Идет, значит, Наталья по улице, как честная, порядочная женщина, то есть с врожденной скромностью и грацией. Бедрами развратно не виляет, мужчинам глазки не строит и облачена в джинсы, чтобы коварный октябрьский ветер, а он, как известно, мужского рода, не лез замужней даме под юбку. А то этим мужикам только волю дай, и на голове законного супруга можно будет сушить белье. А это, как известно, не к добру, а к разводу и к разделу детей и имущества. Такие судебные дела в жизненные планы Натальи не входят, потому как она спешит домой, покормить семью и кошку Муру. И черт его знает, что смутило маленького человечка, выгуливавшего маму. Скромность? Джинсы? Короткая женская стрижка? Отсутствие папы? Или еще что-то такое загадочное, о чем не принято говорить вслух. Вроде того, когда становится понятно, что внуков не дождаться, а у сына в загашнике автомобиля припрятана косметичка.
— Дядя, — притормаживая свою маму, с апломбом заявил трехлетний карапуз.
Она оглянулась. Смутилась, чувствуя неловкость за слова сына. Присела перед ним, поправила сбившийся шарфик, и возразила.
— Нет, Никитка, это тетя.
Мальчик в синей курточке посмотрел на Наталью, перевел серьезный взгляд на родительницу, и снова объявил непреложную истину, глядя на нее, как на умственно отсталую. И, правда, что возьмешь с этих взрослых, кроме материального обеспечения и капельки любви? Бесполезно говорить о наличии какой-либо логики и здравого смысла. Вот и приходится постоянно талдычить одно и то же.
— Дядя, — и взмахнув пластмассовой лопаткой, весомо повторил. — Это дядя.
А когда мужчина сказал свое веское слово, то сами понимаете, что должна делать женщина. Дамы понимающе улыбнулись друг другу и разошлись. Мама пошла дальше выгуливаться, а Наталья поспешила домой. Ибо назрел волнующий вопрос.

— Казаков, а ты у нас оказывается латентный гей, — вскользь бросила Наталья, устраиваясь на широком мужском плече перед голубым экраном.
— А? Что? — лениво переспросил Вадим Казаков.
Ему было хорошо. Хорошо наступило после поглощения солидного ужина. Он включал в себя полную тарелку борща, спагетти с парой куриных ножек и бутылку Гиннесса. Результат закрепил поцелуй. Причем, не супружеский, а дочерний.
— Я говорю, ты оказался скрытым гомиком! — в легком раздражении повторила она.
— Кто сказал? — спросил Вадим, почесывая пивное брюшко. — Опять какая-нибудь глупая бабенка с работы звонила и молчала?
— Знает кошка, чье мясо съела, — с мрачным удовлетворением констатировала Наталья. — Смотри, если услышу что, сразу откручу яйца. Нет, никто не звонил. Мальчик на улице меня дяденькой назвал. А дети, как известно, что видят, то и говорят. Как на духу. И что на это ответишь? Как будешь оправдываться?
— Да никак, — подозрительно благодушно ответил Вадим, и переключил телевизионный канал с новостей в далекой стране Нигерии на музыкальный канал.
На экране появился Фредди Меркьюри, технично забряцал по клавишам и начал проникновенно петь про маму, покачиваясь из стороны в сторону.
— "В тему", — подумала Наталья и продолжила служебное расследование. — Приглуши-ка звук. Значит, признаешь факт нетрадиционной ориентации?
— Да как скажешь, дорогая, — согласился гей с солидным семейным стажем и шумно отхлебнул из бутылки.
— Что все это значит, Казаков? Я тебя просто не узнаю!— изумленно воскликнула она. — Ты фактически признаешь, что выбрал женщину, которую на улице мужчиной называют?
— Ну да, — еще раз подтвердил он.
— Сейчас же обоснуй свою позицию, извращенец, — потребовала Наталья.
— Всегда, пожалуйста, — с готовностью ответил Вадим и начал. — Ты родила мне двух прекрасных девочек. Так?
— Так, — согласилась Наталья.
— Вкусно готовишь. Не изменяешь. Терпишь мои загулы и закидоны. Верно?
— Допустим.
Вадим с удовольствием потянулся, да так, что хрустнули суставы, и продолжил развивать идею.
— У тебя классная попка! Я сразу на нее запал, когда увидел.
— Что?!! Ах, попка! Так ты на задницы пялишься? Ну, все понятно.
Наталья вскочила и заметалась по комнате. Подбежала к дивану, схватила маленькую подушечку и кинула в Вадима.
— Вот оно что! Зады!
— Можно подумать, ты не знала, — расхохотался он, ловким броском возвращая подушку назад. — Когда я смотрю на женщину, то в первую очередь оцениваю ее задницу. Сама же на улице обращаешь мое внимание на хорошенькую девчонку.
— Одно дело, когда я обращаю. Совсем другое, когда ты без спроса смотришь. Скажи еще, что ты попку Кит разглядываешь, когда она к нам приходит, — постепенно успокаиваясь, парировала Наталья. — И, вообще, я думала, что ты в целом оцениваешь. Лицо, фигуру. Неужели размер груди у женщин не замечаешь?
— У Кит отличная попка! — облизнулся Вадим, и сразу пошел на попятный, как только увидел нахмуренное лицо Натальи. — Но я там, где живу - не гажу. Ты же знаешь. А грудь... На черта мне замечать всякие молочные железы? — удивленно спросил он, притянул ее к себе, устроил на своей мощной, волосатой груди и легонько прикусил ей кончик носа. — Я не доярка. Давно уже не младенец. Этот продукт предпочитаю пить из кружки и желательно пастеризованный.
— Ладно, не увиливай от темы. Продолжай.
— Сама же распсиховалась, а теперь получается, я виноват?
— Замяли, говорю, — поморщилась Наталья. — Твои объяснения приняты.
— Ты еще скажи, что я должен извиниться, — не хотел сдаваться Вадим.
— Казаков! — прикрикнула она и шлепнула его ладонью по лбу. — Если понадобится, ты у меня в ногах валяться будешь. Не нарывайся! Предупреждаю.
Вадим подумал и решил поступить, как приказывали, так как хроника семейных взаимоотношений подтверждала слова Натальи. Причем, счет сильно перевешивал в ее пользу. Обидно, конечно, но против правды не попрешь. Когда у женщины врожденная стервозность и подвешенный язык, то надо бежать от нее на первом свидании. А если взяли за половой орган и окольцевали - сам виноват. Думал и действовал не той частью тела.
— Так это все, собственно, — он пожал плечами. — Если я имею полный комплект для счастливой семейной жизни, и даже секс иногда случается, то какая мне на хрен разница, что говорят мальчики, девочки, зайчики на улицах или еще где? И, вообще, не факт, что слова этого сопляка истина в последней инстанции.
— Тебе не кажется, что это как-то маргинально? — задумчиво спросила Наталья.
— А что это означает?
— Неважно, — на ее лице отразился весь спектр мучительных внутренних переживаний.
— Ну мы закончили, надеюсь? — Вадим допил пиво и поставил пустую бутылку на столик у дивана. — Знаешь, я считаю, что мнения одного ребенка нежного возраста недостаточно. Давай-ка, позовем Лизу, и спросим у нее.
— Хм. А это идея, — Наталья поднялась, вышла в коридор и позвала младшую дочь. — Лизонька, солнышко, иди сюда.
Через мгновение из детской показалось взлохмаченное создание трех лет от роду, облизывающее пальцы, перемазанные в шоколаде, и вопросительно посмотрело на маму.
— Зайчонок, ну что же ты испачкалась как свинюшка, — с мягкой укоризной сказала Наталья, взяла Лизу за руку и повела в комнату.
— Ма, не задерживай ее, — требовательно прокричала из комнаты Муся. — Мы тут делом занимаемся.
При звуке ее голоса Лиза попыталась вернуться обратно, но после непродолжительной борьбы, в ходе которой сестер пообещали одарить печеньем, сдалась и направилась в сопровождении конвоира на опыты. Войдя в комнату, она первым делом бросилась в объятья Вадима. Через пару минут вдоволь нацеловавшись и наворковавшись, парочка соизволила обратить внимание на Наталью. Она стояла у дивана, скрестив руки на груди, и безмолвно наблюдала их милование. Вадим смущенно закашлялся.
— Лизхен, — указывая на Наталью, он ласково обратился к дочери. — Скажи мне, кто это?
— Это? — переспросила Лиза, изумленно подняв бровки. — Папа, ты что? Это пизюсь. Печеньку хочу! — потребовала она, схватила Наталью за руку и, сопя словно маленький трактор, потащила ее на кухню.

Когда Казаковы прекратили хохотать, Вадим подвел итог исследованиям.
— Вот видишь, по мнению Лизоньки, ты не мужик. А слово женщины всегда перевешивает мужское мнение.
— Может быть, может быть, — смахивая невольные слезы, фыркнула Наталья. — Ты мне лучше скажи, почему ты меня так редко целуешь? Разлюбил?
— Опять?!! — Вадим возвел глаза к потолку. — Что тебя целовать? Ты старая и невкусная. Иди лучше вари суп. Я вообще в этом доме люблю только Лизу. А кого люблю, того и целую.
Наталья пристально смотрела на него какое-то время, развернулась и пошла на выход. Запахнула поплотней полы длинного махрового халата и, внезапно обернувшись, убежденно произнесла.
— Да, Казаков... Ты не гей. Ты просто удивительная козлина!
— Как скажешь, любимая, — безропотно согласился Вадим и откупорил очередную бутылку Гиннесса. — Принеси мне соленых орешков, ладно?

А бед у Вадима много. Обстановка в мире нестабильная. Что политическая, что экологическая, что экономическая. Начальник козёл безрогий вконец впал в маразм и пытается отыметь мозг ведущего специалиста в извращенной форме. Погода не радует. То невыносимая жара, то страшный, нечеловеческий холод. Пиво всё хуже и хуже. Травят потребителя. Но выжить можно даже в таких кошмарных условиях. Ведь "главней всего погода в доме". А с "погодой" у Вадима напряжёнка. И всё вина одной особы, вот уже тринадцать лет полощущей мозг. И ничего не поделаешь. Всё на законных основаниях, подкреплённых печатью в паспорте. Она по первому требованию не наливает, ноги не раздвигает, в рот не берёт. Безбожно дерзит, к тому же. Честно сказать, Наталья и по второму требованию не исполняет свои прямые обязанности. Однако дело не только в одной жене. Вадим мыслит глобально. Корень всемирного зла, самое ужасное явление, губящее жизнь любого мужика - это бабы.

Для справки. Бабы - вид особо опасных, ядовитых хищников, населяющий планету в огромном количестве, оккупировавший города и села, тратящий огромные денежные средства на косметику, одежду, обувь и прочие аксессуары, окольцовывающий свободных мужчин, загоняющий несчастных в вечное рабство…

- Бабы - мерзкие твари, недостойные жизни, - вещает Вадим, вторые сутки валяясь на диване в непотребном виде. Лёгкое покрывало, которое на него накидывает Наталья, упрямо сбрасывается на пол. - Мне жарко! Не кутай меня! - кричит он, смешно нахмуривая брови. - Лучше пива принеси, а то у меня кончилось.
На третий день он будет стоять перед ней на коленях, умоляя простить и забыть все глупости, сказанные под воздействием зеленого змия. Но сейчас…
- Я всегда проклинал, проклинаю и буду проклинать вас, бабы!
- И после смерти будешь? – с лёгким смешком интересуется Наталья, проходя мимо дивана, подымает покрывало и вновь накидывает его на буянящее тело. Останавливается у зеркала, чтобы поправить выбившиеся пряди из причёски, искоса смотрит на отражение гневающегося мужа.
- И после смерти! - соглашается Вадим.
- Протянешь из могилы костлявую руку и возопишь? - она выходит из комнаты. Через минуту возвращается с подносом. Над тарелкой вьётся прозрачный пар. - Давай поешь, горе моё.
Во время загулов у Вадима просыпается дикий аппетит. Однажды он за четыре часа опустошил кастрюлю с борщом вместимостью два с половиной литра. И потом громко кричал, жаловался на отсутствие в доме еды и на нерадивость некоторых жён.
- И протяну! Думаешь, не протяну? - возмущённо спрашивает он, придаёт телу вертикальное положение, усаживается перед журнальным столиком, хватает ложку и высказывает очередную претензию. - Почему не борщ?
- Потому что суп, - спокойно отвечает она. - Хлеб возьми. Без него не наешься.
Минут двадцать протекают в спокойствии. За это время Наталья, как всякая "нерадивая" жена, успевает завести программу стирки, поставить выпекаться луковый хлеб, принести обед в комнату бабы Шурки, отогнать от ее тарелки прожорливых оглоедов Лизу и Муру, выслушать жалобы Муси на подругу Дашу, отправить её гулять, выделив пятьдесят рублей на вкусности. Когда она звонит Кит и сообщает ей, что кафе сегодня отменяется, ибо бабы всей земли пожирают мозг Вадима, разговор проходит уже под крики жертвы.

- Ты!
- Ну, ладно, Кит. Он опять буянить начал.
- Вот ты! Ты мне всю жизнь загубила!
- Да, зайка, целую. Увидимся.
- Наплодила мне баб!
Наталья отключает телефон и с иронией смотрит на взлохмаченного, вспотевшего Вадима, стонущего о загубленной судьбе.
- А мне нужен сын! Продолжатель рода!
- Допустим, дочь у тебя одна, - парирует она и берет со стола пустую тарелку.
- Как одна? - изумляется он, присасываясь к очередной банке с пивом. - Не путай меня, женщина! Ты мне изменила, что ли? Когда? С кем?
- С чего ты взял, дурашка? - хохочет Наталья, подходит и целует в макушку потенциального рогоносца. - Всем известно, первый блин комом. Наша Муся не дочь, а пробный экземпляр.
- Не занимайся этой… как её… а, де-ма-го-ги-гей! Мне тут. Я последний мужик в роду Казаковых. Только на меня и была надежда!
Во время очередной пламенной речи представителя вымирающего семейства Наталья поливает цветы, снова накидывает на него покрывало, выпроваживает кошку из комнаты, расчёсывает спутанные локоны Лизы, а Вадим всё фонтанирует.
- Когда я родился, Казаковы целовали моей матери ноги! Благодарили за продление фамилии. А ты?
- "Вечером сварю борщ, иначе устроит скандал", - размышляет Наталья, изредка поглядывая на него, и отвечает. - А мне целование ног обломилось. Придётся просто мыть на ночь. С мылом.
- Я загибаюсь среди бабья! Даже кошка и та баба! Я несчастный человек, - подводит итог земным бедам Вадим, хватается за голову и горестно вздыхает. - Моя родня до седьмого колена проклинает тебя! - с пафосом заявляет он и снова укладывается на диван.
- Из могилы?
- Что из могилы? - не поняв, переспрашивает он.
- Проклинает, - уточняет Наталья.
- А… это? Ну да!
- И протягивает костлявые руки к моему горлу?
- Да! Так и есть. Ты, ведьма, загубила целую фамилию! Такую фамилию!
- А как же Лизонька? - "изумляется" она и подталкивает младшую дочь к папе. Та быстро и решительно вспрыгивает на него и устраивается на его животе с довольным урчанием.
Члены семьи Казаковых знают, что трёхлетняя Лиза любимица отца и громоотвод, спасающий от его гнева. Ей прощается всё, даже принадлежность к женскому полу. Самые нежные поцелуи, самые ласковые слова достаются Елизавете Казаковой. Остальные девочки в этом доме – кости бараньи.
- Лизонька - моя радость! Если бы не она, давно выкинул бы вас на улицу! - восклицает несчастный Вадим, задыхающийся в бабьем царстве. Начинает целовать свою маленькую девочку в курносый носишко, в родинку на щёчке, щекотать её розовые пяточки, и комната наполняется звонким детским смехом, от которого его сердце оттаивает. И между поцелуями он милостиво произносит. - Но я, так и быть, прощаю тебя. Хоть и негодная ты баба! А всё потому, что люблю. Цени.
- Да как бы я жила, если б не ты! - соглашается Наталья. - А сейчас может вздремнёшь? Вместе с Лизонькой. Она ведь без тебя не заснёт.
- Давай укрой нас и ступай на кухню, - приказывает он. - Вот, что вы за бесполезные существа, бабы! Пока не распорядишься, будет тыкаться как слепая мышь во все углы без толку.

Через пару минут Наталья в обществе бабы Шурки пьёт чай с бергамотом и слушает сказ о днях её боевой молодости. В ногах, важно мурча, возлегает кошка Мура. Наталья отдыхает душой и морально готовится к завтрашнему спектаклю под названием: "Прости меня дурака, дорогая! Я же так тебя люблю!"

У них, помимо невинного увлечения, имеется весьма насыщенная личная жизнь. Существует компания, в которой присутствуют Муся, Даша, Люба, Саша и Малик. Ко всему прочему, они - одноклассники. И знаете, внутри этого маленького сообщества разыгрывается настоящая мыльная опера. Не надо смотреть никаких латиноамериканских сериалов, когда есть жизнь во всей красе. Даша любит Сашу, Малик любит Мусю. Ах, эти горячие дагестанские парни! Наталья уже начинает задуматься и подбирать сраную метлу, которой будет отгонять бровастого горца от своего чада. Вадим уже посматривает на двустволку на стене кухни. Заряженную. Как вы думаете, что победит? Горячая молодость или родительское вооружение? Лично я пока не рискую делать ставки, ибо все очень запутанно. Потому что в пятом классе Мусю любил Саша. В шестом он сменил объект любви на Дашу. Именно тогда у Муси стало значительно меньше синяков.

— Мусенька, что это? — однажды вечером спросила Наталья, с ужасом наблюдая, как дочь стягивает джинсы.

— У меня разногласия с Дымовым, но это не страшно, — мрачно пробурчала Муся, рассматривая желтеющие пятна на икрах.

— Опять Дымов?

— Да ладно тебе. Посмотрела бы ты на Дашку. У меня сейчас синяков намного меньше, чем у нее, — пренебрежительно взмахивая рукой, раздраженно фыркнула Муся. — Ма, выйди из комнаты. Мне позвонить надо.

А объясняется все очень просто. Друзья, всего лишь навсего, пинали друг друга на уроках и переменах по поводу и без оного. Этакая здоровая , подростковая агрессивность, и все от больших чувств. Количество синяков тоже имеет значение. Знаете, что это означает? Знаете, конечно. У кого их больше, ту больше и любят. Ох, и тяжела же ты - любовь русского мальчика, парня, мужчины, дедушки! Нет, старики уже от своих старушек огребают по полной программе. Так что, не плачьте, девочки. Всего лишь до пенсии надо дожить и заживете!


Самое интересное, что Малик ни к одной из девочек даже пальцем не прикоснулся, несмотря на то, что Даша испытывает к нему необъяснимую неприязнь, и ласково кличет бараном, козлом, дураком, придурком или дебилом. Потрясающая выдержка. Хотя, может быть, мальчику еще никто не объяснил, как в России дети учатся любить и строить взаимоотношения между полами? Или родители не позволяют Дом-2 смотреть? Упущение с их стороны, я считаю. Кстати, Саша сейчас не любит ни Мусю, ни Дашу. Кобель. Просто кобель и низкий изменщик. И большая загадка. Тайна. Неизвестно, кому он дарит свои чувства. Я надеюсь, что все-таки не Малику, но точно не Любе. Она - пятое колесо в телеге. И это удивительно. Потому что "колесо" - самая красивая девочка в классе. И никому в компании не нужна. Вот так. Но друзья ее не отталкивают. Запаска на жизненном пути всегда пригодится.

Мусю любит еще один мальчик. Дима. И также, как Малик, не скрывает своих чувств. Ей, вообще, везет на публичные признания.

— Я люблю Мусю - последнюю по списку, — однажды загадочно намекнул Малик.

В классе еще три Муси, кстати. Говорил при всех одноклассниках. Джигит. Храбрец. И это в тринадцать лет. Да, рано мальчики у кавказских народов созревают. Что есть, то есть.

— Мне нравится Муся... И еще Вика, — ответил Дима на прямо поставленный вопрос, глядя с собачьей преданностью в глаза своей любви.

Муся сидела на парте, скрестив руки, и хмуро переводила взор с одного соискателя на свою сердечную мышцу на другого. Ей, знаете ли, не очень нравятся все эти любовные сопли. Она прагматичная и жесткая девочка.

***

— Кит, я чуть не сгорела со стыда, когда они несли всю эту чушь, — в красках расписывая бесстыдные признания кавалеров, сообщила она в приватной беседе про жизнь.

— Ты? От стыда? Не верю, Муська. Не верю! — рассмеялась я, обмахиваясь шелковым китайским веером, привезенном из командировки Вадимом.

— Знаешь, как Малик злился и смотрел на Димку? Сощурил глаза, скривился и весь побледнел.

— А вот в это поверю даже без доказательств. Ты поосторожней с этим Маликом, — предостерегла я ее.

— Ты о чем, говоришь? Он мне просто друг. И Димка друг. И, вообще, меня бесят эти мальчишки!

— Почему, радость моя?

— Они могут писать стоя! В жару снимают рубашку. А Дашка так с парусами мучается. Тоска. Липко. Мерзко. Я хочу быть мальчиком!

— Неужели все настолько плохо? И от общения с мальчиками ты не получаешь никакого удовольствия? — я притянула ее в свои объятия и погладила по голове. Улыбнулась, зная, что она не видит. А то с нее станет оскорбиться, приняв это за насмешку. — Кстати, что за паруса, с которыми мучается Даша?

— Кит, ну ты даешь! — нервно постукивая пяткой по пушистому ковру, хмыкнула Муся. — Паруса. Это ж лифчик. У нее прошлым летом грудь выросла. Она так этим гордится, как будто миллион в лотерею выиграла. Можно подумать. Какие-то сиськи вымахали, а понту столько... Ходит и выпячивает свои комариные укусы. Словно они нужны кому.

— Да уж, — я рассмеялась, разомкнула объятие, и легонько столкнула ее с коленей. — А женихи-то, что? Совсем никакой пользы?

— Ну, почему. С Димкой мы на роликах катаемся. У Малика на дне рождения классно было. Но, он постоянно садится со мной за одну парту, когда болеет Дашка. А я его, между прочим, не приглашала. Это немного бесит.

После этих слов я задумалась. Что же победит? Кавказская настойчивость или проникновенный русский взор? И не рискнула делать ставки. Ибо существует женская дружба.


Это загадочная и непонятная штука. Из области метафизики. Муся и Даша дружат очень своеобразно. Даша ноет, ноет, ноет. Муся утешает, раздражается, рычит. Она бывает очень грубой и не церемонится с подругой. Ну, совершенно. Ничего не напоминает? У меня так возникает ассоциация с устойчивыми семейными отношениями. А жизнь у девочки Даши стандартно интересная и запутанная. Поскулить есть о чем. Вот послушайте.

У Саломатиной Дарьи есть мама, бабушка и дядя Андрей. Бабушка живет с внучкой пять учебных дней в неделю. Встречает со школы, кормит, поит, трясется над ней, как наседка над цыпленком. Классическая бабушка. Дашу это раздражает. Мама работает пять дней в неделю и забирает дочь на выходные. Воскресная родительница. Даша к этому привыкла. Дядя настоящий конь. Плотный такой мужик. На нем бы пахать и пахать, запрягая вместо мерина, но он с комфортом устроился на хрупкой женской шее. Это гражданский муж. Сожитель. Жрет, пьет, трахает. Со страшной силой отрабатывает хлеб с маслом и красной икрой. Даше на него наплевать. А бабушка ласково называет его нахлебником. Когда-то у Даши был папа, и он делал тоже самое, что и дядя Андрей.

— Представляешь, как повезло ее маме? — однажды спросила Муся. — Она нашла аж целых двоих нахлебников на свою шею! Так сказала ее бабушка.

— Такое волшебное везение трудно представить, — ответила я, и глубоко в душе пожалела бедную, невезучую маму. — Не каждой женщине так повезет в жизни.

— Вот, и я о том же, — кивнула Муся.

Откуда Муся в курсе? Вот не захочешь, а все равно будешь. В школе и после школы, вися на телефоне, Даша сливает раздражение на бабушку, мамины проблемы, жир на брюхе дяди Андрея. Она ноет про погоду и природу. На нежелание мамы купить дорогую карманную собачку. Она стонет о любви к Саше. А воспылала чувствами Даша после того, как Муся призналась, что он ей нравится. Муся не жадная. Мало того, что отступилась, так еще и слушает о любви к нему же. Я вообще поражаюсь, граждане. Но и огребает Даша по полной, когда Муся недовольна или не в настроении, и терпит. Так они милуются, грызутся, замиряются уже несколько лет. Неизвестно, как сложится дальше, но пока мальчики - на десерт. Сейчас важнее то, что у Муси есть подружка Даша.

Я чуть не обжигаю руку утюгом.
— Почему? — изумленно спрашиваю у нее.
— Да ты посмотри, — Муся смотрит на меня с легким чувством превосходства, как на последнюю идиотку. — Они же все накрашены. У них глаза намазаны, как у женщин.
— Ну, не факт. Это сейчас просто модно.
— Ага. Как же, — ухмыляется она и одним глотком допивает пепси, задирает ноги на спинку дивана, ложится головой вниз, смотрит на меня и задумчиво дергает мочку уха. А я бросаю глажку и устраиваюсь рядом с ней. Смотрю очередной клип с накрашенными мальчиками, и думаю, откуда у нее появились такие мысли?
— Если следовать твоей логике, то все, кто красит ресницы - педики.
— Естественно.
— Вот прямо все без исключения? — я делаю попытку заманить ее в ловушку из слов. Ну, сейчас ты у меня попляшешь, как миленькая!
— Я что невнятно говорю? — лениво цедит Муся.
— Тогда получается, что женщины тоже педики?
— Ну да. И женщины тоже. Они же так мажутся, что даже мальчики отдыхают, — она делает большие глаза.


В этот момент я роняю сотовый телефон, и начинаю дико хохотать. Трубка возмущенно чирикает голосом Натальи, рассказывающей об очередном словесном шедевре подрастающего поколения . Поднимаю и снова включаюсь в разговор.
— Наташа, оказывается, ты мать-педик с гомофобным отпрыском на руках.
— Все бы тебе ржать, — ворчит она. — Я уже не знаю, что с этим чудовищем делать. Как скажет, то хоть стой, хоть падай, хоть стреляйся, не сходя с места. Я у нее тоже педик, видимо.
— Так, у тебя правильная подруга. Бери пример с меня и крась исключительно губы. Тогда не придется стреляться, и в гомосексуальности никто обвинить не посмеет, — советую я.
— А может мне нравятся такие обвинения? — с ехидцей в голосе парирует Наталья.
— Кто бы сомневался. Я тоже не буду возражать, если поставят в один ряд с Лето.
— Нет, лучше пусть посадят на к нему на коленочки. Какие у него глаза!
— Особенно, когда подведены черным карандашом.
— Ой, не напоминай. Сейчас кончу, — стонет в трубку Наталья.
— Давай, детка, давай. Устроим одновременный сеанс секса по телефону, — я эротично подвываю в ответ.
— Иди нафиг, извращенка, — смеется она. — Все обгадишь своей пошлостью. У меня ведь проблема. Я не знаю, что делать с этим ребенком. И, похоже, с подругой та же беда. Ну, что с вами делать?
— Купи ей набор косметики, а меня лечить поздно.
— Думаешь, поможет?
— Черт его знает, но попробовать можно.
— Нет. Пожалуй, одного педика в семье будет более, чем достаточно. Хочу быть эксклюзивной, — решает она.
— Не прокатит, Наташа, не прокатит. Муся точно латентный субъект-потребитель помады, туши и теней.
— Значит траты на косметику будут? — печально спрашивает Наталья.
— Не сомневайся. Ваш папа разорится, — злорадно предрекаю я.
— Как же страдают бедные мужчины!
— Ну, кто страдает, а кто и глаза мастерски подводит, не тратясь на меркантильных дам. А остальным нечего трахать и плодить на халяву. Красоту и потомство надо спонсировать. Желательно в твердой , конвертируемой валюте.
— Ты полностью права, подруга! Возьму-ка я пример с красящихся мальчиков, и схожу прикуплю пару килограмм красоты за счет отдельного представителя мужской породы. Давай. Еще созвонимся.