Взято с Удела Могултая.
Пишет
Antrekot:
 Год 1600, гражданская война на севере уже началась, а в центре страны войска еще не схлестнулись. Господин Ишида Мицунари, фактический лидер Западной коалиции, аккуратно подкатывается к князю Хосокава (*), тихо сидевшему в своем углу со своими рукописями, с предложением сменить сторону — естественно, из лояльности к дому Тоётоми (о более весомых причинах не будем). Предложение это изобличает основательное чувство такта и большое знание людей. Ибо если по твоей в лучшем случае неловкости у человека буквально только что погибла любимая невестка, та самая Грация Хосокава, а еще более любимый сын из-за этого ушел в штопор и начисто потерял остатки инстинкта самосохранения, ему и до того не особенно присущего... то поздно уже подкатываться. Раньше надо было. А так князь Хосокава Фуджитака сделал из ишидовских увертюр совершенно естественные выводы — что он занимает важную стратегическую позицию. Сказал "вас понял" и заперся в своем замке Танабэ с теми пятью сотнями людей, что наскреб. Осаждает замок пятнадцатитысячная армия. Взять не могут.
Причин тому несколько. Во-первых, замок Танабэ — очень хороший замок, Хосокава его для себя в порядок приводили, а они в этом деле понимали уж точно не хуже, чем в чайной церемонии. Во-вторых, шестидесятисемилетний Хосокава Фуджитака, человек из прежнего времени, начинавший еще с Ода — просто исключительно хороший солдат.
 Но ведь и осаждающие тоже не лыком шиты. Так что и хороший замок у хорошего солдата взяли бы — чуть больше народу положили бы, и взяли. Настоящая проблема в другом. Князь Хосокава больше известен в стране под именем "Юсай". Потому что он им стихи подписывает (очень хорошие) и филологические работы (классические). И половину компании у себя под стенами он в разное время учил писать стихи и выручал точным словом в трудную минуту. В общем, не хотят они его штурмовать и убивать. Совсем. Настолько, что в пушках, ведущих огонь по стенам, непонятным чудом раз через раз ядер не оказывается... (господин Мицунари, понятное дело, не озаботился проверить, что за школа стихосложения у его генералов — иррелевантная же информация).
 А у Юсая тоже некоторое беспокойство, чтобы не сказать — прямая паника. Потому что он действовал в расстроенных чувствах и не сообразил очень важную вещь. Куда более важную, чем вся эта война. Он же работал с "Кокинвакасю", знаменитым «Собранием старых и новых песен Ямато», шедевром IX-X веков. Сборник за время пути успел обрасти километрами комментариев, вплоть до появления сводов «Толкование Кокинвакасю» («Кокин дэндзю»). И вот он составлял компиляцию — новую, обработанную — трех сводов... а теперь что? Понятно же, что замок возьмут и все сгорит. Невозможно. Нестерпимо.  Недопустимо!
 Так что в процессе очередных переговоров, посылая в очередной белый свет все противничьи предложения сдаться, Юсай просит разрешения связаться на сей предмет с императорским двором. И ему конечно позволяют. И император Го-Ёсай естественно заявляет права на почтительно предлагаемую его вниманию рукопись. (А еще бы он не заявлял, если младшего братца его, Тошихито, стихи учил писать кто? Ну вот кто?) И воловья упряжка с комментарием отправляется ко двору.
 К рукописи приложено стихотворение комментатора, которое сам он считал предсмертным:
показать
И в древности
И ныне неизменно
В мире нашем
В семени сердца
Живут лепестки слов (Т.П. Григорьева) (**)
 Работу принимают, а Юсаю передают высочайшую просьбу сдаться. Потому что комментарий-то спасен, но терять голову, которая его сотворила, тоже очень, очень, очень не хочется. Но уж тут и император получает отказ. Потому что стихи стихами, филология филологией, а война, извините, войной.
 Ничего подобного. Не война и не войной. Император смотрит, император советуется, императору объясняют, что прилети не туда стрела, ядро или пуля и «глубочайшие, сокровенные истины пути японских богов, тайны искусства вака будут утеряны навеки и учения Земли Богов обратятся в прах».
 Да не будет!
 И на всю компанию, осаждающих и осажденных, обрушивается невиданная вещь — императорский рескрипт. Осаждающим — прекратить. Осажденным — открыть ворота. Не просьба, приказ. Куда тут денешься? Так что Юсай — два месяца спустя после начала осады — спускает флаг. Осаждающие благодарно занимают замок, никого, естественно, не трогая — какие победы, какие головы, императорский же приказ — а затем выдвигаются на соединение с главными силами... и решительно не успевают к битве при Сэкигахара, произошедшей два дня спустя.
 Классическая филология — страшное оружие.
 (*) отцу уже упомянутого Хосокава Тадаоки
 (**) Отсылка к предисловию составителя антологии Кино-но-Цураюки « Песни Японии, страны Ямато, прорастают из семян сердец людских, обращаясь в бесчисленные листья слов.."
Инисиэ мо
Има мо каварану
Ё-но нака-ни
Кокоро-но танэ-о
Нокосу кото-но ха.
 Вариант:
Было так в старину
и впредь неизменно пребудет —
в бренном мире земном
семена, рожденные сердцем,
сохраняет навеки слово. (перевод Михаила Новожилова)