С Чудью в сердце...

Этой осенью я стала Чудью. В желто-красной листве, в серо-сизом небе, в жухлой траве, ледяном обжигающем ветре, темных ранних ночах и неуютно-поздних утрах я нашла буквы, вырезанные из картона старых коробок и оклеенные страницами пожелтевших газет – ЧУДЬ. Странное существо в светло-серой свалявшейся шерсти, пахнущей сыростью и сумраком, из фантастической повести забытого мною писателя спряталось у меня под сердцем.
То, чего нет, то, во что никто не верит, кроме впечатлительных легковерных детей и мудрых согбенных временем стариков. Легенда и выдумка с горячим живым дыханием. Моя личная реальность.
Я стала Чудью. Впустила ее в свое сердце и теперь постоянно чувствовала, как она моргает белыми глазами в обрамлении седых ресниц, щекоча метральный клапан и левый желудочек.
Память стала дымом, сыграла со мной в прятки и рассеялась над опавшей листвой. Я улыбнулась ей вслед, усадила вряд на лавочку свои мечты и надежды и ушла, помахав им на прощанье ладошкой. На холме я оглянулась и увидела, что они так и сидят рядком под деревом, не в такт болтая ногами, обутыми в новенькие аккуратные белые валенки. «Ничего», - подумала я: «Авось не пропадут. Найдется добрый человек, подберет, пригреет». Чудь внутри меня тихонько вздохнула и положила подбородок на сложенные на коленях руки. У нее там теперь стало гораздо больше места.
Теперь каждая тропинка казалась дорóгой. Слово сразу находило рифму. Я стала лучше видеть в темноте и совсем разучилась плакать. За меня теперь плакала Чудь, обливая солеными слезами мое сердце. Иногда мне казалось, будто по моим венам, артериям и капиллярам течет вовсе не кровь, а слезы Чуди, мутная горькая вода. К счастью, Чудь не была плаксой, чаще я слышала, как она скрипит зубами и ходит из угла в угол, но и это, как правило, длилось недолго.
По ночам, когда я ложилась спать, задернув шторы, как противолунный панцирь, Чудь устраивалась поудобней, подложив под голову мохнатые руки, и на мурлыкающем, местами переходящем то ли в шепот, то ли в шипение, диалекте рассказывала мне невероятные истории, слышанные ею в те времена, когда она жила без меня. Или я без нее.
Незнакомый язык щекотал слух, удивляя необычными звуками и переливами, но несмотря на это, я прекрасно понимала ее, как понимаем мы любого, кто живет у нас в сердце.
Она рассказывала мне, про теплые, живые болота, дышащие туманом; про высоких бледных людей со светло-голубыми глазами и горячими честными сердцами, живших на этих болотах. Она пела мне их песни, в такт пристукивая ногой, и я чувствовала, как часто бьется ее сердце. Потом, подтянув к груди колени, Чудь некоторое время сидела молча, еле заметно раскачиваясь из стороны в сторону. И я засыпала, оставив ее один на один со своими воспоминаниями.
Мне снился бело-молочный воздух, пахнущий мхом и дымом костров, мне снились теплые руки старой бледнокожей женщины и скрип весел в уключинах. Мне снилось, будто я сижу на темных, подгнивших ступенях покосившегося домика, наполовину вросшего в землю, и пью из большой железной кружки темно-зеленый чай, пахнущий можжевельником, мятой и чем-то еще. Едва уловимый запах, горьковатый и дурманящий.
Чудь поделилась со мной своей памятью, и вместо моих, развеянных по ветру воспоминаний, все чаще и чаще стали приходить сказочные, сюрреалистические картинки, сохраненные памятью Чуди. Вместо нагретых солнцем камней Финского залива я помнила звездное небо сентября сквозь легкую дымку испарений, идущих из недр болот. Я забыла твой голос, но вспомнила плеск воды от ударов весел. Я помнила, как проваливаются ноги в мягкий зеленый ковер мха, и, как лопаются на языке огненно-рыжие ягоды брусники, напрочь забыв вкус твоих губ и то, какие на ощупь твои волосы. Все опустевшие места внутри меня заполняла Чудь.
Иногда, сидя в темноте на подоконнике, грея своим дыханием ледяные стекла окон, я ловила себя на том, что вывожу пальцем на запотевшей гладкой поверхности странные незнакомые знаки. Чудь улыбалась и принималась читать мои каракули на воркующем и жужжащем наречии.
Со временем я так привыкла к Чуди, что иногда совсем переставала ее замечать, и только когда небо сворачивалось в трубочку, как засохший лист и грозило рассыпаться в серую пыль, я чувствовала, как кто-то гладит меня тыльной стороной мягкой ладони по сердцу и тихонько поет незнакомые песни.
А иногда я чувствовала, как тоскует Чудь. И тогда ее тоска становилась единственным, что я могла воспринимать. Мир вокруг становился пронзительным и звонким. Я слышала, как лопаются плоды каштана и с глухим стуком падают в ржавую листву у стволов деревьев, как гудят провода высоковольтных электролиний, а где-то, в забытой богом деревеньке, мучает свою скрипку сверчок. В такие дни мне приходилось носить темные очки, потому что алые гроздья рябин вонзались в сетчатку, как раскаленные иглы, а бездомные искалеченные собаки и нищие старики так и лезли на глаза. И тогда я разводила костры и грела озябшие ладони, записывая в дорожной пыли корявой сухой веткой рифмованные строчки. Я стала Чудью, а Чудь – стала мной.
Когда трава и деревья за окнами первый раз покрылись белым налетом снежной плесени, я отыскала дома пустую коробку из под конфет, сложила в нее сухие желтые листья, сверху положила свою новорожденную любовь к тебе, прозрачную, трусливую и ужасно уставшую, укрыла ее фланелевой тряпочкой, закрыла коробку и перевязала старым шнурком. Некоторое время из коробки доносились еле слышные звуки, как будто там ненароком закрыли бабочку, но вскоре и они стихли, и я поставила коробку в секретер, между ящиком с новогодними игрушками и пакетом со старыми черно-белыми фотографиями. Чудь вздохнула и задумчиво покачала головой.
Начиналась зима. Вечером я выглянула в окно и увидела, что вся Земля обернута белой лощеной бумагой, как праздничный подарок. Снег все сыпал и сыпал, заметая едва различимые следы, оставленные новенькими аккуратными валенками. Я вгляделась повнимательнее в сиренево-серые сумерки и увидела, как несколько хрупких призрачных фигурок тащат прочь конфетную коробку, перевязанную старым шнурком.
Я задернула шторы и легла спать. Сквозь сон я слышала, как поет Чудь. А может быть, это был просто ветер...

P.S. Спасибо, за внимание, аплодИсментов не надо