Глаза безумца.

Сегодня я заглянула в глаза безумца... Теперь я понимаю то, что говорят о бездне, того, чем страшит это состояние - безумие.

Обычный, в общем-то человек - таки тысячи. В чем-то плох, в чем-то хорош. Не осбо злой, не особо капризный... Мы развлекались и он позволил себе забыться. Он бежал в тот момент, когда Бездна взгялнула на мир его глазами. Мы вдвоем видели это - знакомая упала назад, резко остановившись - песок смягчил ее падение, вокруг смеялись. А я...

Мне не было страшно, не было того упоительного чувство сопричастия, я просто подумала: "Вот оно - безумие".

Но, раз я пишу здесь... Оно меня впечатлило.

Честно скажу - я бывала в психиатрической клинике не раз - там я не видела подобных глаз. Не присматривалась, может?

Эти глаза... Пожалуй, эти голубые глаза, широко раскрытые, с чуть расширенным зрачком - опять же, обычные глаза - я не забуду никогда.

Теперь я могу понять тех, кого страшит пограничное состояние, тех, кто верит в одержимость бесами и тех, кто боится сумасшествия...

Они боятся Бездны...



Немецкий мальчик.

Что такое ненависть? Не ненависть к чему-то конкретному, тому, что заставляет себя ненавидеть.

А ненависть… пространная, страшная, вспыхивающая в душе, словно огонь. Сегодня я ехала в автобусе – множество народа, какие-то котомки, дети, толстые тетки… Я сидела у окна и не оборачивалась. Но на выход направилась моя соседка, и мне волей-неволей пришлось обратить внимание на толпу.

Это было словно удар под дых. У меня перехватило дыхание, и я не могла, просто не могла отвести взгляд. Как мне удалось остаться невозмутимой внешне – я не знаю. Не-зна-ю.

Это был мальчик. Лет десять, знаете, такой классический немецкий мальчик, какие частенько видны на фото, вставленных в бумажник немецких офицеров вермахта. Знаете, правильный во всех смыслах мальчик – осторожно убранные волосы, аккуратная одежда, точные черты лица, живые, но с затаенной искрой глаза.

Как я ненавидела его в этот момент! Эти правильные глаза, губы, нос, щеки, форму лица. Эти волосы! И глаза. И взгляд.

Мне хотелось, чтобы этого ребенка не существовало. Не было, умер, задохнулся, сгорел, сломался, словно кукла!

Я ненавидела, я готова была вцепиться в него зубами, рвать когтями… Он сидел на коленях у дедушки, весь такой… как воплощенное счастливое детство. Всю дорогу, все то время, пока мы сидели в душном автобусе, я не могла расслабиться, я не могла повернуться к нему спиной.

Меня испугала эта ненависть. Испугала, поразила и устрашила.

Я никогда раньше не ненавидела так истово и чисто – словно других чувств не осталось. Почему я так к нему отнеслась? Он не глядел мне в глаза с вызовом – как любят делать дети из неблагополучных семей. Я не воспитывалась в нищете, и нельзя сказать, что я был несчастлива в детстве. Почему же в моей душе вспыхнул этот огонь?

Много позже я подумала: а может ли быть, что генетическая память всколыхнулась во мне в тот момент? Ведь мои дальние родственники воевали и погибали на той войне. И что же такого натворил тот-самый-правильный-немецкий-мальчик, что этого я была готова убить – убить ребенка?