Машина шла по размытой осенним дождём дороге. Кузов заносило то влево, то вправо. Водителю каким-то чудом удавалось удерживать машину посередине тракта. Когда задние колёса медленно сползали в кювет, всем казалось, что всё, «приехали», придётся посидеть. Но нет, машина, как живое существо, цеплялась за дорогу, загребая и наматывая на колёса липкую солончаковую глину, карабкалась на середину дороги. Ей удавалось выцарапаться, и она медленно, как бы ощупывая колёсами дорогу, продвигалась вперёд.
А дождь всё моросил и моросил. Всё небо было затянуто серыми неприветливыми облаками. Они давили на дорогу, на всё вокруг. Казалось, что природа задалась целью промочить всё на свете, не оставить ни одного листика, ниточки, волоска сухими. Казалось, что дождь настойчиво хочет смыть всю людскую грязь, накопившуюся за долгие годы. Солнце, потеряв всякую надежду хоть одним лучом пробиться к земле, спешило к горизонту. Сумерки приближались.
А машина всё шла и шла, упрямо стараясь до темноты добраться до места. В кузове ехало несколько человек. Они уже настолько промокли, что не старались прятаться от дождя, сидели, тесно прижавшись друг к другу, обдуваемые встречным ветром. Разговаривать не хотелось, только изредка кто-нибудь громко чертыхался, выпрямляя затёкшие ноги, но вскоре снова поджимал их под себя.
В стороне от всех, почему-то в заднем углу кузова, где больше трясёт, сидел старик, кутаясь в старый плащишко. Он смотрел вперёд отсутствующим взглядом, и казалось, что ничего не замечал: ни дождя, ни ветра, ни болтанки, ни сидящих напротив людей. Его лицо было жёлто-землистого цвета. Видно было, что он прожил длинную и трудную жизнь. Его руки, длинные, худые, костлявые, с тёмными прожилками вен цепко сжимали полы плаща. Казалось, что его долго-долго вымачивали и сушили, пока мышцы не стали способными выполнять только самые необходимые движения. За всю дорогу он не произнёс ни слова. Он вспоминал. Вспоминал, какими были эти самые поля, речушки перелески тогда, 25 лет назад. Тогда верилось, что всё будет хорошо, что всё происходящее – ошибка, чья-то злая шутка. Прошло 25 лет жизни. Как часто в последние годы жизни он просто хотел умереть, но смерть не приходила. Казалось, она забыла про него.
И вот, он жив, едет домой. В памяти сохранились лишь какие-то обрывки воспоминаний. В городе ему сказали, что жена умерла год назад, так и не дождавшись его, дети разъехались. Взяв адреса детей, старик сначала решил поехать в своё родное село, где он был счастлив, где остались такие нереальные мечты и надежды.
Старик пытался вспомнить черты любимого лица. Смутный силуэт появлялся в памяти и сразу исчезал, рассыпаясь брызгами дорожной грязи. Больно было, что жизнь прошла так бестолково. А ещё больнее было то, что он никак не мог вспомнить черты лица своей любимой.
«Кто на развилок?» - голос водителя заставил очнуться. Старик неуклюже перелез через борт и медленно побрёл по дороге, как-то неестественно широко расставляя ноги. Пройдя метров сто, он остановился. Дорога уходила влево. а вправо шла узкая тропа, которая вела в небольшую берёзовую рощу на пригорке. Ноги сами повернули туда.
Подойдя к роще. Старик ясно различил небольшие холмики среди берёз, оградки и кресты, большинство из которых были выкрашены в голубой цвет. Он остановился и прислушался к ударам своего сердца, чётко отдававшимся в висках. Нужно было постоять, успокоиться, но какая-то неведомая сила тянула его вперёд. «Она там»- шептал голос, и снова пришлось подчиниться неведомой силе. Старик вошёл в рощу, его сразу же окружили сырость и полумрак. Торопливо переходя от могилы к могиле, он вчитывался в имена. На памятники он не обращал внимания, только на кресты.
Сумерки сгущались. Потеряв всякую надежду. Старик вышел на окраину кладбища и оглянулся последний раз. Взгляд остановился на свежеокрашенной серебристой металлической оградке. Внутри стоял памятник, выкрашенный в такой же цвет с маленьким крестиком наверху. Рядом с памятником росла молодая маленькая нежная берёзка.
Не может быть…. Сердце забилось сильнее…. Только у неё могла расти такая берёзка. Только он и только её звал когда-то «берёзка моя». Всё сразу вспомнилось, и тонкий стан, и любимые нежные черты. Не спуская глаз с деревца, старик почти подбежал и стал жадно вчитываться в надпись под маленьким портретом.
Да, это была она. Потому-ли, что глаза слезились, или дождь усилился, но он никак не мог рассмотреть фотографии. Не чувствуя ни грязи, ни холода, старик опустился на колени. Милый образ то появлялся в воспалённом мозгу, то исчезал. Старик увидел протянутые к нему руки любимой, её небесно-голубые глаза. Казалось, что она звала его. Вспомнил! Всё вспомнил! Он протянул к ней руки и обнял любимую: «Аринушка! Берёзка моя! Я вернулся! Я с тобой!»
Наутро проходившие мимо кладбища сельчане увидели старика, распластавшегося на одной из могил. Одна его рука обнимала ствол берёзки, другая со скрюченными пальцами впивалась в глиняный холм. Берёзка, опустив ветви, что-то тихо нашёптывала ему, слегка касаясь листьями его седой головы.