Возможно, живой. Тут никогда нельзя утверждать наверняка. Все очень неоднозначно, смутно. Ходячий маскот ньюэйджа, городское белое вуду, чьи ритуалы замешаны на пепси-коле и наклейках с супергероями. Моя кожа дырява все больше, и все больше расчерчена узорами. Стрела справа, черное солнце слева, дерево с редкими ветками и длинными корнями сзади, и там же- следы зверя, и сам зверь. С пятнистой шкурой, вздыбленный под редколистной кроной, тот чьим голосом истерически смеется африканская ночь. Если я обхвачу себя руками, то черная стрела будет лететь прямо в солнечный диск, впиваясь в него наконечником. А если меня убрать, а узоры оставить, то под пробивающей солнце стрелой будет когтить древесный ствол зверь, чьи следы раскиданы повсюду, и чьи корни уходят мне в позвоночник.
Время. У меня много времени, у меня мало времени. Время измеряется сигаретами. До часа Х три сигареты, до дня Х- полторы пачки. Это удобнее, чем часы и минуты, и уж всяко логичнее. Когда-нибудь я начну проходить сквозь стены, и на улицах города, в спальных районах или загадочном чреве промзоны меня будет не поймать и не найти. Впрочем, когда это случиться, искать меня никто не станет, что не означает, что меня не будет. Мой след начинают терять собаки, кроме тех, что живут у помойных баков, но скоро и они потеряют. Меня теряют люди, потому что не умеют проходить через стены промзон. Потому что не. Потому что. Потому.
У меня дырявая кожа, и вместо крови из дырок сочится оранжевый свет фонарей и вода из лужи, подернутой пленкой бензина. Я несу в себе радугу. Я ничего не несу в себе.
Скорее бы закончился август, и что там должно быть после него?
Я должен быть один, я должен один остаться. Я должен быть со всеми, невидимый, другой, чужой, незнакомый.
В витринах, в лужах, в фонарях, в глазах бродячих собак, рядом, близко, за спиной. Вместе со всеми, со стороны наблюдая спокойно и радостно.
Времени осталось- три сигареты или пять, или два блока.