Тяжелые дождевые капли падают на дорогу, мелкими сапфировыми искрами разбиваясь о пыльные камни. Пахнет озоном, свежескошенной травой, и еще чем-то давно знакомым и благополучно забытым - то ли мороженым, которого я не ел уже дюжину лет, то ли спичками, которые точно не найдешь в этом молодом Мире, сплетенном из лукавых улыбок быстроногих молний и соленой сырости заблудившегося бриза.

Привычным движением я надвигаю капюшон на глаза и прикасаюсь губами к тыльной стороне ладони. Спрятаться и запомнить свое дыхание - необходимый ритуал для Шага. В сотый раз в памяти всплывают слова Акварельщика, сказанные в еще в ту пору, когда он не брал в руки швейных игл, а был таким же Бродягой, как я, Надсолнух, Р-р, и еще сотни других.

"Когда ты разрываешь полотно Миров, не показывай ему свои глаза, чтобы он не догадался, что ты живой, но помни, кто ты есть, что бы он (упаси Перекресток!) не подумал, что ты мертвый. Будь неслышной тенью, скользящей сквозь трещины мироздания. Только так можно стать Бродягой. Только так..."

-Я хочу домой, - шепчу тихо, почти неслышно. Голос здесь не главное, как, впрочем, и все остальное.
"Домой!" - неслышно шепчет ветер. Шепчет, качает деревья, странные деревья, странные деревья, поросшие желтым мхом.
"Домой!", - подхватывают они. - "Он хочет домой!"
"Домой, молю, отпустите его домой, молю, прошу, требую, домой" - янтарокрылая птица бьется высоко над моей головой, поет, поет что-то в мою поддержку, молит, просит, требует...
"Домой", - впервые за сотню лет размыкает кто-то пересохшие губы на дне бездонного омута. Надо же - пересохшие губы и бездонный омут.

Мир шумит, он просит, требует, свистит, гудит, приказывает и молит, он молчит чуть меньше, чем нужно, он кричит чуть тише, чем стоило бы, он молод, он почти новорожден. Он почти понимает, кто я такой, но не понимает, кто такой он сам. Но мне надо домой, и он просит за меня, просит со всей той добротой и бесконечной усталостью, которая его породила.

"Ничего не выйдет, Гил. Я-то знаю, что у тебя нет дома. Ты меня не обманешь. Я не обману тебя. Это называется порядочностью, молодой Бродяга", - чужеродный голос что-то шепчет, и я понимаю, что я не Шагну. Этого не хотят. Сейчас не хотят.

-Итак, кто же ты, наконец?, - бормочу, шагая по арочному мосту из застывших луж, - Кто сегодня стал моей Дверью? Что сегодня стало моей Дверью? Горгулья, старый диван, сумасшедший Оракул, слово "Верность", отраженное в зеркальной глади мраморного колодца?

"Я тебе не скажу", - улыбаются у меня в голове.
-Я знаю. Ты хотя бы живая, Дверь?
"Я не знаю."
-Я тебя найду.
"Я буду рада."


***
Ливень усиливается. Я бегу, закрывая голову невесть откуда взявшейся газетой. Наверное, этот Мир еще не знает про зонтики, но уже вызнал у какого-то Бродяги про газеты. Крупные, граненые, сюрреалистичные капли больно бьют по плечам и спине.
-Сюда!, - кричат мне. Вдалеке я вижу немолодую темноволосую женщину в цветастом балахоне. Вокруг нее медленно появляется дом - каменный, одноэтажный, с горящими окнами и кирпичным крыльцом. Дождь отскакивает от белых каменных стен, он бушует, он тоже молод, и не знает, как пробивать дома и газеты. Он еще не знает, что можно бить по зеленой черепичной крыше, и поэтому он по ней не бьет.
-Надо переждать, - женщина с домом неожиданно оказываются совсем близко, она строго прожигает меня взглядом и хватает за запястье, - Скорее, дождь уже начинает злиться!

Внутри - тепло. Резкое, живое, волнами, яро - накатывает, греет, спасает. Трещит камин, огонь цепляется за березовые поленья - да, да, я просто уверен, что они березовые, хотя, наверное, в этом Мире никогда не росло берез. Ноги утопают в пушистом ковре, на стене - гобелены. На диванах - множество людей, они вырваны сюда из-за дождя так же, как и я. Немолодой рослый генерал, откинувшись на спинку, курил вишневую трубку, а дым превращался в колечки и одевался на руку. Седовласый некромант сушил у огня мокрый рунный плащ, закутавшись вместо этого в пушистый плед с кистями. Черно-белый, как в старых кинофильмах, мим, играл в невидимые шахматы с рыжим котом. Только чей-то след губной помады на щеке, ало сияя, делал его живым. Синеглазая девушка с кисточкой за ухом что-то рисовала в старом альбоме с кожаной обложкой, а тот хорошо поставленным, хоть и немного шелестящим голосом, подсказывал ей, что делать. Сидящий на ковре оборотень увлеченно о чем-то беседовал с жующей шоколад девушкой в кокетливо-желтом саване, маленький белый дракон грел чайник струей поющего пламени. Их было много, даже слишком много для такого дома.
-Злой дождь, нехороший дождь, он хочет обмануть нас, он прикидывается обычным ливнем, но это непростой ливень!, - нараспев говорит хозяйка, пытаясь закрыть окна. Они не закрывались, и капли снаружи попадали на мягкий ворс ковра. Огонь в камине колебался - он боялся этих капель, и вместе с ним дождя страшились и все в доме.

-Ну закрывайтесь же!, - прикрикнула хозяйка на окна, - Занавески, помогите!.
Ткань надулась, словно в нее вдохнули жизнь. Концы занавесок взялись за ручку, и с силой захлопнули ставни. В доме сразу стало светлее, огонь успокоился и перелез на следующее полено.
-Я потратила три вечности и ни одной минуты на этот дом, - продолжила женщина, - Я знала, что должна была вам помочь, этот дождь должен закончиться, ведь он не из тех дождей, что должны продолжаться!
-А что ест дождь?, - подала голос девушка-художница.
-Он ест сказки, истории, правдивые и ложные, но ведь все ложные легенды - правдивые!
-Тогда пусть он замолчит, - сказал дракон, - И дело с концом!
-Мы его накормим..., - пробормотал генерал.

Воцарилось молчание. Мерно тикали часы, шли в обратную сторону, а календарь косился на оторванный лист с датой и думал, как бы приклеить ее назад. Дождь стучался в окна, выл разными голосами, пытался прикинуться одиноким путником. Тогда женщина грозила ему кулаком, и он с ворчанием отходил в серость.

-Когда я был рядовым в сияющем полке Флашбольта, - нарушил молчание генерал, - с нами служил паренек. Он не умел стрелять и убивать, огрызаться и бить, жечь и крушить...Он был абсолютно бесполезен, он только улыбался и играл на всем, что попадалось под руку. Ах да, играть он тоже не умел, но абсолютно не тяготился этим, как не тяготился нашими насмешками. И вот на Звездном плато мы сражались с тенями. Они построили стену из наших страхов и амбиций, зла и цинизма. Мы ринулись, но не могли даже коснуться ее. А тот парень пробежал и даже не заметил..., - генерал на секунду замолчал, провожая глазами колечко дыма, - Потом говорили, что победили мы. Но весь полк, от барабанщика до командующего, знали, что на самом деле победил ОН.

Дождь взвыл, и бросился на окно. Стекла тонко и мелодично зазвенели.

-Тогда я еще не был злым властелином, и помнил, как прекрасен солнечный свет в бурлящей амальгаме волн, - некромант внезапно заговорил, зябко кутаясь в плед, - я думал, что знал тогда про смерть все, но не знал самого главного, иначе бы моментально бросил это занятие. Мой учитель дал мне небольшую книгу, обыкновенную на вид. У нее даже не было названия. Я должен был ее прочитать. Она показалась мне скучной и нудной. Там было что-то про свет, про бумеранг, людей и спасение, про самоотдачу и самопожертвование, про ограничения, разбивающие цепи...На исходе пятого дня, дочитав, я пришел к учителю, протянул ему книгу, и сказал - "Я прочитал эту книгу и не нашел в ней ничего интересного". Но он меня не слушал. Он вопросительно глядел на книгу, словно чего то ждал. Под его взглядом она съежилась и вздохнула: "Я прочитала этого некроманта, и не нашла в нем ничего интересного..."

Занавески задрожали. За окном кто-то выл, плакал, шутил и влюблялся, превращался в замки из тумана и фигуры из снега, хотя тут отродясь не было тумана и снега, только дождь.

Девушка отложила кисть.
-Я жила тогда в центре старого города, и каждое утро выходила на балкон с холстом и красками. Однажды, среди мокрого тротуара я увидела молодого человека, которого уже не смогла забыть. Каждый день я дожидалась его, идущего в университет, чтобы получше разглядеть каждую черту его лица, каждое движение, каждый полуоттенок, и, конечно, нарисовать его портрет. На это ушло два месяца - два месяца постоянного, самозабвенного рисования. Я создавала его на холсте и чувствовала себя настоящим демиургом. Я разговаривала с ним, пела ему песни, я чувствовала себя тем безумным скульптором из легенд...А закончив, я решила подарить его...ему. В одно прекрасное утро я не вышла на балкон, а сидела на скамейке, и когда он подошел, просто, без слов, подарила ему холст. Увы, - девушка усмехнулась, - Рыцарь прекрасного образа оказался обыкновенным крестьянином, не слишком-то любящий искусство, романтику, жизнь и грамотную речь. Он в довольно простых выражениях выразил мне свои жизненные приоритеты. О да, я была шокирована и разочарована. Я развернулась, чтобы уйти, но тут...парень, нарисованный на холсте, ожил, вылез из рамы, и засунул туда неудачливого рыцаря. Потом, поклонившись, сбивчиво извинился за свой прототип, поднял его папку, и не спеша зашагал дальше университет. Потом мы, встретившись вновь, вместе пытались продать картину, но - представьте себе - ее никто не хотел покупать!

Ее альбом что-то негромко пробурчал о том, что живых людей раскупают куда неохотнее, чем нарисованных.

Стекло снаружи покрывали морозные узоры. Буря свирепствовала.

-В моем каэрне как-то появился перевертыш с гордой и заносчивой душой, - пробормотал оборотень, вставая с ковра. - Он все время пытался убедить нас в своем собственном превосходстве, жаждал Охоты, чтобы показать нам, на что он способен. У него здесь не было даже друзей, потому что он считал, что подобное может испортить его репутацию. Признаться, мы были заинтригованы. Однажды мы вышли на Охоту на Крылатого Быка. И наш гордец говорил, что мы можем спокойно постоять в сторонке, пока он разберется с добычей. Нам было интересно, и мы послушались. Наш собрат презрительно ухмыльнулся...и вдруг, превратившись в черного хомяка, побежал навстречу быку. Тот, не заметив, растоптал его, - парень пожал плечами, - Это так странно...

Девушка в желтом саване встала рядом и взяла его за руку.

-Моя сказка коротка. Много лет я жила среди людей в одном картонном городе, считая себя мертвой. Они даже не смеялись надо мной - просто не замечали и сторонились. А однажды какой-то ребенок, проходя через наш город, спросил у меня: "Тетенька, а зачем вы живете среди этих мертвых людей?", - девушка опустила голову, - Мне кажется, они были очень разочарованы.

Языки огня в камине задрожали. В дверь несколько раз властно стукнули, принеся с собой холод северных вершин и безнадежность самых глубоких ущелий. Женщина подбежала к ней и взялась за ручку.

-Еще!

Тогда в круг наших историй вступил мим. Его руки порхали, словно палочка дирижера, глаза сияли, как влюбленный закат. Мы все притихли, потому что сейчас в этом доме звучала самая прекрасная во всех Мирах история любви, пусть и беззвучная, пусть и понятная каждому по своему, но, черт, этот черно-белый парень с горящим на щеке ярко-алым поцелуем был лучшим рассказчиком. Он закончил, и никто из нас не смел нарушить молчания.

-А она..., - чуть слышно спросил некромант, - Она все-таки вернулась?

Помедлив, мим улыбнулся и кивнул. Девушка в желтом саване растроганно утерла слезы.

За окном было тихо.

-Он слушает, - улыбнулась женщина. - Он почти сыт, он очень хочет медового солнца и сахарной ваты, он хочет пролиться в синеватое море, играющее осколками восемнадцати солнц, и еще - совсем чуть-чуть, хочет унести шляпу какой-нибудь важной леди в одном из старых Миров. Закончи эту странную историю, парень в капюшоне.

Я подошел к бархатной темноте за пределами домашней теплоты. Дождь притих. Он был готов.

-Знаешь, - тихо сказал я ему, - в одном из миров жил Человек. Он был знатным неудачником и слишком глупым мечтателем. Он изредка писал стихи, любовался непостоянной палитрой городского неба и верил в чудеса - не так, чтобы очень, но достаточно для того, чтобы чувствовать себя особенным. А потом случилась обычная история - в один из дней он проснулся взрослым. Он был спокоен и уравновешен, почти не циничен и даже добр. Он понял, что наконец-то вырос, и смеялся над своей прошлой инфантильностью. Ему по-прежнему нравилось небо, когда он мельком смотрел на него в перерывах между своими важными и интересными делами. А та его часть, которую он навеки от себя оторвал, сделала то, что совершали все, подобные ей - обрела собственное "я", и стала Бродягой со смешным именем "Гил". Я это все к чему... - мне было трудно говорить, и слова застревали в горле, потому что ничего не сдавливает его сильнее, чем нежность, - Тому человеку иногда бывает плохо. Когда вечером он приходит домой, от него пахнет дорогим одеколоном, хорошей выпивкой и тоской. По ночам он лежит в постели, и думает - зачем это все, зачем? Он искренне недоумевает, не понимая причину своей тоски. Он чувствует, что что-то потерял, но не понимает, что. Может, ты ему напомнишь? Ты ему нужен.

Я говорил, чувствуя, что мне не хватает воздуха, и не сразу понял, что в глаза мне бьет ослепительно-яркое солнце молодого Мира.

-Дождь ушел! - возвестила хозяйка.

"Ты ему нужен". Черт, и это все, что надо было этому странному дождю. Он просто хотел быть кому-то нужным. Не зря мы все собрались здесь, от странной женщины до некроманта, от оборотня до мима - они все хотели быть кому-то нужными. И этот Мир прекрасно знал это.

-У тебя большое будущее. - сказал я зацветающему небу.

А за моей спиной все пили какао. Белый дракон в фартуке с мангустами раздавал всем фарфоровые дымящиеся чашки. Размешивал сахар строгий генерал. Грел руки о чашку старый некромант. Мим важно потягивал сладкий напиток из невидимой трубочки. Чокались оборотень и девушка в желтом саване - во всех смыслах этого слова. Задумавшись, художница случайно обмакнула кисть в какао. Как ни странно, ее наброски стали от этого только вкусней.

-Дождь ушел, и скоро в этом доме отпадет нужда, - торжественно заявила женщина. - Но пока у нас в запасе от минуты до вечности, и пейте, пейте свое какао, словно это последняя чашка в вашей жизни! Вы объединены этим пылающим камином, и рады, все до единого, потому что вас наконец-то выслушали, ах, как долго вам этого не хватало! Вы нашли здесь все, что никогда не теряли, и ровно ничего нового - это самая прекрасная и нужная находка в вашей жизни! Так грейтесь же, и вдыхайте аромат этого простого напитка, который никто не воспринимает всерьез!, - неожиданно она умолкла, и, открыв альбом со старыми фотографиями, подсела к огню к некроманту.

Я осторожно взял в руки горячую чашку, и только улыбнулся, когда она неожиданно тонко хихикнула в моих руках.

"У тебя очень теплые руки, молодой Бродяга" - во второй раз раздался в моей голове учтивый голос.
-А ты очень вкусно пахнешь, старая Дверь. Оригинальный облик. Никогда бы не подумал. - улыбнулся я.
"Загадка была сложной, правда?"
-Она была интересной.
"Одно и тоже. Ты готов?"
-Да.
"До свидания, Гил. Не мусорь на Перекрестке..."

***
-Куда исчез этот странный парень? - удивленно спросила женщина, глядя на пустую чашку на диване.
-Он Шагнул. - раздался в тишине хриплый голос рыжего кота.

(с)