Нет ничего хуже, дорогой дневник, чем, ощущая желание писать, не иметь возможность подобрать подходящие символы для его воплощения. Как ломка. Желаешь впасть в объятья рая, вкусив плодов с запретных древ, то тут то там заботливо натыканных в обильную почву, чье-то рукой. «…не т(Т)ы ли (и)Искуситель…» (знаки препинания и заглавные буквы можно, дорогой дневник, расставить по своему усмотрению). Ан ключик, то от заветной дверцы, затерялся где-то в щели между стеной и плинтусом. Абзац. Приходиться обходиться простыми яблоками. Хотя там за забором, если разобраться, те же яблоки, «только вид с боку». Это можно отрицать… и корчиться в ломке. Или прИнять и понять. Если выбрано последнее, то можно без зазрения совести лопать хоть яблоки, хоть груши, хоть оттуда, хоть отсюда. Разницы ни какой.
Ладно проехали.
Пишу.
Вот мне говорят, напиши, дескать, нечто забавное, или что-нибудь пробирающее ажно до самых до прожилок. А я говорю: не хочу. Хочу, говорю, трагедию, страданий жажду, боли и крови, сверканья кинжалов за пыльными портерами, шипенья яда в серебряных кубках, слов мне нужно, брошенных как медяки в толпу нищих, слов высоких настолько что снизу, с земли кажутся они бессмысленным круженьем чаек над океаном. Разрушительно? Отнюдь, дорогой дневник, - Созидательно. Резец мастера, впивающийся в живую плоть дерева, жар раздуваемого в горниле пламени… мука, боль, страдания… Вот я и хочу чтобы пустой череп гЕроя белел в сарацинских песках, а над горизонтом поднимались черные паруса. Огонь в горне все ярче. Фатум, отчаяние, обреченность. Вот, что мне нужно. Вот чего я хочу. Чтобы, нырнув с головой в океан чужой боли вынырнуть, омытым его солеными, разъедающими раны волнами, и крикнуть тщедушному небу: «Я жив!» и в свете догорающего заката разглядеть неумолимо и неотвратимо тянущиеся к горлу руки Судьбы, презрительно рассмеяться и плюнуть ей в лицо, выжженной душой, ощущая волю тех, кого сломали и кто не сломался…
Мы одной крови…
Сыграем?

Current music: Rakoth – Planeshift (Intro)