Посмотрел по Культуре передачу Льва Анненского про Мандельштама, и снова вспомнилось:

Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются глазища
И сияют его голенища.

А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дари'т за указом указ --
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него -- то малина
И широкая грудь осетина.

Вот так вот стих губит человека, но не может не быть его. Мандельштам не был бы Мандельштамом полностью, не написал бы если он этого стиха.

Интересно то, что лаборатории, которые могут опознать птичий грип H.... не помню как называется, есть такие лаборатории в Свейцарии, что-ли, то ли в Австрии, в Турции таких точно нету. И что? Они опознают птичий грип, утверждают, что вирус в добавок еще и мутировал и решают забить несколько милионов голов птицы? Не верю я в птичий грип.

Снова видел ЕЕ во сне. Какие-то неизвестные дома, комнаты од одной к другой, множество незивестных людей, и ОНА. У нее был руг, не тот, которого я знаю, а какой-то парень мне неизвестный, на огромной кровати лежало множество людей, все дремали, там лежала ОНА с другом, разговаривали о чем-то, и я лежал рядом, повернулся спиной к ним, и плакать хотелось, потом вернулся по времени и увидел ЕЕ маленькую идущую в школу с каким-то пучиком, в очках, правда тогда она очков не носила, я знаю. Потом помню друга своего Эдо, который вошел и сказал, что чья та мать скончалась, все ахнули, стали переживать, я проснулся, 12:30 было, проспал все что можно было проспать.