Чтобы компенсировать
невыносимость
эпилептических
припадков,
в дни, когда
не болела голова,
он строил дома из песка
и пироги из глины пёк.
Мягко принимала трава,
шуршал между пальцев
тот самый горячий песок.
Он был почти счастлив.
Да.
«Тигр, тигр,
где твоя горячая пасть»
– так он пел,
а напевшись всласть,
падал спать
и тяжелый висок
диктовал ему сны,
которые он знал
уже назубок.
Сейчас выйдет
из дома
старый отец
и протянет ружьё:
«Вот, сынок,
не смотри
на треснувшее цевьё,
пристреляно оно».
Когда убью тигра,
думает он,
продираясь сквозь кусты,
всё пройдет,
голова перестанет
болеть сразу,
и счастливая гримаса
перерезает его лицо
напополам.
Вон! Вон там!
Видишь!
Тигр! Тигр!
Из-за дерева
выходит он.
Сладко зевнув
тигр смотрит
сквозь человека
с ружьем.
Красивый, мягко-твердый,
прыгает, надвигается его морда,
а ружье отказывается стрелять
и тихо становится сразу.
Просыпаясь на влажном
от пота песке,
думает: «вот зараза,
опять...»
Поднимается, идёт к реке,
зачерпывает коричневой
воды в ладонь,
а в голове загорается то,
что никому не объяснить,
никому не понять.
Ломит затылок,
вторит ему лоб.
Тигр, тигр,
бог, тигр, бог.