В этот раз
слова не подействуют: мой язык
для тебя уже больше не иностранный,
чтобы прислушиваться. И нельзя
вступить в то же облако дважды. Даже
если ты бог. Тем более, если нет.
(с)

Хочешь знать, что внутри?
Чуэка. Зеленое бутылочное стекло призывно поблескивает, отражая случайные блики. Воздух обжигает, как ее ладони, истерично дрожит и колышется безграничным парусом, сотканным из абрикосовых солнечных нитей. Под моими ногами податливо плавится и стонет асфальт. Мы задыхаемся в унисон.
Здесь, среди ярких пар, облитых потом столь щедро, что этот запах врастает в стены домов, образуя мощную корневую систему, она смотрится странно, в своем платье цвета “Sapphire blue”, благоухающая чем-то глубоким и благородно фиолетовым, с палантином, вгрызающимся в сгибы локтей и дерзко не скрывающим ванильных плеч. Она стоит в телефонной будке, где, наверняка, нечем дышать, и оживленно спорит с кем-то, хмурит брови, изо всех сил сжимает цепкими пальцами пластиковую трубку, пока четко прочерченная ватерлиния ее рта возмущенно дергается, затапливаемая гневом, и как-то по-детски кривится. А я, я жадно вглядываюсь в танцы ее морщинок на лице, жалея, что я не воздух в квадратуре телефонной будки, не пластиковый аппарат с кнопками, которые судорожно вдавливали ее пальцы, и даже не тот ее неведомый собеседник, что дало бы мне шанс впитывать ароматные звуки ее голоса.
Я жду. Она открывает дверцу и вытирает рукой капельки пота со лба. Она смотрит на меня и протягивает руку ----- срабатывают детонаторы в округлых животах глобусов, и материки разлетаются кровавыми ошметками ----- и я сжимаю ее ладонь в своей. Она кусает губы и смотрит ----- Солнце магнитом тянет к себе железные звезды, которые безвольно исчезают в распахнутом рту ----- и предлагает выпить сангрии в упруго-заводном, лимонном Ла Латина....
Солнце паковало чемоданы, подгоняемое стрелками часов. Мы шли по площади Сибелес: она – босая, с разлетающимися от ветра черными прядями волос, я – с ее туфлями в руке. Она рассказывает о муже в сером костюме, о его Porshe 356-B бархатно-черного цвета, о его любовнице, которая выращивает розы, о детях, которых у нее не будет. Я ни черта не слушаю и не слышу, а она и не просит. Ветер приносит теплый, уютный запах корицы и отзвуки чьих-то воздушных снов, вплетающихся в линии ресниц, как лента в косы. Меня пьянит и убаюкивает, я словно качаюсь на мягких теплых волнах ее голоса – и пропадаю.
Тогда на нас мелкими камнями обрушился вечер, оставляя синяки и ушибы на уставшем теле. Мы снова что-то пили и танцевали под переливы гитар, громко кричали, пели...а потом она за руку вела меня по улицам в квартиру на 16 этаже, с белыми занавесками и цветами на подоконниках. Было 4 утра, еще не жарко, но уже зрело-апельсиново, песочно, с запахом имбиря и грусти. Мы пили тягучий горячий шоколад и ели чуррос, и она вкусно целовала мое лицо, а потом снова рассказывала про любовницу с розами, детей, которых нет, porshe, который есть, но лучше бы не было, мужа, влюбленного в себя и еще чуть-чуть в porshe...
А потом она вдруг сказала «Спасибо, тебе пора».
И я содрогнулась от внезапно обрушившейся грусти, похожей одновременно на вырвавшиеся на волю тайфун и цунами,. Казалось, что между нами протянулась остро натянутая нить болезненного неприятия затхлой реальности ----- и я рывком поднимаюсь на ноги, неловко опрокидывая стул, и вылетаю за дверь, не дожидаясь лифта несусь вниз, перепрыгивая через ступеньки так яростно и быстро, как делала бы если за мной гнался ее муж с кольтом в одной руке и с береттой в другой. Я падаю, разбиваю колени и ладони, скатываюсь до следующей лестничной площадки, фыркаю и отряхиваюсь, как угрюмый пес, поднимаюсь и бегу дальше: вниз, вниз, вниз.
В воздухе блестящими росинками рассыпались бархатно-черный порше, муж, влюбленный в себя и работу, любовница с розами, чуррос, лимонный Ла Латина, утренний гневный звонок. Рассыпались --- и исчезали, будто их никогда не было.
Сквозь призму глупых слез пострассветная реальность разлеталась вдребезги, как разноцветная тарелка, брошенная в сердцах об пол; красный, оранжевый, желтый,серый, коричневый, голубой, белый. Все кругом взрывалось и затихало.
Я бреду наугад по раскаленному асфальту, обжигая ступни.
Хочешь знать, что внутри?

Состояние: юла