В 14 лет я была на редкость некрасивым ребенком: очень тощий. худючий прыщавый червяк с огромной головой и кривыми зубами. Моя мама меня стеснялась и весь подростковый период старалась держать меня подальше от родственников и знакомых, на все лето отправляла меня в пионерлагерь.
Пионерский лагерь состоял из клоповников с детьми , домика дирекции и четырех сортиров. Сортиры состояли из кирпичной коробки, ямы, закрывающего эту яму деревянного настила с дырками и г.. вна с хлоркой. Говно с хлоркой смердели, поэтому туалеты предусмотрительно строили как можно дальше от жилых помещений и обсаживали их кустами.
Девочки долгое время думали , что я мальчик... В общем, со мной не хотели дружить. В ту фатальную ночь полуночный понос стал моим единственным спутником. Поносил весь лагерь: незрелые фрукты, немытые руки повара и всякое гавно, которое жрали пионеры с голодухи сделали свое черное дело. Дырки в туалете были обосраны расстроенными желудками 400 человек и девочки ходили срать парами: одна срет, другая светит фонариком, чтоб первая не влезла в продукты испражнения предшественниц. Мне никто не хотел светить фонарем, поэтому в ту ночь я высеривала солянку в гордом уединении; в тусклом свете фонаря были видны только очертания, и, сидя над дырой, я смирилась с тем, что уже влезла в чье - то скользкое говно.
Вдруг какая-то тень кинулась прямо на меня, я заорала, резко дернула неустойчивым туловищем, ноги проехались по чьему - то говну и я вошла в дырку как хорошо смазанная гильза.
Чёрт! Летучая мышь загнала меня по шею в кучу говна, над головой еле-еле виднелось очко, если кто-нибудь сейчас придет гадить, то положение мое сильно ухудшится. Надо вылазить!
Через полчаса, пыхтя и чуть слышно матерясь, я дотянулась до дырки руками: это, бля, было крайне сложно - все твердые опоры были скользкими, как сопли! Ухватившись за края очка, я подтянулась и высунула башку: от свежего воздуха закружилась голова и я удержалась на с трудом доставшихся позициях только волей к победе. Подтянулась еще и оперлась на руки: нужно за что - то ухватиться, чтоб не соскользнуть. Все вокруг было скользким, ухватиться можно было только за поперечную деревянную палку в полуметре от меня , я с остервенением пыталась до нее достать , шипя от напряжения: - Ну! Иди же сюда! Дай, я до тебя дотянусь!..
Неожиданно меня ослепила яркая вспышка света, потом какой-то не то всхлип, не то стон, и глухой стук - я испугалась и... скатилась обратно. Еще полчаса - и я снова над очком. Так. Тянусь... Все. Я схватилась за перекладину и вылезла на цементный пол еле дыша от счастья. Отдышавшись, решила переть к речке отмываться.
Метрах в трех от тубзика валялся директор, рядом с ним валялся разбитый фонарик – сдох что ли ? Я побрела на речку, отодраилась как смогла, а потом кликнула людей: может и не подох еще, спасти можно.
На утро нам сообщили, что у директора случился удар, возвратился в лагерь он только под конец смены. Говорить он не мог, сидел весь день на веранде и ему нравилось, когда к нему приходили дети. Я навещала его частенько, он меня как то особенно любил - ведь собственно я тогда позвала к нему людей.
На следующий год мы узнали, что перед самой смертью директор ненадолго пришел в себя. Он рассказал, что той ночью он обходил территорию лагеря, случайно услышал странное пыхтение в туалете и открыл дверь.
На него из зловонного очка лез адский говняный лупоглазый глист, протягивал к нему щупальца и шипел:
- Ну-у-у... Иди же сюда-а.... Дай , я до тебя доссстануууу!..

За лупоглазую обидно , конечно ....
Дуня Нефигаблина.

Состояние: хорошее