Больше никаких значимых происшествий в колхозе не случилось. В конце сентября наши подвиги на сельскохозяйственной ниве закончились. И не то что убирать было больше нечего, но и учиться было когда-то надо.
И вот мы разодетые, надушенные, некоторые даже с цветами по школьной причуде входим в холл нашего института, с придыханием ищем на вывешенных стендах свои фамилии в группах, находим, и с чувством исполненного долга переходим в столовую, открывающуюся прямо из холла. Столовая в нашем заведении замечательная: стены в розовом мраморе, колонны в сером. Поверху стен и с колонн свисают медные канделябры, а с потолков старинные люстры. Зал огромный, по сути в одном зале размещены несколько отдельных залов, кафе и буфетов. По неписаным правилам за одной группой столиков трапезничают преподаватели, остальное пространство отдано студентам. Формально никаких запретов нет. Можно спокойно сесть за стол с каким-нибудь зав. кафедрой или профессором, никто слова не скажет. Но неписаные правила передаются от курса к курсу и соблюдаются неукоснительно. Еда везде примерно одна и та же, но без особого приглашения ни один из студентов границу «преподавательской территории» не нарушит. Эти порядки были заведены с незапамятных времен, институт-то у нас один из старейших. Каноны почтения соблюдаются строго, а на стене вестибюля центрального входа в институт среди разных высказываний великих крупными буквами начертано: «уважение бывает только взаимным». Зал нашей прекрасной столовой часто использовался под общеинститутские вечера, концерты, встречи с артистами, иногда для международных олимпиад, если надо было посадить в одном помещении одну-две тысячи участников. Акустике зала могут позавидовать многие концертные площадки.
Из вестибюля вправо и влево ведёт широкий коридор. Стены тоже мраморные, в два цвета: серый и розовый. Проход влево - ректорат, святая святых любого ВУЗа, вправо - мимо библиотеки во двор. Внутренний двор Техноложки заслуживает отдельного рассказа. Он огромен, занимает несколько кварталов между Московским и Загородным проспектами. Летом утопает в зелени. Вековые деревья скрывают фасады исторических зданий, разбросанных по дворовой территории в определенном порядке. Какие-то здания отремонтированы и выглядят не хуже шедевров Невского, а где-то светятся сквозь листву обветшалыми фасадами, в значительной степени потерявшими свой исторический облик. По всему двору в укромных местах расположены скамейки в старинном стиле. Их такое количество, что при желании на них могла бы рассесться не менее трети всех студентов института. Частенько, в тени деревьев мы с товарищами пережидали свободное время между парами, или пропускали «опасные» семинары и контрольные.
В дальнем углу расположен уютный дворик, отделяемый от остального пространства двора полукруглой стеной старинного, очень красивого здания. Это большая химическая аудитория. Она реализована в лучших традициях высшей классической школы, в виде амфитеатра на 150 – 200 мест. Даже кресла большой химической аудитория выглядят как антикварная мебель. Спинки резные, тёмного дерева, сиденья - вытертая бесчисленными поколениями студентов темно-красная кожа, подлокотники от многолетних опираний локтями потеряли форму: грани сгладились, плоскости протёрлись. Еще через два дома от большой химической, в похожем здании находится большая физическая аудитория. Она почти полное повторение химической. Отличаются друг от друга только цветом кожи сидений: в большой физической они темно-зелёные.
Слушать лекции в больших аудиториях очень приятно. Все знают: если лекция в большой, читать будет лектор не ниже профессора и присутствовать смогут два потока сразу. Слышно прекрасно с любого места без всяких микрофонов. Множество фильмов снято в этих интерьерах, иногда и нас просили задержаться для участия в массовках.
Большая часть лекционных аудиторий расположено в корпусах, выходящих на Московский и Загородный, а внутридворовые здания в большинстве своем заняты под небольшие помещения для практических занятий, учебные лаборатории, производственные мастерские. Есть даже общежитие, не для студентов, для работников института, хотя большинство из проживавших в нем - те же студенты, только вечернего отделения.
Такое размещение аудиторий было произведено после одного неприятного инцидента, случившегося лет за 5 до моей учебы в институте.
Одна из лабораторий физико-химического факультета, кафедры специальных соединений, а по-простому – взрывчатых веществ, располагалось на 4-м этаже учебного корпуса, окна которого выходили на Московский. Уж не знаю, что там мои коллеги - предшественники намешали, но это вещество никак нельзя было помещать в замкнутый объем. Однако студенты есть студенты. Одна симпатичная блондинка, памятуя, что секретные материалы должны быть укрыты от посторонних глаз, закрыла колбу притертой крышкой и пристроила в лабораторный сейф. Эта колба и грохнула. Крупно повезло, что взрыв прозвучал в 4 утра. Он был такой силы, что засыпной сейф разорвало, как консервную банку, а окна лаборатории ухнули на Московский вместе с рамами, да так, что стекла вылететь не успели. Зато вылетели все стекла в артиллерийском училище, расположенном через Московский, напротив. Долго потом институтские стекольщики ползали вдоль фасада училища на виду всего Московского, вставляли стекла. Но «химический» бог тоже хранил их от неприятностей. В тот раз никто даже не порезался.
Не столь «громкий» скандал, но тоже неприятный инцидент случился в институтской лаборатории и со мной. Для измерения высоких температур в лабораторных химических реакторах чаще всего используются термопары, представляющие собой изолированные проводки из разных металлов, помещенные в тонкую медную трубку. В один ничем не примечательный день в лаборатории кафедры процессов и аппаратов я выполнял лабораторную работу и отрабатывал параметры одной промышленной реакции. Температура, при которой должна была происходить эта реакция, приближалась к 2000 С. Естественно для ее контроля мне понадобилась термопара. Свободной была только одна и та не работала. Поковырявшись немного, я понял, что проводки в трубке оборваны. Для восстановления термопары их следовало вытащить, трубку прочистить, новые проводки вставить и закрепить. Легко сказать, обрывки проводов были прочно приварены внутри трубки вместе с изоляцией. Простым способом достать их мне не удавалось. Для начала я решил очистить трубку от расплавленной изоляции. Самый быстрый способ - выжечь, что я и начал делать.
Включил газовую горелку, вставил трубку в пламя, жду. Из трубки тем временем сочиться такой беленький дымок с неприятным запахом гнилого сена. Сочится и спускается к полу, тяжелее воздуха значит.
Минут через пять подходит ко мне преподаватель и спрашивает, что, мол, ты такое делаешь? Я объясняю. Смотрю, он как-то странно принюхивается, бледнеет, вдруг выхватывает у меня из рук трубку со сломанной термопарой и кидает в ванну с водой, стоящую рядом. Потом как заорет на всю лабораторию «Все вон!», точно, как домоуправ Бунша в известной комедии. Студенты по его тону сразу поняли, что вопросов лучше не задавать и быстро, быстро, гурьбой вывалились в коридор, а преподаватель включил на полную мощность вытяжку и тоже выскочил из помещения, как черт из табакерки.
Отдышавшись, он коротенько нам поведал, что в термопарах применяется специальная термостойкая изоляция, которая при сжигании на открытом огне выделяет фосген, отравляющий газ, часто использовавшийся при химических атаках в Первую мировую и погубивший многих людей.
Когда мои однокашники поняли, что я для них уготовил, чуть не убили. К счастью все окончилось без последствий, не считая сохранявшегося до самого вечера железистого вкуса во рту.