Недавно в дневнике у Сарины увидел пост касательно "Леди-ястреба" и размышления о том, почему режиссерам, дабы показать любовь, обязательно нужно ее... физическое проявление? Задумался. Согласился. Потому что в помянутом фильме - да, практически никаких прикосновений друг к другу. Только... замечу, что прикосновений нет, но там есть взгляды, заменяющие их полностью. В частности, потому фильм остается одним из любимых.
А на день святого Валентина решил выложить еще кое-что, как раз касающееся темы. На мой взгляд, Гай Гэвриел Кей - один из тех, кто умеет лучше всего писать о любви, не прибегая к постельным сценам; в искренне любимой мной "Сарантийской мозаике" именно самая впечатляющая пара обходится разве что одной сценой - в са-амом начале, за долгие годы до действия всего сюжета. В "Изабель" прикосновений нет вообще. Но...
Пожалуй, лучше процитировать.

Он запомнил кое-что еще, чего никогда уже не забудет: император, стоящий у трона, внезапно улыбнулся маленькой, изящной женщине у окна.
Среди многих прочих вещей Плавт Бонос понял, со странным ощущением горечи, что он никогда в жизни не смотрел так ни на мужчину, ни на женщину, и не получал ни одного взгляда, даже отдаленно напоминающего тот, которым танцовщица, ставшая потом императрицей, одарила Валерия в ответ.

Император не видит никаких мистических знаков в этом пламени поздно ночью, сидя у ног женщины, правой рукой касаясь ее ноги в усыпанной драгоценными камнями сандалии. Он говорит:
- Никогда не покидай меня.
- Куда же я пойду? - шепчет она через мгновение. Она пытается произнести эти слова легкомысленным тоном, но ей это не удается.
Он поднимает глаза.
- Никогда не покидай меня, - снова повторяет он, на этот раз его серые глаза смотрят прямо в ее глаза.
Он умеет оказывать на нее такое действие: дыхание замирает у нее в груди, горло сжимается. Ее охватывает страстное желание. После всех этих лет.
- Никогда в жизни, - отвечает она.

Если бы кто-то смотрел на него и знал, что он делает, то им потребовалось бы истинное понимание его искусства (и даже всех подобных видов искусства), чтобы не прийти к выводу, будто он - жесткий, холодный человек, равнодушный в жизни к женщине, которую так безмятежно изображает. Его глаза смотрят ясно, руки двигаются твердо, придирчиво выбирая смальту на стоящих перед ним подносах. Выражение его лица отстраненное, суровое: он всего лишь решает технические задачи со стеклом и камнем.
Всего лишь? Сердце иногда не может сказать, но рука и глаз - если они достаточно тверды и достаточно ясны - могут сотворить окно для тех, кто придет после. Когда-нибудь кто-нибудь, возможно, посмотрит наверх, когда все бодрствующие или спящие в Сарантии этой ночью давно уже умрут, и узнает, что эта женщина была прекрасна и очень любима неизвестным мужчиной, который поместил ее наверху. Говорят, так древние боги Тракезии помещали своих смертных возлюбленных на небо в виде звезд.


- И я... я был... ты называла меня Анвил.
Она подняла голову.
- Возлюбленный? Ты так самонадеян? Считаешь, я должна назвать тебя так, потому что по глупости один раз это сделала?
Она сердится не по-настоящему, подумал Нед, но он не был в этом уверен.
- Я только сказала, что так ты меня называла, и не один раз за это время, - прошептал мужчина. Он не опустил голову. - Не воображай, что я забыл.
У лежащей рядом с Недом Кейт Уэнджер вырвался тихий звук. Никто на плато не пошевелился. Горели факелы, дым струился по ветру.
- Не один раз, - в конце концов согласилась женщина. - Названный так, или нет. До этого шрама и после. У моря и из волн.
И Нед Марринер, прячущийся в темноте, услышав это, подумал, что, если до того, как он состарится и умрет, какая-нибудь женщина скажет ему подобные слова таким голосом, он может считать, что прожил жизнь не зря.

Теперь ей нужно поймать такси. Она находит место, где стоит и ждет одно из них. Но когда она спрашивает у шофера, выясняется, что ей нужно ехать слишком далеко, что у нее не хватит денег, чтобы оплатить ему потраченное время. Сначала это вызывает досаду, потом забавляет. Она громко смеется.
И после того, как она рассмеялась, стоя у опущенного окна на солнце, шофер передумал и согласился отвезти ее туда, куда она хочет.
Позже, во время долгой обратной дороги в Арль, он не мог сказать, почему это сделал – рискнул совершить незаконную поездку за пределы зоны действия его лицензии, потратить утро и полбака бензина на дорогу в один конец, да еще за урезанную плату, – и он даже не разговаривал с этой женщиной. Просто поглядывал на нее в свое зеркало, а она смотрела из окна на проплывающий мимо Прованс.
Он не мог сказать, почему так поступил. Но она будет еще долго сниться ему. Собственно говоря, всю оставшуюся жизнь.