Смотри как льется кровь из рассеченных рук.
Смотри как капли покрывают кафель.
Ты скажешь смерть это легко?
Я опущу глаза и буду долго плакать.

– Ты знаешь, меня ничего здесь не держит. Я в любое время могу пойти и перерезать себе вены… – медленно говорит она.
– Точно? – спрашивает он.
– Да.
– Точно?
– Да!
– Пошли. – и тянет её за руку.
Они заходят в ванну, он снимает лезвия с бритвы. Просит принести водки и сигарет. Она все исполняет.
– Если это то о чем я думаю, я в этом не участвую.
– Смотри – он садится на край ванной и, погружая лезвие в руку, делает разрез. Кожа мгновенно расходится, обнажая внутреннюю часть. Начинает сочиться кровь. Он спокойно ей рассказывает, что находится под кожей. Девушку начинает трясти. У неё текут слезы.
– Видишь? Видишь! Вот это плоть! Вот она вся витальность! Почему ты так легко говоришь о смерти! Почему!? Я прошел через это! Мне это уже не страшно!
У неё начинается истерика. Самые глубинные страхи, о которых она никому не рассказывала начинают лезть наружу. Она пытается обьяснить, но слова выходят с трудом, складываясь в обрывочные непонятные фразы.Она боится жить. Боится просыпаться. И ей кажется, что смерть – это легко. Что смерть – это, в каком-то роде, выход. Она всю свою жизнь бежит от себя, от реальности, от ответственности, от Жизни. Нет ей было не страшно на все это смотреть. Страшнее было произнести вслух свои страхи. Открыть их другому. Неважно, что другому тоже не хочется просыпаться по утрам. Не хочется открывать глаза. Неважно потому, что она боится за себя. Он трясет её, выворачивает, заставляет жить. Она не может с этим смириться. Она понимает, что нужно освободиться от страха, но ведь она так долго с ним жила, что привыкла считать его частью себя.
Ей больно, стыдно, обидно… чувствует себя виноватой… и как всегда ей хочется убежать от этого. Но уже слишком поздно бежать. Поздно. Она думает только о себе. И наверное слишком часто. Она не умеет жить. Хочет отказаться от жизни. В голове сумятица. Все выглядит как в дешевом фильме, только с той разницой, что она играет саму себя. Повсюду декорации. Везде не люди, а галограммы. Сознание пытается вырваться наружу. Наружу… Она задыхается. Звдыхается от собственного непонимания, от собственного страха, от самой себя.
Она пытаеся все ему обьяснить, но получается нескладно. Ощущения и эмоции такие ясные и понятные внутри наружу выходят бессвязным бредом. И постоянные слезы. Бред и слезы. Как же все это глупо.
Он так легко все это сделал. А она боится. Боится до ужаса, до дрожи в коленках. Она не совсем его понимает, хочет понять, пытается, но не всегда может. Он уже через все это прошел, а ей еще только предстоит.
Восьмой час утра. Закончились сигареты. Хочется спать. Это был самый долгий день в её жизни. И дольше века длится день. Долгий, нескончаемый, медленно переходящий в утро. Самый долгий.
– Давай будем жить и делать что-то хорошее для этого мира.
– Давай …
Страхи. Их намного больше и они намного глубже, чем мы себе представляем.