фото, явно уже трясло от страха, однако, она и сейчас не предложила повернуть назад. Сев в машину, мы заперли изнутри все двери, запустили двигатель и включили кондиционер.
- Ира, любимая, по-моему, самым правильным шагом сейчас будет: вызвать скорую помощь, проводить врачей к этому месту, и уносить ноги как можно скорее! Пусть ищут, пусть вызывают милицию и военных, пусть делают что хотят, но нам с тобой надо уезжать отсюда! Неизвестно, что скрывается в том подземелье, возможно, именно оно погубило этого человека, а может, и всех в городке!
- А бабушка?! По-твоему, мы должны оставить ее здесь на верную смерть?! Надо найти ее, может быть, она еще жива, может быть, ее не тронуло… этим…
На последних словах Ира беспомощно расплакалась. Уже второй раз за эти сутки. Я обнял ее, чтобы немного успокоить, а потом нажал газ. Через минуту мы уже стояли у подъезда дома, от которого я забрал ее несколько дней назад. Выскочив из машины, сразу побежали наверх, в квартиру. Дверь не была заперта. На кровати, расположенной в углу одной из комнат, обнаружилась лежащая женщина лет шестидесяти, полная, светловолосая, одетая в длинную ночную рубашку лимонного цвета. И снова – никаких признаков жизни. Ира, рыдая, бросилась к бабушке, но в ужасе отпрянула, почувствовав на пальцах рук отвратительный маслянистый след.