- Тебе нужен психиатр, - сообщил он мне сухо.
Возможно, он прав, и психиатр мне нужен. Был. Лет десять назад.
Мы сидели в кафе на Ленинградской. За окном шел дождь. Мы пили кофе. Он хмурился. У него это ужасно хорошо получается. Видимо, оттого, что он серьезный. И правильный. Он не может понять как это – оставить дома важные документы, перепутать маршрут автобуса, купить ненужную картину, одной пойти в театр и не строить планов на ближайшие 49 лет.
- У тебя идиотское выражение лица,- миролюбиво сказал он мне.
Да? Он только сейчас заметил? На совещаниях шеф, встретившись со мной взглядом, тут же передает слово заместителю… Странно все это.
Капли стекали по окну. Мокрые улицы, разноцветные зонтики, лужи… В кафе тихо.
- Ты молчишь? – удивился он.
Его это настораживает. А не просто не хочется говорить. Хочется молча смотреть на дождь. Хочется, чтобы его сейчас не было за этим столиком.
И тут его прорвало. Вперив в меня сердитый взгляд, он заговорил, словно в зале суда:
- Ты снова без зонта? Забыла? У тебя все не как у людей. Удивительно, что ты не разу не перепутала время и место наших встреч. Могла бы ждать меня где-нибудь в Голландии. И сама бы не поняла, как там очутилась! Ты самая непутевая из всех, кого я знаю! Вместо того, чтоб заниматься делом, ты пишешь стихи, которые никому, даже тебе не нужны.
На нас стали оглядываться.
- Когда – нибудь, - пообещал он, - ты поймешь, что я прав.
Когда – нибудь… Он не может запомнить, что я не верю в реинкарнацию. До «когда-нибудь» я могу и не дожить.
Официант принес десерт и тихо испарился. Я сковырнула фрукты с пироженного. Он поморщился:
- Что за дурацкая привычка – расковыривать еду? Почему ты даже есть не можешь, как все?
- Я не ем фрукты с хлебом, - огрызнулась я.
- Тогда зачем их заказывать?! – взвился он. – Это самое дорогое кафе в Самаре, тут полно десертов!
По правде сказать, это становиться невыносимо. Его раздражает то, что мне все равно, откуда выжимать пасту – из середины или конца тюбика. Что если меня разбудить я не вспомню, когда у него день рождения. Что если мне позвонит подруга, у которой проблемы, я могу забыть об обеде на плите.
- Мне пора, - он порылся в кармане и кинул деньги на столик. – Не пей больше кофе. Я оставлю тебе зонт.
Я оглянулась в поисках официанта и, когда тот подскочил, заказала еще кофе. Я не умею быть рациональной. Но разве не это привлекало его, такого серьезного и правильного, во мне? Не моя бесшабашность? Не мое умение даже мытье посуды превратить в целое приключение?
А что меня привлекало в нем? То, что, когда мне нужна помощь, он всегда рядом. Даже если в это время должен был быть на переговорах в Афинах. Что когда мне плохо я могла приехать в его квартиру, вытащить из его шкафа плед и забраться в его кресло с книжкой. И прислушиваться к шагам на лестнице, гадая, когда повернется ключ в замке. В моем доме мне некогда не было так хорошо, как в его.
Я еще успею! Я бросилась по улице в том направлении, куда ушел он. Мне нужно ему сказать прямо сейчас, сто все наши разногласия, несхожести, раздражение и недовольство друг другом – все это так неважно!
Я бежала, расталкивая прохожих, как вдруг увидела его. Он сосредоточенно шел мне навстречу. Увидел меня и остановился. Мы стояли и смотрели друг на друга так, будто увиделись впервые. А потом я заметила, что он абсолютно промок. И его дорогой плащ потерял всякий вид.
- Нам придется вернуться в кафе, - констатировал он. – Подозреваю, что ты забыла там сумочку. У тебя в руках ее нет.
От него пахло свежестью и дождем. И он был так близко. Я ухватила его за руку, неловко ступила и моя шпилька хрустнула. Я бы упала, не будь его рядом.
- Ну почему ты не купишь себе нормальную обувь? – воскликнул он. – Зачем ходить на таких ходулях?
Я только вздохнула. Как ему объяснить, что в «нормальной обуви» я была бы уже не я? И он не любил бы меня так сильно.
Когда-нибудь он обязательно поймет, что я права. Ведь он-то наверняка верит в реинкарнацию.