В восстании декабристов приняли участие три брата Муравьевы-Апостолы. Второй брат, Матвей, приговорен был к каторжным работам, третий, Ипполит, застрелился на поле боя после поражения восстания Черниговского полка. Сергей Муравьев-Апостол просил сестру позаботиться о четвертом брате, Василии...

Полумертвую, без сознания, сестру вынесли из кабинета коменданта, когда брат, гремя кандалами, удалился в каземат.

Вернувшись в камеру, С. И. Муравьев-Апостол, как рассказывали позже тюремщики, стал успокаивать М. П. Бестужева-Рюмина, которому было всего двадцать три года и, может быть, труднее других было расставаться с жизнью. Он просил его не предаваться отчаянию, а встретить смерть твердо и спокойно, не унижая себя перед толпой, которая будет присутствовать при их казни. Он убеждал его смотреть на себя как на мученика за правое дело, за лучшее будущее утомленной деспотизмом России и помнить в последнюю минуту, что потомство всем им произнесет свой справедливый приговор.
Тюремные сторожа, уважая последние часы жизни осужденных, не мешали им беседовать друг с другом.
Выходя из каземата на казнь, Бестужев-Рюмин снял с груди и подарил тюремному сторожу Трофимову вышитый его двоюродной сестрой образок. Декабрист Розен предлагал потом Трофимову обменять этот образок на что-либо ценное, но старый солдат не соглашался ни на какие условия, заявив, что постарается отдать его сестре казненного.

* * *
На рассвете тюремщики загремели ключами и начали открывать двери камер: приговоренных выводили к смерти. В неожиданно наступившей тишине раздался возглас Рылеева:
— Простите, простите, братья!
Сидевший в соседней камере Оболенский бросился к окну и увидел внизу всех пятерых, в окружении гренадеров с примкнутыми штыками. Они были в длинных белых рубашках, руки и ноги закованы в тяжелые кандалы.
Все пятеро простились друг с другом. Они были спокойны и сохраняли необычайную твердость духа.
— Положите мне руку на сердце,— сказал Рылеев сопровождавшему его священнику Мысловскому,— и посмотрите, бьется ли оно сильнее.
Сердце декабриста билось ровно... Пестель, глядя на виселицы, сказал:
— Ужели мы не заслужили лучшей смерти? Кажется, мы никогда не отвращали чела своего ни от пуль, ни от ядер. Можно было бы нас и расстрелять!..
Осужденных возвели на помост, подвели к виселице, накинули и затянули петли. Когда из-под ног повешенных выбили скамейки, Пестель и Бестужев-Рюмин остались висеть, а Рылеев, Муравьев-Апостол и Каховский сорвались.
— Бедная Россия! И повесить-то порядочно не умеют! — воскликнул окровавленный Муравьев-Апостол.
В старину существовало поверье, что люди из народа, сочувствуя приговоренным к повешению, нарочно делали петли из гнилых веревок, так как сорвавшихся во время казни с петель обычно миловали. Но не таков был Николай I и его ретивые исполнители.
Генерал-адъютант Чернышев, «по виду и ухваткам гнусный инквизитор», гарцевавший на коне вокруг повешенных и рассматривавший их через лорнет, приказал поднять их и снова повесить.
Эти трое осужденных умирали вторично.
Весь окровавленный, разбив при падении голову и потеряв много крови, Рылеев имел еще силы подняться и крикнул петербургскому военному генерал-губернатору Голенищеву-Кутузову:
— Вы, генерал, вероятно, приехали посмотреть, как мы умираем. Обрадуйте вашего государя, скажите ему, что его желание исполняется: вы видите — мы умираем в мучениях.
— Вешайте их скорее снова! — крикнул в ответ на это палачу Кутузов.
— Подлый опричник тирана! — бросил Голенищеву-Кутузозу в лицо неукротимый Рылеев.— Дай же палачу твои аксельбанты, чтобы нам не умирать в третий раз!..
На рассвете тела казненных положили в гробы и тайком увезли на остров Голодай, где и похоронили. Подробности казни стали в тот же день широко известны, о них говорили во всех кругах Петербурга.
Могила казненных позднее не была найдена. На острове был сооружен в 1939 году обелиск.©