Ну а вот и едва ли не самый фанатичный из детей Династии.


Первое мое воспоминание – я вхожу в Храм Даана'д в Имперском Городе. Я был тогда очень молод, но меня заворожила сила внутри. Меня поразила живая вода, танцевавшая в бассейнах, меня зачаровывал текучий облик самого храма. Я был слишком юн, чтобы понимать – это мэнс, и он был выстроен, чтобы направлять силу Даана'д, но я как-то осознавал, что он был свят превыше обычного мастерства. У моих родителей не было времени на религию, так как их постоянно отвлекала политика Дома Пелепс. И потому в тот день меня в храм привел мой дядя Пелепс Дехам. Он показал мне, где и как сесть, и добрыми, но твердыми словами и жестами обратил мое внимание на Безупречных монахов, делившихся мудростью Даана'д в проповедях. Дехам сам был монахом, Водным-странником. Он нечасто возвращался в Дом Пелепс, и тогда я впервые встретился с ним. И все же я инстинктивно и мгновенно почувствовал – рядом с ним безопасно. Кожа цвета моря, черные волосы и глаза, казалось, притягивали к себе и почти топили, если смотреть в них слишком долго; меня это заворожило. У моих родителей была сильная кровь, но даже у них знаки Даана'д были не так явны, как у Дехама. Возможно, я как-то понимал еще тогда, – что значит быть дракорожденным, но в присутствии Дехама это было ощутимо.
Он оставался с нами лишь несколько недель, а затем вновь уехал, но за это время он гарантировал, чтобы меня учили в Храме Даана'д. Родители, конечно, не возражали. Из-за моей склонности к размышлениям они часто в шутку называли меня «маленьким монахом». Теперь меня должны были научить истинным размышлениям и пониманию того, какая сила благословила наш дом. Со всей юной мощью ребенка я решил стать таким же, как мой дядя, во всех отношениях. Таков детский ум – в детстве мы поклоняемся героям и богам, каких можем видеть. И лишь когда вырастаем, находим их в себе.
Я получил от монахов тщательное и просветляющее образование, пусть и не всегда мягкое. Подобно сверстникам, учившимся в частных школах или получавшим первичные уроки от слуг, я изучил основы математики, философии и истории Царства. Меня учили читать по Безупречным Текстам – хотя, как я позже узнал, пока сокрытые от нас части были куда больше открытых; и также меня наставляли в основах простейших форм боевых искусств. Более того, меня окружали мудрость и набожность, и я часто ужасался возвращения домой – ибо ни того, ни другого не хватало моим родственникам и семейству. Старшие не замечали меня или, в лучшем случае, смеялись и трепали по голове, когда я говорил о мудрости, полученной в школе. Вошедшие в возраст и получившие светское образование, часто высмеивали меня и даже изрекали богохульства, чтобы подразнить.
Именно такие богохульства заставили меня начать первую драку в жизни. Конечно, были тренировки с другими детьми под присмотром монахов, но это были лишь упражнения тела и разума, которые должны были помочь лучше понять себя. Однажды, во время краткого перерыва в занятиях, когда мне было девять лет, четверо кузенов нашли меня у пруда в саду. Им было от девяти до двенадцати, и хотя я никоим образом не был мелким, все они были крупнее. Их воспитали в чистейшей традиции Дома Пелепс, и они узрели во мне отличную возможность применить уроки на практике. Началось с простых подколок, и я не доставил им удовольствия ответом или даже взглядом, погрузившись в раздумья. Они быстро поняли, что оскорбления моей сексуальной зрелости или храмовой стрижки меня не рассердят, так что они принялись оскорблять мою веру, обучение и дядю. Когда в конце концов они оскорбили Безупречных Драконов, я больше не смог сидеть спокойно.
Даже впав в гнев, я знал, что в сердцах детей не было истинного богохульства. Они просто нападали на цель, как их и учили. Тем не менее, я знал, что ересь и богохульство – опухоль, что может выесть не только Дом Пелепс, но и все Царство. Ее нельзя было отпускать безнаказанной. Внезапно я оказался рядом с ними, и скорость и ярость атаки удивила меня самого. И все же я не молотил, не плевался и не кричал в драке, как они. То немногое, чему меня обучили в храме, осталось со мной, взяло власть надо мной. Несколькими минутами позже четверо из старших кузенов уползали с кровоточащими носами и губами, один – со сломанной рукой. А пока они пытались это сделать – я постарался объяснить им, таким же спокойным голосом, как и монахи на уроках, – почему они были избиты.
Несколькими часами позже меня призвали к родителям и родителям тех, кого я избил. И хотя во взгляде отца была искра одобрения, во всем остальном было очевидно, что в их глазах я выглядел злодеем.
«Защита дома, – сказал отец, – есть первая обязанность Пелепса. Ничьи личные амбиции не должны перевешивать здоровья и величия Дома Пелепс. Ты сломал руку Пелепсу Фордаму. Он должен был завтра состязаться с Рагарой Мелиной на Весенней Скачке, теперь – не может. От этой скачки зависело многое, Делед, и твое рвение стоило Дому Пелепс важной победы».
И потому я был избит – редкое наказание для юного династа. Я был избит за то, что был сильнее, лучше и крепче в вере, чем сверстники. И тогда я ясно понял, какое место Даана'д занимает в сердцах и умах Дома Пелепс.
После избиения Пелепс Дехам пришел ко мне в сад. Он вернулся на краткое время и видел и драку, и мое наказание. Он решил не вмешиваться, ибо не был отцом ни мне, ни кому-то из других мальчиков. Но это не значило, что он не поступит так, как более всего подобает Безупречному монаху: он убедится, чтобы я получил награду за силу и веру, и обещал, что когда он вернется со следующего важного задания странника, он за этим присмотрит.

Возвышение

Мое детство закончилось, когда двумя годами позже этот день пришел. Я долго смотрел в глаза Пелепса Дехама, и видел там истину, кипящую за маской согласия с приказами Дома. В тот самый момент я решил, что, подобно Дехаму, я буду служить сперва Безупречным Драконам, а уж потом – Дому Пелепс и Царству. При встрече Пелепс будет сильнее. При столкновении – для меня не будет вопроса в том, кому принадлежит моя верность.
«Научи меня», – умолял я Дехама, и он так и поступил.
В тот день я выучил лишь одну кату, самую простую, преподававшуюся монахам в первый день на тренировочных площадках Обители Мудрости. Я быстро усвоил ее, исключая несколько последних движений. Сперва я не понял – почему. Я не мог воспринять саму идею этих последних немногих шагов и ударов. Тело просто не двигалось нужным образом. И, осознав это, я понял.
Дехам показал мне кату еще раз, и я провел ее вместе с ним. Когда мы добрались до последних движений, я ощутил то же, что и раньше. Он посмотрел мне прямо в глаза, сказал: «Все это ради Драконов», и ушел, оставив меня на моей площадке, в личной Обители Мудрости, в стенах мэнса моей семьи. И я знал истину слов Дехама: Все это ради Драконов. Все это ради Драконов. Все это ради Драконов.
Я не спал и не ел шесть дней. Я не отдыхал, не считая кратких мгновений медитации между одним исполнением каты и следующим. От начала до конца ката занимала десять минут, включая медитацию. Я выполнил ее тысячу раз. Когда начало восходить солнце седьмого дня, я заставил трясущееся тело пройти сквозь нее один последний раз.
И на тысячу первый раз все и случилось. Движения текли, тело изгибалось так, как не могло, не умело изгибаться раньше. То, что я сперва счел испариной, возникло на коже и осыпалось дождем на траву под ногами. Сердце забилось с силой бьющихся о скалы волн, а кровь стала бурлящей рекой. Я искал ее всю юную жизнь, но в конце концов Даана'д нашла меня.
Все это ради Драконов.

Старшая школа

Дехам нашел меня, потерявшего сознание от истощения, вечером дня моего Возвышения. Очнувшись, я впервые увидел в его глазах уважение ко мне, к тому, кем я стал. Он сказал, что хотя кровь всех династов несет в себе дары Безупречных Драконов, их вызывают лишь отдельные воля и праведность.
Несколькими днями позже я стоял рядом с Дехамом, говорившим с моими родителями; позади было празднование Возвышения и ободряющий страх кузенов, которые не Возвысились. Все согласились, что Обитель Мудрости – лучшее место для меня, и я тоже чувствовал, что лучшего выбора для образования у меня нет. Там я научусь не только управлять моей Эссенцией и овладею нужными боевыми навыками, но и приготовлюсь к неизбежному, как считали и я, и Дехам, поступлению в Безупречный Орден. Было ясно, что родители не верят в эту неизбежность, но они считали, что обученный в Обители ребенок будет предпочтительнее иных альтернатив. У Дома Пелепсов уже и так хватало бюрократов, и меня определенно не хотели превратить в чародея, изгоя в своем доме или солдата, который был бы полезнее Царству в целом, чем Дому Пелепс в частности. И потому были сделаны все необходимые приготовления, и после нескольких кратких собеседований меня приняли в Обитель.
Там я не был ни ярче, и хуже подавляющего большинства. Мы слушали одни и те же лекции, выполняли одни и те же упражнения и проходили одни и те же испытания. Однако меня от большинства отличало понимание – то, что мы учим в этих святых стенах, есть основа праведности. Для меня было очевидно, что даже большинство наставников позволили истине стать просто знанием, которое можно заучивать и цитировать по приказу. Для них Безупречная Философия была частью наследия и истории, объединившей Творение после того, как Анафем изгнали из мира, и позволившей Царству родиться на пепелище Чумы. Для них она более не была живой – она была чем-то, что уже было, а не оставалось. И они ошибались.
Несмотря на очевидную пропасть между мной и товарищами, я сумел избежать судьбы изгоя, которая, похоже, постигала столь многих с иными – а в моем случае, верными, – взглядами на мир. Мы были юнцами на пороге взросления, и большинство из них побуждали к учению сомнения в том, что они, казалось бы, знали в течение всей жизни. Я много долгих часов спорил о философии со своими сверстниками, и каждый раз по окончании дискуссии я отправлялся в библиотеку, изучал Безупречные Тексты пока не находил подтверждение того, что, несмотря на заверения в своей правоте, они ошибались. Со временем я стал более нетерпелив. Я не мог выносить постоянных повторов, указаний на все те же фрагменты Текстов, которые показывали другим, что в их мышлении есть изъян. Даже хотя я называл многих из них друзьями, я не выносил их неспособности понять, что я показываю им истину. Хуже было с наставниками, которые не поправлялилсь, когда я указывал на ошибки в их учении. В то время я всегда проявлял уважение, ибо был учеником, а они – учителями, и порядок вещей требовал, чтобы я не сомневался в них слишком громко. Однако, даже в личных беседах, они спорили с истинами, которые были ясно начертаны чернилами на пергаменте.
И потому такие обсуждения проходили все реже и реже. А так как именно во время таковых я больше всего общался со сверстниками – то я стал все более одинок, и размышлял над истинами, которые другие отказывались видеть. В последний год в Обители я редко говорил с другими, а когда говорил – то дело обычно кончалось дракой. Учитывая, что немногие освоили боевое мастерство и Эссенцию так же хорошо, как и я – лишнее свидетельство истины того, что боевое искусство есть инструмент праведности – такие конфликты обычно были краткими и болезненными. Меня много раз ругали и наказывали, но я переносил наказание, зная, что я прав. В конце концов мои оценки и воля перевесили недостатки и письменные предупреждения, и мне разрешили стать выпускником Обители Мудрости.
Родители и Пелепс Дехам присутствовали на церемонии выпуска. Будь на то моя воля, я бы из Обители пошел напрямую в Совершенный Дворец и стал послушником. К несчастью, как всегда и бывает с Домом Пелепс, были иные обязанности. Сперва были празднества в мэнсе семейства, дабы показать меня, полностью зрелого члена Дома Пелепс. Потом – маскарады и сватовство, когда родители пытались пробудить мой интерес ко множеству вероятных жен (я уверен, стараясь отвлечь меня от жизни в Безупречном Ордене). По крайней мере, на каждом из таких празднеств мне давали слово, и каждый раз мне позволяли поединок. Родители считали, что это чудесное развлечение, и выбирали из числа кузенов и наших союзников лучших бойцов. Дехам видел суть и был доволен. Я желал не только отделиться от пьяниц, почитателей и политиков, но и испытать себя против сверстников.
Из шестнадцати боев, которые я провел в различных обстоятельствах между выпуском из Обители и уходом в Совершенный Дворец, я не проиграл ни одного. Лишь шестеро моих кузенов серьезно пострадали, и никто не погиб.
В конце концов родители осознали неизбежность моего монашеского пути, и прекратили пытаться разубедить меня. Я кратко попрощался со всеми и покинул дом с Дехамом, отправившись в Совершенный Дворец.

Жизнь и обязательства

Мирская жизнь

Мы с Дехамом прибыли в Совершенный Дворец на четвертый день после моего двадцатилетия.
«Я могу довести тебя только до этого места, – сказал он мне. – Отсюда начинается твой собственный путь». Он оставил меня на коленях во дворе пред Дворцом, ожидать, когда один из монахов принесет мне серую рясу послушника. Если Дехам использовал влияние в Ордене, дабы облегчить мне путь к Эталону Секста Джилия, то свидетельств этого не было, и, собственно, у него должно было быть куда меньше влияния, чем я воображал.
Я ждал во дворе три дня. Монахи и другие послушники проходили мимо меня и, казалось, никогда меня не замечали, даже когда наступили бы мне на руку, если бы я ее не отдергивал. Мне не приносили ни пищи, ни воды, но я терпел и ждал. В конце концов, на рассвете четвертого дня, пожилая монахиня, явно смертная, принесла мне тушеной курицы, риса и вина. Когда я поел, она забрала мои вышитые шелковые одежды и заменила их грубой шерстяной серой рясой послушника. Я сделал первый шаг на пути к праведности.
Семь недель я был простым послушником, под наблюдением старой женщины по имени Падающий Цветок; уверен, ее наградили этим именем в поздние годы жизни. Я мог сказать, что некогда она была очень красива и, думаю, в острых чертах и высоком челе была видна кровь Дома Цинис, но я не уверен. В любом случае, потеря красоты ожесточила ее, и она распоряжалась послушниками как псами, с радостью раздавая оплеухи и хлесткие удары по ногам. Похоже, ей очень нравилось издеваться надо мной, прерывая, когда я объяснял правильное прочтение Безупречных Текстов послушникам, у которых не было преимущества близости к Ордену или заставляя съесть миску свиного жира, когда я отказывался от мяса за обедом. Несмотря на это, я терпел. И через семь недель, должно быть, предлоги и задания у нее иссякли, ибо я наконец предстал пред Эталоном.
Я ожидал некоего долгого испытания, изучения физической и духовной готовности для становления монахом Безупречного Ордена. Такого не случилось. Эталон задал мне лишь три вопроса:
«Откуда течет Эссенция?» – спросил он.
«От Безупречных Драконов», – ответил я.
«К чему течет Эссенция?» – спросил он.
«К просветлению», – ответил я.
«Сквозь что течет Эссенция?» – спросил он.
«Сквозь меня», – ответил я.
Дав эти три ответа, я был принят в монахи Безупречного Ордена, и с этого момента мирской жизни у меня не было.

[изображение]

Религиозная жизнь

На следующий день я проснулся на бамбуковой циновке в казармах Совершенного Дворца, и провел там следующие десять лет, оттачивая уже бывшее сильным чувство истины и праведности. В медитациях и раздумьях, посредством труда и упражнений, под руководством монахов и смертных наставников я обучился искусству контролировать свою Эссенцию и сливаться воедино с Драконом внутри меня. Из всего, чем мы занимались, я именно в боевых искусствах преуспел больше всего и превзошел даже других Возвышенных собратьев. И именно там я нашел моменты наибольшего созерцания – то, как рука рассекает воздух, блок удара, прежде чем я осознал его разумом, ощущение того, как дерево, камень и кость ломаются под моими ударами. Во всем этом были сокрыты тайные истины, и мне нужно было лишь чаще навещать их, чтобы познать.
Каждый день приближал меня к совершенству, пока я наконец не достиг финала. Я ощутил, что мне больше нечему учиться во Дворце. Только после ухода, в роли странника или на пути к назначению, я смогу превзойти самого себя. Когда я заговорил о своих выводах, меня предупредили о гордыне – или худшем. Уроки и медитации, которые я уже освоил, казались мне все более скучными, и я остро осознавал тех, кто считался равным мне. Было много тех, у кого был потенциал. И все же немногие его развили. Было также много тех, кто как-то сумел неверно интерпретировать Безупречные Тексты, и произносил эти богохульства, словно обсуждал погоду или лучшую дорогу в Пангу. От смертных многого ожидать и не надо было, хотя я приложил все усилия, чтобы поправить их, когда заставал за подобным. Но и Возвышенные, испорченные дети Великих Домов, которых отправили к Эталону для наставления в правильном пути, тоже неверно говорили о Текстах и Драконах. Этому я не мог поверить и не мог вынести. Если наставники не заглушают такую глупость – мне надо сделать это самому.
Но кара моих «собратьев» привлекала лишь больше уроков по «смирению». Я долго размышлял над этой иронией, пока ответ не пришел во время исполнения самых сложных кат Дракона Воды. Наша власть над собственной Эссенцией в бою, боевые искусства, что приближают нас к Безупречным Драконам – вернейшее мерило праведности и просветления. И вот я – все еще «новичок» в глазах наставников – начал при помощи боевых поединков учить тех, кто не слышал моих слов. Если я побеждал, то мог быть уверен в ощущаемой праведности. Даже мастера Обители с этим не могли спорить. Я никогда не проигрывал.
Было лишь справедливо, что мое восхождение от ученика к истинному монаху прошло легко – по следам такой победы. Даже самым ветхим и расслабленным мастерам стало ясно, что Дворец больше не для меня. И, что удивительно, я не стал странником и не был отослан в некий забытый монастырь на иззубренных склонах пустоши в Пределе. Вместо того меня направили в Дикую Охоту.
Для меня не могло быть более подходящей судьбы.
Я верил – или, возможно, воображал – что окончание пребывания во Дворце будет означать конец тренировкам. Не тот был случай. Прошли еще годы, прежде чем я ушел в первый рейд Дикой Охоты, и десятилетия – прежде чем я сразился с первым непокорным духом. Я был еще молод и наивен, и все мои знания к тому времени были почерпнуты из лекций и книг. И хотя я понимал Безупречную Философию глубже, чем любой из собратьев и изучил боевые искусства на превосходном уровне – но есть истины, которые можно открыть, лишь пережив их лично.
Когда я вышел из ворот Совершенного Дворца, то меня приветствовал Катак Титус. Я знал его по репутации: верный и компетентный офицер легионов, назначенный в Дикую Охоту. Увидев его, я немедленно понял, куда меня назначают. Катак Титус был заместителем Мнемона Джоруна, мастера Вершины Ока Охоты. Вершина была лучше всего организованным форпостом Дикой Охоты в Пределе и веками служила базой для тех, кто уходил на охоту на Север и Восток. Она располагалась в сельской сатрапии к северо-востоку от Черака, в Земном мэнсе, выстроенном в Первую Эпоху, вырезанном в склоне могучей скалы и доступна была лишь по винтовой лестнице из десяти тысяч ступеней, или по воздуху. Впечатляющее назначение, подходящее моей вере и искусству.
Первые мои впечатления от Катака Титуса были смешанными. Я был новичком в Вершине, а он – заместителем Мнемона Джоруна, моим начальником, и я обращался с ним с соответствующим уважением. Однако, в первые же секунды разговора стало понятно, что он – солдат, и ничего более. Он был отличным бойцом, доблестным воином и здравым командиром… но его интересовали лишь политические стороны назначения в Охоту. Я с уважением выразил мои сомнения по поводу светского командира для очевидно духовной миссии. Он ощетинился и кратко напомнил, что его на эту должность поставил Мнемон Джорун, и потому я могу обсудить вопрос с ним, если это меня так заботит. Я был доволен. С самого начала он знал мое мнение, а я – его.
В Чаносе мы встретили других, направлявшихся в Вершину, включая смертных слуг и монахов и некую чародейку, которая мне никогда не представилась, даже после долгого путешествия по море и суше. Мы прибыли к подножию горы Вершины на рассвете, через месяц. Катак Титус и чародейка вошли в летучую корзин, а я должен был провести слуг и монахов по лестнице. Это и хорошо: у меня было время поразмыслить перед встречей с Мнемоном Джоруном. Нам приходилось часто останавливаться, несмотря на все мои попытки вести слуг и монахов быстрым шагом. Когда мы дошли до вершины, уже была глубокая ночь. Я быстро представился персоналу, и отправил моих спутников есть и спать, а сам нашел Мнемона Джоруна.
Мастер Вершины бодрствовал и был готов меня принять. Поприветствовав, он попросил меня пройтись с ним, дабы он объяснил – что со мной здесь будет.
«Вершина Ока Охоты – форпост и монастырь, Пелепс Делед, – сказал он. – Здесь ты будешь присматривать за смертными монахами и в то же время обучаться, так, чтобы когда придет время, ты был готов столкнуться с любыми врагами Царства, против которых нас пошлют. Я обучу тебя тому, как биться и с духами,и с Анафемами, а Катак Титус научит тактике поля боя и умению вести других – сомневаюсь, что этому в Совершенном Дворце ты мог научиться».
Он внезапно остановился и пронзительно взглянул на меня бриллиантовыми глазами.
«Здесь нет границ между людьми веры и войны. Здесь мы все – братья по оружию, против врагов, грозящих всему Творению. Ты понимаешь?»
Я понимал, хотя и не был согласен. Но несообразно моему месту было бы оспаривать слова мастера Вершины, и потому я принял должность и начал учиться у Мнемона Джоруна и Катака Титуса.
Шестью годами позже я выехал из Вершины на первую охоту. Катак Титус вел чешую солдат, а я был лишь наблюдателем. Я должен бы сам увидеть, как Дикая Охота разбирается с, в этом случае, еретическим культом. Я понимал, что обычно Охота не занялась бы такой мелкой ересью – культисты поклонялись некоему предку-военачальнику в сельской местности на северо-западе – но Мнемон Джорун решил, что Катак Титус разберется с ситуацией, вместо того, чтобы вызвать странника или пойти самому. Полагаю, это было для моего блага, и если потому – то Мнемон Джорун преуспел куда больше, чем намеревался.
Культ устроил себе «храм» в неглубокой лесной пещере – туда они тащили местных девственниц, дабы принести в жертву насильнику-предку. До нашего прибытия не было улик, дабы предположить, что будет нечто большее, нежели темные дикари, льющие кровь на камни, надеясь обрести малую удачу. Культистов было менее двух десятков, и культ стал бы лишь кратким упражнением для солдат Титуса – большинство бы погибло, главари – арестованы и публично казнены, дабы такого не повторялось. Но когда чешуя двигалась сквозь лес к пещере, сняв немногих часовых культа, я ощутил, что нечто неверно. Безупречное обучение дало мне возможность прозревать мир духов и я почти сразу понял, что там и в самом деле был дух – и опасный. Катак Титус, несмотря на опасения по поводу моего участия в миссии, увидел выражение моего лица и понял, что будут проблемы. Предупреждать легионеров, уже рванувшихся в пещеру, было слишком поздно: изломанные и изорванные тела вылетели из глубины. Катак приказал остальным собраться позади него, отразить любое нападение оставшихся культистов, а сам остался впереди со мной.
Из пещеры вытек дикий дух, малый бог желчи и яда, спавший со времен Чумы и разбуженный глупыми жертвами культистов; его мертвые поклонники шаркали рядом, став живыми трупами. В Совершенном Дворце в первую очередь учат способности видеть и касаться нематериальных духов; Мнемон Джорун присматривал за тем, чтобы все его Возвышенные последователи овладели этим уменем. И потому мы с Катаком Титусом атаковали безумного божка совместно, а легионеры рубили воющие трупы на куски. Дух был злобным и хитрым бойцом, но против нас обоих он выстоять не мог. В конце концов Титус нанес последний удар и послал духа в мучительный сон. Мы потеряли клык – но уничтожили культ и разобрались с голодным духом.
Взаимной симпатии у нас с Катаком Титусом после этого дня не прибавилось, но взаимное уважение выросло. Я своими глазами видел его мастерство, а он знал, что я – не бездеятельный монах.
Последующие годы и десятилетия продолжались примерно так же. Я оттачивал свое мастерство под руководством Мнемона Джоруна и расширял знания о войне и тактике у Катака титуса. Другие члены Охоты приходили и уходили, иногда на одиночные задания или на конкретные сроки. Зачастую приходили и чужаки – вероятно, странники или магистраты, являлись и исчезали под покровом плаща и темноты. Та же чародейка, которую я видел по прибытии в Вершину, приезжала минимум по разу каждый год и оставалась день-два. Нас никогда друг другу не представили, и никто среди слуг или Безупречных не знал ее имени.
В течение всего этого времени я глубже погружался в Безупречные Тексты и искал мудрости в источниках, забытых со времен Чумы. Мне все яснее осознавалась ересь на самом пороге Царства и то, как враги собираются против него. Каждый раз, когда мы выезжали из Вершины, мы стирали такого врага с лица Творения и вели мир по намеченному Безупречными Драконами пути, еще на шаг к его осознанию. Иногда между существенными рейдами в Предел проходили месяцы и годы и я в это время медитировал и учил смертных монахов Вершины. Шло время, и монахи с легионерами начинали тихо конфликтовать, словно отражая споры и противостояния между мной и Катаком Титусом.
Хотя Мнемон Джорун этим был недоволен и наказывал соответственно что монахов, что солдат, я был снисходителен: я думал, что лучше будет, если монахи осознают разницу между службой Царству и служением тем, кто его создал. За эти десятилетия я возвращался домой лишь несколько раз. Каждый последующий визит был короче предыдущего. Дом Пелепс остался таким же, каким и был, более озабоченным политикой, а не праведдностью, и даже Пелепс Дехам (который возглавил Храм Даана'д в Имперском городе и учил детей, что ходили туда), похоже ставил мирские вопросы превыше Орденских, когда дело доходило до Дома Пелепс. В конце концов я совсем перестал навещать дом. Мнемон Джорун старел, однажды он собирался уйти на покой, и у меня оставалось все меньше времени, чтобы выучиться, прежде чем я займу его место. Я никогда не сомневался, что так и случится, хотя я всегда был вторым после Катака Титуса, и он предполагал, что он возьмет власть над Вершиной. Если бы он спросил, я бы все просто объяснил: Вершина была монастырем, а ее миссия – святой. Как простой солдат может вынести такую тяжелую духовную ношу?
Мнемон Джорун действительно ушел на покой, через два года после исчезновения Императрицы. Мы уже ощутили сложности с ресурсами – к нам приходило меньше Безупречных и мирян, и когда они приходили, то приносили из Домов меньше артефактов. Таинственная чародейка тоже прекратила ежегодные визиты, и Мнемон Джорун объяснил мне, что приказы нам будут приходить в основном посредством Непогрешимых Посланников и подобных методов. Мне не нужно было ждать регулярных визитов из Всевидящего Ока, хотя за последние три года была проверка моего лидерства. Хотя мне жаль было расставаться с Мнемоном Джоруном, я рад был получить возможность наконец в полную силу применить Вершину для подавления ереси, фейри и Анафем. Неудивительно, что Катак Титус не нашел в себе смирения принять мое главенство, и неудивительно, что немалая часть поддержки его Дома испарилась вместе с ним. Я все еще жду того, кто его заменит. А пока – я продолжаю охоту.

Любовная жизнь

Я давно отказался от нужды в любовной жизни. Это лишь временное отвлечение, и каким бы благословенным оно ни казалось, оно лишь туманит разум и заслоняет истинное желание души: достичь просветленного существования. Нельзя сказать, однако, что я никогда не чувствовал боли желания или внутреннего хаоса страсти и похоти.
В мои ранние дни монашества была женщина, которая будила во мне чувства, противоречившие моей набожности. Некоторое время я воображал себе приятные полуночные встречи и тайные свидания, и мы обменивались быстрыми взглядами и легкими улыбками, пока ели, молились и упражнялись. Шло время, и мы стали смелее, улучая моменты и разговаривая друг с другом. Сперва мы говорили о нашей молодости и жизненных поворотах, что привели нас в Безупречный Орден. Мы делились амбициями и мечтами. В конце концов, когда я чувствовал, что больше не смогу сдерживать свои желания (и думал, что соприкосновение ее пламенной кожи с моей будет равным обменом на мудрость Ордена), нашу связь разорвали предательство и ересь.
Моя любимая была избрана для пути странника – путешествиям по селам и помощи людям, которые жили в самых бедных и далеких деревнях. Она должна была уйти от цветения яблонь и подбирать их плоды. Она презирала свою судьбу и желала той ночью сбежать со мной из монастыря, дабы жить вместе, странниками и любовниками.
«Мы можем сбежать ночью, – сказала она. – Мы можем забыть наши жизни здесь и создать новую жизнь вместе. Мы можем забыть работу и молитвы. Мы можем забыть каты и обязанности. Мы можем забыть Тексты и Драконов и вечно быть вместе».
По правде говоря, как бы я не был опечален, но я проявил доброту. Если бы я рассказал обо всем старшим, то она была бы опозорена в глазах всех нас, а ее семью ересь бы глубоко ранило. И потому я спас ее от позора, и от того места в лугах, где мы похищали мгновения у Безупречных Драконов, ее дух смог свободно искать иную жизнь, дабы приблизиться к ним.