горячий самовар, медовые ковриги;
она сожгла дрова, и принялась за книги;
она не знала, кто топил ее в реке,
одна рука в крови, другая в молоке,
и яблоневый цвет в кудрявых волосах,
ногами на земле, главою в небесах

я говорил с тобой до самого рассвета,
но твой открытый рот, как дуло пистолета;
и я не знаю, кто топил тебя в реке,
одна рука в крови, другая в молоке,
и яблоневый цвет в кудрявых волосах,
ногами на земле, главою в небесах...

я покажу тебе полет аэроплана,
я нарисую паука на дне стакана,
на дне стакана мухи плавятся от браги,
и бродят танки по мелованной бумаге,
я расскажу тебе, как пчелы строят дзоты,
я научу тебя стрелять из пулемета,
и ты услышишь, прикоснувшись к полюсам,
как гибнут наши голоса, наши голоса, наши голоcа, наши голоса.

дремучие леса, волшебные поляны;
черничные кусты зализывают раны;
но в крике стрекозы, в глазу у муравья,
есть место для тебя и место для меня;
и яблоня взойдет, оставив нам дары,
с условием забыть все правила игры...

я до сих пор не знаю, эльф ты или гоблин,
я знаю, опыт твой годами был накоплен,
тебе известно, как над замком реют флаги,
и бродят танки по мелованной бумаге,
так научи меня, как пчелы строят дзоты,
и прострели меня насквозь из пулемета,
и я услышу, прикоснувшись к полюсам,
как гибнут наши голоса, наши голоса, наши голоса, наши голоса...