endocrinolog
18:39 07-12-2003 Литература в Медицине.
ТИТ ЛУКРЕЦИЙ КАР (99-55 ГГ. ДО Н. Э.):

Человек, пораженный внезапным приступом,
Часто у нас на глазах, как от молньи удара на землю,
Падает с пеной у рта и, дрожа всеми членами, стонет.
Нет сознания в нем, сведены его мускулы корчей.
Дышит прерывисто он и, разбитый лежит, обессилен.
После же, как вспять повернет источник болезни и в недра
Едкая влага назад, отравившая тела, вернется,
Как в опьяненьи, больной поднимается, мало-помалу
В чувство приходит опять, и душа его вновь оживает.



(Перевод Ф.А.Петровского)

а также,
"Записки юного врача" Михаил Булгаков
http://www.klassika.ru:8014/cgi-bin...skiw.txt&page=0

Михаил Булгаков "Заметки юного врача"(675kb)
Эмиль Агаджанян "Записки доброго стоматолога"(132kb)
Михаил Булгаков "Собачье сердце"(224kb)
Рольф Крон "Врач"(42kb)
http://www.nedug.ru/lib/rest/proza/book.htm

отредактировано: 07-12-2003 21:34 - endocrinolog

Комментарии:
endocrinolog
18:40 07-12-2003
ЭПИЛЕПСИЯ В "ЕВАНГЕЛИЕ"
"Один из народа сказал в ответ: "Учитель! Я привел к Тебе сына моего, одержимого духом немым: где не схватывает его, повергает его на землю, и он испускается, и скрежещет зубами своими, и цепенеет. Говорил я ученикам Твоим, чтобы изгнали его, и они не смогли". Отвечая ему, Иисус сказал: "Приведите его ко мне". И привели его к Нему. Как скоро бесноватый увидел Его, дух сотряс его; он упал на землю и валялся, испуская пену. И спросил Иисус отца его: "Как давно это сделалось с ним?" Он сказал: "С детства; и многократно дух бросал его и в огонь, и в воду, чтобы погубить его; но, если что можешь, сжалься над нами и помоги нам"


(Евангелие от Марка. Глава IХ, строка 17).
endocrinolog
18:40 07-12-2003
ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА Ф.М.ДОСТОЕВСКОГО "ИДИОТ".
...Он (Князь Мышкин - ред.) задумался, между прочим, о том, что в эпилептическом состоянии его была одна степень почти пред самым приступом (если только приступ приходил наяву), когда вдруг, среди грусти, душевного мрака, давления, мгновениями как бы воспламенялся его мозг и с необыкновенным порывом напрягались разом все жизненные силы его. Ощущение жизни, самосознания почти удесятерялось в эти мгновения, продолжавшиеся как молнии. Ум, сердце озарялись необыкновенным светом; все волнения, все сомнения его, все беспокойства как бы умиротворялись разом, разрешались в какое-то высшее спокойствие, полное ясной, гармоничной радости и надежды, полное разума и окончательной причины. Но эти моменты, эти проблески были еще только предчувствием той окончательной секунды (никогда не более секунды), с которой начинался самый приступ. Эта секунда была, конечно, невыносима. Раздумывая об этом мгновении впоследствии, уже в здоровом состоянии, он часто говорил сам себе: что ведь все эти молнии и проблески высшего самоощущения и самосознания, а стало быть и "высшего бытия", не что иное, как болезнь, как нарушение нормального состояния, а если так, то это вовсе не высшее бытие, а, напротив, должно быть причислено к самому низшему. И, однако же, он все-таки дошел, наконец, до чрезвычайно парадоксального вывода: "Что же в том, что это болезнь? - решил он наконец, - какое до того дело, что это напряжение ненормальное, если самый результат, если минута ощущения, припоминаемая и рассматриваемая уже в здоровом состоянии, оказывается в высшей степени гармонией, красотой, дает неслыханное и негаданное дотоле чувство полноты, меры, примирения и восторженного молитвенного слития с самым высшим синтезом жизни?" Эти туманные выражения казались ему самому очень понятными, хотя еще слишком слабыми. В том же, что это действительно "красота и молитва", что это действительно "высший синтез жизни", в этом он сомневаться не мог, да и сомнений не мог допустить. Ведь не видения же какие-нибудь снились ему в этот момент, как от гашиша, опиума или вина, унижающие рассудок и искажающие душу, ненормальные и несуществующие? Об этом он здраво мог судить по окончании болезненного состояния. Мгновения эти были именно одним только необыкновенным усилием самосознания, - если бы надо было выразить это состояние одним словом, - самосознания и в то же время самоощущения в высшей степени непосредственного. Если в ту секунду, то есть в самый последний сознательный момент пред приступом, ему случалось успевать ясно и сознательно сказать себе: "Да, за этот момент можно отдать всю жизнь!", то, конечно, этот момент сам по себе и стоил всей жизни. Впрочем, за диалектическую часть своего вывода он не стоял: отупение, душевный мрак, идиотизм стояли пред ним ярким последствием этих "высочайших минут". Серьезно, разумеется, он не стал бы спорить. В выводе, то есть в его оценке этой минуты, без сомнения, заключалась ошибка, но действительность ощущения все-таки несколько смущала его. Что же, в самом деле, делать с действительностью? Ведь это самое бывало же, ведь он сам же успевал сказать себе в ту самую секунду, что эта секунда, по беспредельному счастию, им вполне ощущаемому,. пожалуй, и могла бы стоить всей жизни. "В этот момент, - как говорил он однажды Рогожину, в Москве, во время их тамошних сходок, - в этот момент мне как-то становится понятно необычайное слово о том, что времени больше не будет". "Вероятно, - прибавил он, улыбаясь, - это та же самая секунда, в которую не успел пролиться опрокинувшийся кувшин с водой эпилептика Магомета, успевшего, однако, в ту самую секунду обозреть все жилища аллаховы".